Теперь мы выбираем лица - Роджер Желязны

Ближайшая сторона здания была полностью разрушена, и я мог разглядеть языки пламени, пляшущие среди развалин. Дыма было еще больше, чем прежде. Пушки, теперь уже не опасные, где бы они ни были и какими бы они ни были, некоторое время еще бешено палили, потом смолкли. Это длилось, вероятно, секунд десять. Потом одна из них опять начала стрелять, неторопливо, размеренно, по какой-то воображаемой цели далеко справа и позади от меня. Длинная шеренга приземистых роботов на мощных гусеницах неподвижно выстроилась перед зданием, как можно было предположить, охраняя его.

— Ладно, тебе повезло, — сказал Стайлер, и странно прозвучала его голос после долгого молчания. — Я не могу отрицать нанесенный тобой ущерб, но ты дошел настолько далеко, насколько мог. Поверь мне, это безумная затея. Твоя машина почти готова развалиться, и роботы оставят от тебя мокрое место. Твоя смерть никому не пойдет на пользу, черт побери!

Тогда роботы покатились ко мне, поднимая то, что, очевидно, было оружием. Я открыл по ним огонь.

Звуки его дыхания наполняли кабину, пока я приближался, стреляя, и роботы вели себя так же.

Я уничтожил почти половину из них, прежде чем машина осела и стала разваливаться на части вокруг меня. Одна из пушек все-таки еще стреляла, и я остался при ней, прицеливаясь и в то же время регулируя устройства на своем скафандре. В меня лично попали всего лишь несколько раз, но мое одеяние довольно неплохо выдерживало лазерные удары и пули.

— Да есть ли там кто-нибудь на самом деле? — спросил наконец Стайлер.

— Или я разговаривал с машиной? Мне казалось, что однажды я слышал твой смех. Но, черт! Это могла быть запись! Ты действительно там, Ангел? Или механизм, который занимаясь уничтожением тростника, ничего об этом не знает? Скажи что-нибудь, ладно? Что угодно. Подай мне какой-нибудь знак, что там присутствует разум!

Роботы разделились на две группы и покатились ко мне, собираясь взять меня в клещи. Я лупил по тем, что справа, пока моя пушка не была уничтожена. Прежде чем это произошло, я повредил четверых, а граната, которую я метнул, спрыгивая с горящих обломков разбитой машины, вывела из строя еще троих.

Я укрылся за разрушенным корпусом, с силой швырнул гранату в тех, что слева, привел в готовность свое лазерное ружье, опять переместился вправо и открыл огонь по ближайшему роботу.

Его пришлось слишком долго сжигать, прежде чем остановить, я бросил ружье, метнул гранату и бросился бежать. Может, я бы и смог удерживать лидерство на дистанции, ведущей в гору достаточно долго. Но я не уверен.

Трех из примерно дюжины уцелевших роботов никак нельзя было обойти, поэтому мне пришлось остановиться и сцепиться с ближайшим из них. Он ухватил меня длинным, похожим на трос манипулятором, когда я пытался проскочить мимо него.

Надеясь, что сервосуставы скафандра добавят мне необходимую мускульную силу, я обхватил его снизу и попытался поднять над головой. Мне удалось это как раз в тот момент, когда еще один робот подбирался ко мне, и я обрушил одного из них на другого со всей силой, какая у меня была, останавливая их обоих, повалил третьего на бок и побежал.

Я пробежал тридцать или сорок ярдов, прежде чем их огонь сбил меня с ног и нагрел скафандр так, что в нем стало более чем неуютно.

— По крайней мере, кажется, ты человек, — мой передатчик донес до меня слова Стайлера. — Было бы ужасно, если бы там внутри ничего не оказалось, знаешь, вроде одного из тех зловещих, не имеющих образа созданий из скандинавских легенд — призрачное существо. Господи! Может быть, так оно и есть! Некий кусок кошмарного сна; я проснулся, а он не сгинул…

Но я уже держал гранату наготове и бросил ее в своих преследователей, туда же полетела и моя предпоследняя граната. Потом я был уже на ногах и мчался к груде камней перед зданием. Мне надо было пробежать примерно тридцать ярдов, я чувствовал на себе их лучи и меня сбивало с ног, и я вставал и бежал дальше зигзагами, чувствуя боль от ожогов везде, где скафандр касался тела, и вдыхая запах своего пота и своей поджаренной плоти.

Я нырнул за каменную груду и стал рвать на себе застежки скафандра. Показалось, что прошла целая вечность, пока я едва сдерживая крик и почти прокусив себе губу, вырвался из него. Наушники, падая на землю, обратились ко мне голосом Стайлера:

— А ты думаешь, что род человеческий достоин спасения? Или хотя бы попытки спасти его? Тебе не кажется, что он заслуживает шанс на осуществление своих возможностей в полной…

Но тогда я, задыхаясь от дыма и срывая ногти, уже карабкался вверх по склону груды обломков, чтобы занять огневую позицию, не обращая внимания на свои ожоги, и наводил лазер на ближайшего из подступающих роботов. Их оставалось еще три и на первом я держал луч нестерпимо долго, пока не прожег в его корпусе дыру, и он остановился, дымясь и скрежеща.

Я мгновенно перевел луч на второго, и тут мне пришло в голову, что они не проектировались специально для ведения боевых действий. Они не были в достаточной степени военными машинами. Видимо, он собрал, вооружил многоцелевые механизмы и послал их против меня. Их можно было спроектировать так, чтобы они и двигались быстрее и функционировали с буквально смертоносной эффективностью. Ведь их оружие не было в них встроено, они его несли.

— Конечно, род человеческий достоин спасения, — сказал я, ощущая соленый привкус во рту. — Но всякий раз, когда обстоятельства восстают против него, его вывозит собственная иррациональность. В этом безумии — его судьба. Если бы это зависело от меня, я бы выбил из него дурь, воспитал бы его по-другому. — Потом, когда развалился второй робот, я рассмеялся. — Черт! Да я бы начал с себя!

Я слышал потрескивание огня за своей спиной и свист противопожарной системы. Теперь я держал свой луч на последнем роботе и уже начинал опасаться, что слишком поздно добрался до него. Его собственный луч растапливал и превращал в пыль прикрывающую меня кучу мусора и мне приходилось все время наклонять голову и отворачивать ее, смаргивая пыль с глаз, выдувать ее из носа, чувствуя запах своих горящих волос и обожженного уха.

Пошло, пошло, пошло. Казалось, что моя левая рука горит, но я знал, что не шевельнусь, пока один из нас не исчезнет в пламени.

Наверно я продолжал стрелять и после того, как он остановился, потому что глаза мои закрылись, голова упала набок, и я не видел, как это произошло.

Когда до меня дошло, что я не мог бы так долго оставаться в живых, если бы дело обернулось не в мою пользу, я перестал стрелять и поднял голову. Потом я опять опустил ее и просто валялся там, понимая, что теперь все в порядке, страдая от боли и не в силах пошевелиться.