От Глухаря до Жар-птицы - Георгий Жженов

- Принять хлеборезку! Будет порядок?

Похоже, настал и мой "звездный час"! Начальник, кажется, сменил наконец гнев на милость.

По его лицу я понял, что мою кандидатуру они обсудили и утвердили сообща с Габдракипо-вым.

Как объяснить им, что перспектива стать хлеборезом мне ни с какой стороны не улыбается... Как объяснить им это?

- Спасибо за доверие, гражданин начальник, но через неделю кончается срок моего заключения - я освобождаюсь! - Я ударился в дипломатию.

Действительно, 5 июля 1943 года истекал пятилетний срок, вынесенный мне заочно Особым совещанием. Мне интересно было знать, как отнесется к этому Лебедев? Но "на челе его высоком не отразилось ничего..." Он, как и я, прекрасно знал, что никакого освобождения не последует, а состоится лишь "спектакль" на тему освобождения. Не последнюю роль сыграет в нем и мой дорогой начальник.

5 июля, на очередное представление комедии под названием: "На-кось, выкуси!" (автор - Иосиф Сталин, в содружестве с Берией Л., Ежовым Н. и др.), разыгрываемой чуть ли не каждый день у письменного стола УРЧ лагеря, буду приглашен и я.

"Моя судьба" попросит меня сесть, неторопливо вытащит из ящика стола важную бумагу с государственным гербом, увенчанным буквами: "СССР, СССР, СССР", и зачитает: "Такой-то (имярек), отбыл срок наказания, подлежит освобождению из исправительно-трудовых лагерей, о чем и уведомляется". Под бумагой следуют несколько факсимиле подписей известных всей стране государственных деятелей, олицетворяющих Советскую власть, партию и органы безопасности.

Пока я ставлю подпись под документом и благодарю за освобождение, "моя судьба" вытаски-вает другую не менее важную бумагу, с тем же гербом, в виньетке тех же букв: "СССР, СССР, СССР", и зачитывает: "Такой-то (имярек) задерживается в исправительно-трудовых лагерях в качестве заключенного до окончания Великой Отечественной войны". Под бумагой следуют подписи тех же государственных мужей, ныне известных всей стране и как государственные преступники

- Почему вы молчите, гражданин начальник? Вы не верите, что меня освободят? Говорите, не молчите.

Он с иронией посмотрел на меня.

- Твое освобождение от меня не зависит, ты же знаешь!..

- Я знаю. Но кого назначить хлеборезом - зависит от вас.

- Вот я и назначаю тебя.

- Но я никогда этим делом не занимался и не хочу заниматься. Честно говоря - все хлеборезы жулики!

- Я не спрашиваю тебя, хочешь или нет! Я приказываю.

- Приказываете стать жуликом? Неужели нельзя найти другого кого-нибудь?

- Кого? Не видишь, кто в лагере находится?

- Вижу.

Я посмотрел на Габдракипова, в надежде найти у него понимание.

- Соглашайся, Жженов! Прошу тебя,- сказал Габдракипов.

- Влипну я с этим хлебом, гражданин начальник! - упорствовал я.- Не умею я торговать, поверьте... Мало вам одного растратчика, что ли?

- Как только найду подходящего человека - заменю. Но сейчас такого нет!..- Лебедев перешел с начальственного тона на простой, человеческий.Нельзя дальше держать лагерь голодным. Не видишь, что делается? Меня интересует, будет ли порядок?

Он замолчал, как бы раздумывая, стоит ли сказать мне еще что-то, и, решив, что стоит, неожиданно выпалил:

- Запрос на тебя пришел из Усть-Омчуга. Так что не советую ссориться со мной, артист!..

- Это серьезно, гражданин начальник?.. Вы не шутите? Из культбригады, да?-обрадовался я.

- Не шучу. Так что, будет порядок? Он точно рассчитал, чем можно сломить мое сопротив-ление.

- Обещаю, что "комбинаций" с хлебом не будет. А будет ли порядок, не знаю, не уверен. В этом деле я младенец, учтите это.

- Ладно, учту. Иди принимай хлеб и торгуй, младенец.

Вот так я стал хлеборезом.

Получил место, за которое другие дрались, интриговали и давали взятки... Не меньше, чем теперь дают за место в пивном ларьке или на бензоколонке.

Получил место, позволяющее извлекать при желании личную выгоду, стать чуть ли не самым влиятельным придурком - единоличным распорядителем основного жизненного продукта - хлеба!

Хлеб - валюта! Единственная в условиях штрафного лагеря. Даже золото отошло на второй план.

На "Глухаре" можно было иметь кучу золота в кармане и в то же время оставаться голодным! Его некуда было деть.

В обычном лагере работяги ухитрялись передавать золото "вольняшкам". Те сдавали его в золотую кассу по нормальной, установленной государственной цене, а с зеками расплачивались хлебом, продуктами... И тех и других это устраивало. И "вольняшки" зарабатывали и зеки подкармливались!..

