Последние годы Сталина. Эпоха возрождения - Константин Романенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но если позже Черчилль признался в своих истинных намерениях, то тогда, в завершение войны, он юлил. Прикидываясь невинным агнцем, он отвергал упреки в отношении попытки сговора за спиной Сталина. Представляя их безосновательными, он писал:
«Имеется возможность, — предлагал предположить британский премьер, — что вся эта просьба о переговорах, с которой обратился германский генерал Вольф, была одной из тех попыток, которые предпринимаются с целью посеять недоверие между союзниками…»
И предложив допустить возможное коварство со стороны немцев, он пытался обвинить Сталина в чрезмерной подозрительности: «Если немцы намеревались посеять недоверие между нами, то они на время достигли этого».
Однако Вождь был не из тех людей, которых можно водить за нос. В письме Рузвельту, копия которого была направлена премьеру Британии, он задавал неприятные, но справедливые вопросы:
«Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате сепаратных переговоров… поскольку англо-американские войска получили возможность продвигаться в глубь Германии почти безо всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников русских (курсив мой. — К. Р.)?»
Он не оставил без внимания и ссылку на немцев. Иллюстрируя их действия, он отмечал, что немцы «продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то мало известную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Маннгейм, Кассель.
Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным».
То есть, не преступая грань дипломатического этикета, Сталин говорил о симптомах того, что война Гитлера на два фронта превращается в войну на один фронт — против Красной Армии.
Но он привел еще более «непонятный» пример поведения самого командования союзников. «Судите сами, — писал Сталин. — В феврале этого года генерал Маршал дал ряд важных сообщений Генеральному штабу советских войск, где на основании имеющихся у него данных предупреждал русских, что в марте месяце будут два серьезных контрудара немцев на Восточном фронте, из коих один будет направлен из Померании на Торн, а другой — из района Моравска Острава на Лодзь.
На деле оказалось, что главный удар немцев готовился и был осуществлен не в указанных выше районах, а совершенно в другом районе, а именно в районе озера Балатон, юго-западнее Будапешта.
Как известно теперь, в этом районе немцы собрали до 35 дивизий, в том числе 11 танковых дивизий. Это был один из самых серьезных ударов во время войны с такой концентрацией танковых сил. Маршалу Толбухину удалось избегнуть катастрофы и потом разбить врагов наголову, между прочим, потому, что мои информаторы раскрыли, правда, с некоторым опозданием, этот план…»
12 апреля 1945 года неожиданная смерть Рузвельта на время прервала выяснение отношений между союзниками в личной переписке. Впрочем, с приближением окончания войны у Черчилля появились и иные проблемы. Еще в декабре 1944 года в одной из лондонских газет появилась статья под заголовком: «Черчилль должен уйти».
В ней всемирно известный писатель-фантаст и общественный деятель Герберт Уэллс указывал: «Уинстон Черчилль, ныне являющийся будущим английским фюрером, представляет собой личность с набором авантюристических идей… Он никогда не обнаруживал широты мышления или способности к научному подходу… Сейчас он, кажется, совсем потерял голову. Когда английский народ был сыт унижением в связи с неумной политикой находившейся у власти старой консервативной шайки, задиристость Черчилля выдвинула его на первый план. Страна хотела бороться, а он любил драку. Из-за отсутствия лучших оснований он стал символом нашей воли к борьбе. Эта роль уже изжила себя… Черчилль выполнил свою задачу, и уже давно пришло время для того, чтобы он ушел в отставку и почил на лаврах, пока мы не забыли, чем ему обязаны».
В том же марте, когда Черчилль замыслил «незамедлительно создать новый фронт против… стремительного продвижения» Красной Армии в Европу, начали усиленно раздаваться голоса и скрипеть перья более мелких фюреров демократии.
Американский социалист Норманн Томас, выступая по радио 10 марта[3], пугающе пророчествовал, что Россия «может распространить свое господство от Токио до Дакара…». А 7 апреля Дрю Пирсон, опубликовавший в газете «Вашингтон пост» «Открытое письмо Сталину», вопрошал: «Американский народ хочет знать, действительно ли Россия искренне стремится к установлению мира после войны, или появится мир, в котором доминировать будет она».
