Змея - Анджей Сапковский

— Ташакор, — поблагодарил Бармалей. — Надо признать, Салман, ты умеешь произвести впечатление своей щедростью. Даже на врагов.

— Враг, — сказал без улыбки пуштун, — должен умереть в сражении. Тогда это честь и заслуга перед лицом Аллаха. Я потеряю честь и достоинство, если на заставе умрут от пищевых отравлений.

— Так или иначе, ташакор, спасибо за подарок. За великодушие и рыцарство.

— Так уж меня воспитали. — Амир Салман уставился на него своими хищными глазами. — В моем племени традиции рыцарской войны поддерживаются уже несколько сотен лет. Только жаль, что вас этому не учили. Рыцарства в вас ни на грош. Нет ничего рыцарского в установке мин на дорогах и перевалах. Ваши мины убивают наших детей.

— Издержки войны, — сказал бесстрастно Бармалей. — Во время войны детям нужно сидеть дома. Во время войны детей надо беречь, а не отправлять их на перевал с мешками опиума и гашиша. Но, вероятно, мы не о том говорим, Салман? Что касается мин, это не наш с вами уровень, не наша компетенции. Это где-то на уровне ООН.

Черномор громко скрипнул зубами и зарычал, как рассвирепевший пес.

— Относительно текущей войны, — Бармалей не обратил на него внимания, — это могут решить трехсторонние переговоры. Вот соберутся Черненко, Рейган и Зия-уль-Хак. А мы? Мы мелочь. И говорим о проблемах мелких.

— Мы говорим о проблемах, — подчеркнул Амир Салман Юсуфзай. — О ваших проблемах, командир Самойлов. Потому что это у вас возникла проблема, у вас, на вашей заставе. Сюда идет из Кунара Разак Али Захид. С сильным отрядом. Кроме наших, у него пакистанский спецназ, саудовцы, йеменцы, говорят, даже какие-то китайцы из Малайзии. Слыхали про Разака Али, правда?

— Ты меня пугаешь? Или предупреждаешь? И о чем на самом деле идет речь, а?

— Если твоя застава будет крупной помехой, Разак Али определенно захочет эту помеху убрать. Так или иначе, рано или поздно, но захочет вас выкурить.

— И ты со своими присоединишься к нему.

Амир Салман Юсуфзай пожал плечами. Он взглянул на Черномора.

— В отличие от Разака Али Захида, — сказал он, — я здесь живу. Здесь мои родственники. Если вас выбьют, что я буду с этого иметь? Ваша авиация разбомбит кишлаки, сравняет все с землей, испепелит напалмом, как это сделали с Баба Зират, Дехэ Гада и Сара Кот. Я думаю, будет лучше, если мы убедим Разака Али, что ваша застава не мешает.

Бармалей поднял брови. Амир Салман Юсуфзай улыбнулся. Улыбкой купца с багдадского базара — живая иллюстрация к сказке из «Тысячи и одной ночи».

— Я скажу Разаку Али так: "Слушай, Али, оставь в покое заставу шурави Самойлова, ибо он достойный шурави. У нас в кишлаках, — скажу я ему, — до черта готового опиума, чарса и гашиша, этот товар нужно грузить на ослов и везти продавцам, весь мир ждет и мечтает об утешении от нашего афганского чарса и гашиша, дождаться не может. Транспортный маршрут проходит по ущелью Заргун, рядом с заставой шурави. Но шурави командира Самойлова нам не мешают, мы с ним договорились. Шурави не вмешиваются, потому что мы договорились с ними. Шурави не заминировали выход из ущелья Заргун, потому что была такая договоренность". Да, вот так и не иначе скажу я Разаку Али Захиду.

— А Разак Али, — хмыкнул Бармалей, — послушается?

— Иншалла.

Бармалей кивнул, почесался, втянул носом воздух, выдохнул — словом, размышлял.

— Не хочу темнить, Салман, — сказал он наконец. — Не я принимаю решение о минировании. Решения принимаются высоко, распоряжения спускаются вниз, вертушки летят, куда сказано, сеют мины, где приказано. Больше или меньше, как им говорят. Ты что думаешь? Что Кабул запрашивает у меня по радио? Как ты, дорогой Владлен Аскольдович, смотришь на минирование? Не считешь ли ты, что неплохо было бы сбросить вблизи тысчонку мин ПФМ?

Амир Салман Юсуфзай смотрел ему в глаза.

— Хитришь, дорогой Владлен Аскольдович. Ты знаешь и я знаю, что никому выше не придет в голову минирование, если ты не доложишь, что есть такая необходимость. И это будет предметом нашего соглашения.