На "Глухаре" вольнонаемных не было, а нести золото начальству не имело смысла. Никаких дополнительных продуктов штрафному лагерю не полагалось. Как бы хорошо лагерь ни работал, как бы ни перевыполнял план - больше штрафной пайки не получишь!

Возможностей расплатиться за добытое сверх нормы золото у начальника не было. Его личный премиальный фонд был настолько мал, что практического значения не имел. Выходило, что кроме доброго слова ничего у Габдракипова не было. Одним же добрым словом, как известно, сыт не будешь!..

Зато хлеборез в этой ситуации вырастал в могущественного хищника, перед которым лебезили и пресмыкались сотни доведенных до отчаяния зеков.

Объединившись с другими придурками (старостой, нарядчиком, завхозом, поваром), они превращались в стаю хищников.

В союзе с этими вельможными подонками царствовали и несколько отпетых бандитов - "королей" уголовного мира, узурпировавших власть.

Связанная круговой порукой, эта шайка мерзавцев держала в своих руках всех! Не составляло исключение и начальство лагеря - этих приручали взяткой.

Любое сопротивление подавлялось в зародыше. С особенно строптивыми и правдолюбцами расправлялись жестоко, вплоть до убийства, чтобы неповадно были другим. Суд вершили руками "шестерок" - рядовых жуликов, и за страх и за совесть преданных своим главарям.

С одним из главарей мне довелось познакомиться чуть ли не сразу же после прибытия на "Глухарь".

- Тебя хочет видеть дядя Паша! - сказал мне один из блатных, с которым я сидел в карцере.

- Зачем я ему понадобился?

- Он сам тебе скажет. Пошли.

Не пойти было нельзя. Ослушников дядя Паша не любил и строго наказывал.

О дяде Паше - "крестном отце" блатного мира Омчагских лагерей - ходили легенды. Я слышал о нем еще на транзитке во Владивостоке, в ожидании этапа на Колыму... Оказывается, и до него добрался Лебедев, и его упек на штрафной "Глухарь"!.. Ну и молодец Николай Иванович!

В бараке, куда мы пришли, жили придурки и прочие привилегированные зеки, не занятые на грязных физических работах в забое... Здесь было тихо, чисто. Сюда редко заглядывало начальство.

Тут, в самом дальнем углу, и располагался упырь дядя Паша.

Тихий, чахоточного вида "пахан" лет пятидесяти пяти мирно сидел на одеялах, разостланных на нарах, и потягивал из алюминиевой кружки "чифирок". За его спиной знакомая компания блатных, недавно вместе со мной отбывавшая десять суток карцера, резалась в карты, в "коротенькую"...

Вот, значит, какой он, знаменитый "дядя Паша"!.. Вор "в законе", один из немногих, остав-шихся еще в живых на Колыме, "королей". Верховный судья и прокурор всех блатных, "качавших права" друг с другом...

Я поздоровался.

Дядя Паша зацепился за меня колючим, как репей, взглядом. Далеко запрятанные за лохматы-ми короткими бровями острые глазки изучали меня.

- Доброго здоровьичка, милок!.. Доброго здоровьичка... Присаживайся.Он приветливо закивал головой, не спуская с меня нацеленных глаз.

Я примостился на краешке соседних нар рядом с ним.

- Слышал, что ты артист, милок, да?

Я утвердительно кивнул головой, не понимая, к чему он клонит.

- Мы тоже артисты! - Дядя Паша улыбнулся, обнажив частокол нержавеющих зубов.- Артисты-рецидивисты!

Блатные засмеялись. Он поставил в сторону кружку, вытащил из-под матраца четвертушку бумаги, развернул ее, спросил:

- Рисовать можешь?

- Честно сказать - совсем не умею.

- Честно, милок, только честно и никак иначе - нечестных не люблю!.. Врать будешь начальнику, понял меня?

От его тихого, елейного тона стало не по себе, по спине побежали мурашки...

- Вы все вокруг да около, дядя Паша. Говорите, зачем вызвали? - сказал я.

- "Не спеши в Лепеши, в Сандырях ночевать будешь!" - Дядя Паша любил, видно, присказки.- Дай сперва наглядеться на тебя, милок... Должен же я понять, с кем имею дело? Значит, говоришь, в гараже РЭКСа диспетчером работал?

- Да.

- Так, ладно, милок...- Дядя Паша положил на одеяло листок бумаги, тщательно разгладил его и сказал:- Смотри сюда. Узнаешь?

На бумаге карандашом был набросан какой-то план. Прямоугольники, квадраты, помеченные разными буквами и цифрами, обозначали какие-то строения, что ли?.. Какие-то линии...

- Что это, не понимаю?

- План РЭКСа, где ты работал. Не так что-нибудь?

Я внимательно вгляделся в бумагу.