Но самый серьезный диссонанс в отношения между союзниками внесла польская проблема. В эти же дни американская газета «Трентон тайм»[4] опубликовала редакционную статью. В ней подчеркивалось: «Россия, несомненно, полна решимости создать в Варшаве правительство, раболепствующее перед Москвой, и установить статус Польши как вассала Советского Союза».
Черчилль охотно и осознанно поддерживал подобных трубадуров «западной демократии». Идя на очередные выборы, в соответствии с требованиями британских законов 23 мая он подал в отставку и образовал переходное правительство. Он не сомневался в своей популярности и решительно мостил путь к успеху. Запугивая обывателя, свою предвыборную кампанию он строил на обещании жестких мер против «большевистской опасности».
Впрочем, обвинениями в склонности к тирании он пытался сокрушить и своих внутренних конкурентов. Устрашая страну, он предрекал: «Если лейбористы победят на выборах, в Англии будет гестапо». Один из его коллег-консерваторов разочарованно заметил: «Если он будет продолжать в том же духе, можно считать, что выборы проиграны».
Конечно, победа советского народа над фашизмом и освобождение Красной Армией порабощенных стран Европы изменили расклад сил как на «старом континенте», так и на всей планете. О новом устройстве мира размышляли не только газетчики.
Еще 26 февраля представлявший эмигрантские польские круги бывший посол в Москве Ромер имел беседу со Сталиным и Молотовым о границе. В статье, опубликованной американским журналом «Ньюс уик», говорилось, что Сталин заявил своему собеседнику что «ни одно советское правительство не пойдет на то, чтобы нарушить какую-либо статью нашей Конституции. А присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу включено в Конституцию».
Ромер возразил на это: «С другой стороны вы не найдете ни одного поляка, который будет отрицать, что Вильно и Львов являются польскими. Я сам заявляю об этом в вашем присутствии с полнейшим убеждением».
Сталин не стал обнадеживать своего оппонента: «Я понимаю вашу точку зрения. Мы также имеем свою. Мы квиты…»
После освобождения Польши Красной Армией просидевшие всю войну в Британии польские националисты исходили бессильной злобой, пуская в адрес советского Вождя ядовитые стрелы.
Так, издающаяся в Лондоне на польском языке газета «Вороцимы» в одном из майских номеров в статье «Красный царь» писала: «Сталин является более опасным, чем Гитлер, который был лишь примитивным фанатиком, тогда как политическую хитрость Сталина… можно даже назвать цинизмом». Статья другого номера заканчивалась словами: «Следовательно, можно безошибочно сказать, что будь Сталин французом, бельгийцем или итальянцем, то он окончил бы свою жизнь в результате вполне заслуженного смертного приговора».
Итак, в те дни, когда еще не затихли сражения Второй мировой войны, а солдаты Красной Армии гибли в боях за освобождение Европы, «цивилизованный» западный мир возжаждал «свободы». Теперь уже от Советского Союза.
Но все ли желали этой «свободы» по-европейски? Что думали люди, далекие от политических расчетов?
Так, утверждениям западной антисоветской прессы о «незаконности» вхождения Закарпатской Украины в состав СССР противостояли голоса простых людей, которых тоже волновала собственная судьба. Еще 23 ноября 1944 года газета «Закарпатская Украина» поместила письмо женщин села Ташнад[5]. В нем говорилось:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Помогите нам, мы не хотим жить ни с мадьярами, ни с чехами, мы хотим жить со своим народом, мы хотим, чтобы Красная Армия не уходила и наша родина Закарпатская Украина была присоединена к Советской Украине. Мы знаем, что этого хотят все женщины нашего украинского края, что лежит за Карпатскими горами. Неправильно, что мы не с Вами. Мы не хотим больше быть сиротами, тошно нам жить у чужих, злых людей в мадьярском доме, сиротливо нам у мачехи — в Чехословацком государстве, не наше оно, не могли и не хотят они нам дать то, что даст нам родина-мать Советская Украина.