— То есть?

— Не докладывай. Если через ущелье Заргун пробежит, предположим, несколько стад диких коз или газелей, взорвут мины, которые там посеяны, ты просто не докладываешь об этом факте. Несколько дней воздерживаешься.

— Я воздерживаюсь, — Бармалей зажмурился, — и через очищенное ущелье пройдет отряд, который перестреляет моих людей. Ведь может и так случиться?

— Иншалла, — Амир Салман пожал плечами. — Наш договор не мешает вам быть бдительными.

— Какая гарантия, что пойдет транспорт опиума и чарса, а не оружия?

— Моё слово.

Бармалей помолчал.

— А как с коноплей и маком, — он многозначительно поднял брови. — Урожай хороший?

Амир Салман Юсуфзай расслабился, оскалил зубы в усмешке. По его знаку длинноволосый моджахед из армии США достал из коляски мотоцикла очередную упаковку.

— Вот, оцени сам. Как по мне, товар первосортный.

— Даешь мне бакшиш?

— А что? Брезгуешь?

Бармалей кивнул, Захарыч взял пакет. Черномор снова зарычал, видно хотел, чтобы подарок вернули. Амир Салман Юсуфзай поднялся.

— Договор заключен?

— Заключен, — Бармалей тоже встал. — Дикие газели взорвут мины в ущелье Заргун. А я пять дней об этом не сообщаю.

— Десять дней.

— Неделю.

— Согласен.

— В это время, — Бармалей перевел взгляд с Салмана на Черномора и обратно. — В это время мою заставу никто не будет атаковать. Никто. Ни твои, ни Разак, ни одна из независимых группировок, которые здесь работают. Салман? Хочу услышать твое обещание, а не просто «иншалла». Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда соглашение заключено.

— Заключено. Прощай, Самойлов. Теперь иди.

— Если можно… — сказал вдруг Леварт неожиданно даже для себя самого. — Если можно, я хочу спросить о чем-то.

Меньше всех удивился, кажется, Салман Амир Юсуфзай. По крайней мере он первым перевел дыхание и отреагировал:

— Кто спрашивает, тот не заблудится, — холодно сказал он. — Спрашивай, командир западного блокпоста.

— Змея с чешуей золотого цвета. С золотыми глазами… Что это за вид? Вам известна такая рептилия?

Амир Салман Юсуфзай, казалось, чуть не открыл рот от изумления. Но не открыл. Может быть, не смог. Потому что впервые Черномор, Хаджи Хатиб Рахикулла, продемонстрировал более быструю реакцию.

— Аль-шайтан! — закричал он, вскакивая. — Саир! Алука! Бану Хая! А'Уду биллахи минаш шайтани-раджим!

Крича и оплёвывая свою бороду, он схватился за рукоять кинжала. Казалось, он сейчас бросится на Леварта. Захарыч вырвал у него АКМ, Бармалей быстро схватил его, Юзуфзай, криком и жестами сдерживая моджахедов, схватил Черномора за рукав, что-то быстро сказал на дари. Черномор успокоился.

— Ла илла иль-Аллах! — сказал он напоследок. Одарил Леварта еще одним ненавидящим взглядом. Потом повернулся спиной.

— Простите нашего муллу, — нарушил молчание Амир Салман Юсуфзай. — Его оправдывают глубокая вера, преклонный возраст и тяжелые времена. Необязательно в таком порядке. А ты, командир выдающегося блокпоста, надо признать, можешь своими вопросами привести в полное обалдение. Но поскольку ни один вопрос не должен остаться без ответа, я отвечу. Змеи, которую ты описал, не существует. Во всяком случае, не должно существовать. Очень опасно этим интересоваться. И уж ни в коем случае…

Он помолчал, покачал головой, как бы пораженый тем, что он говорит:

— Ни в коем случае, — он быстро закончил, — не ходи туда, куда они ведут. Прощайте, шурави. Идите. Аллах с вами.

Следующей ночью взрывы не давали спать, дикие животные то и дело взлетали на воздух от мин в ущелье Заргун.

Утром, едва солнце немного прогрело песок, Леварт пошел к расщелине.

Змеи не было. Не показалась.

В расщелине все изменилось. Теснота душила, душил смрад, сочетание гнили и щекочащего в носу запаха зверинца. Леварт видел то, чего раньше не замечал: грязные потеки на камнях, выглядевшие как засохшая рвота, разлагающиеся трупики крыс, гудящие над ними тяжелые зеленые мухи. Больная, напоминающая лишай, поросль на скальных стенах.