Ландыши растут не только на Земле. Свет далекой звезды: история четвертая - Василий Лягоскин

– Хорошо, – вытер он наконец губы платком, услужливо поданным из-за спины Пахлаваном, – вот ты с этим отрядом и пойдешь.

Следующим утром сотня конных воинов, с оружием и припасами на заводных лошадях, отправилась вдоль Илети в дальний поход. Во главе этого отряда на сером коне неторопливо ехал капитан Авархан. Он был безумно рад тому обстоятельству, что поход этот проходит для него далеко от владыки. Перед его глазами до сих пор болтались в петлях двое несчастных – те, что не уберегли любимого скакуна Гумирхана. И даже то обстоятельство, что два корабля, груженых доверху самым ценным, что удалось добыть в разгромленном Баргасе, везли и его немалую долю, не заставляло сейчас капитана сменить угрюмую гримасу на лице на улыбку.

Глава 4. Битва за континент

Глядя с высоты птичьего полета на две рати, с самого утра выстроившихся для решительной битвы, трудно было поверить, что это было все, что смогли выставить два континента. Но птицы, действительно слетевшиеся на это пересечение границ сразу трех государств Белого материка, об этом, конечно же, думать не могли. Так же, как не могли задать вопрос: «А зачем, собственно, им биться здесь, на радость стервятникам?».

Два материка – Белый и Черный – были разорены долгой зимой. Целые города лежали в руинах; поля были не засеяны, а нивы не скошены. Так что речь не шла о территориях – земли хватило бы всем, на долгие века. Как всегда, решила все жажда власти. Власти одного человека – мурганского владыки Гумирхана.

Веками ползучая экспансия продвигала цивилизацию с берегов Белого континента в Карахану. Предки Гумирхана, кстати, тоже когда-то высадились там, где был построен величайший из городов – Курган. Но это не помешало владыке объявить поход, который он назвал «Походом справедливости». Из двух тысяч воинов, которые сейчас собрались под мурганским стягом, чья голубая половина символизировала Великий океан, а желтая – пески не менее великой пустыни, вряд ли набрался бы хоть один десяток, искренне верящий в справедливый характер миссии, провозглашенной Гумирханом. А вот таких, что не мечтали бы вернуться с этой войны зажиточными людьми, набралось бы и того меньше.

Но кто действительно пришел сюда, преодолев полмира, не за славой и золотом, а по велению сердца, так это поединщик, которого исторгла из себя мурганская орда. Он единственный здесь любил Гумирхана искренне – и сердцем, и умом. Последнего, правда, у громадного микроцефала, было не очень много. Пахлаван – так звали поединщика – был не просто телохранителем; его с детства учили воинскому делу. Так что представлял он сейчас одну из ратей вполне заслуженно.

А на противоположном краю поля – там, где повисли в безветрии сразу три флага – разгорелся спор. Потому что в рядах объединенного войска Рагистана, славинского государства и франов такого ярко выраженного лидера не было.

Самую большую, и самую организованную силу привели на битву рагистанцы. Возглавлял стражников человек, который рагистанцем не был. Он вообще узнал о том, что есть такой народ, такая страна и такой мир недавно – не прошло и пяти лет. Но именно ему – землянину Анатолию Лазаренко, отцу уже восьмерых маленьких жителей некогда могучего государства, поручил возглавить тысячу воинов – практически все свои силы – Би Рослан. Будь сейчас на бывшем командире космолета «Стрелка» его гермокостюм, а главное – бластер, никаких споров сейчас не было бы. Против оружия ушедшей в развитии неизмеримо дальше, чем новый мир Анатолия, Земли, мурганская орда противопоставить ничего бы не смогла.

Сам Лазаренко был великолепным бойцом, мастером рукопашного боя. Большинство рагистанских воинов видели его на арене Ристалища, и не раз приветствовали его победы. Но сейчас они видели его неуклюжую посадку на коне, меч и копье, которые он явно не знал куда девать. В этом мире, как и везде, настоящих воинов-поединщиков готовят с детства. У вполне успешного, даже зажиточного землевладельца Лазаренко такого опыта не было.

Иное дело – два других спорщика. Славинский Великий князь Широко сам привел свое войско. Почти три сотни воинов готовы были умереть за своего князя, и за свою землю. А лучше – победить.

Франское войско было самым малочисленным. Только шестьдесят молодых баронов и их оруженосцев привел Великий герцог Рамир. Больше воинов у герцога просто не было. Зато была земля предков, которая начиналась за ручьем, вдоль которого выстроилось объединенное войско. Глаза юных дворян, еще не познавших славы на полях сражений, показывали – каждый из них, покрытых сталью доспехов предков, готов был погнать своего коня навстречу Пахлавану.

Но герцог не собирался уступать этой чести никому. И не только потому, что на нем были лучшие доспехи во всем войске. Кольчуга Владимежа сверкала в утренних лучах так, что больно было смотреть. А под герцогом на удивление смирно стоял Орлик. Еще у Рамира был главный довод в пользу своего участия в поединке.

– У меня к этому недоноску, – протянул он меч не в сторону поединщика, а к его хозяину, мурганскому владыке, – личные счеты. Никто из вас раньше не встречался с Гумирханом, разве не так?

– Не так! – раздалось за спинами военачальников, и первым отреагировал на этот возглас Орлик.

Скакун звонко заржал, и поднялся на дыбы, поворачиваясь на одном месте туда, где перед глазами изумленного Рамира, а потом Ширко с Лазаренко предстал Свет. В руках голубоглазого героя было сразу два меча, а еще – заметил остроглазый фран – к рукояти одного из них пальцы охотника прижимали букетик ландышей…

Пахлавану пришлось ждать – очень долго, непозволительно долго для таких поединков. Войско мурганского владыки, правый фланг которого составляли почти пять сотен примкнувших к завоевателям предателей собственных народов, довольно загудели. Воины вслед за своим повелителем приняли эту заминку в рядах противника за слабость, за нежелание местных богатырей выйти на смертный поединок.

Но вот по рядам защитников Гудваны тоже пронеслась волна ликования – это франы, а за ними славины, и последними рагистанцы узнали, кто сейчас готовится выйти на поединок. Последние ликовали громче всех – не только потому, что их больше. Нет – главное потому, что за честь континента сейчас готовился скрестить оружие с врагом их монарх. Громкие крики: «Свет! Свет!», – ветер не донес до лагеря противника, иначе битва могла сложиться совсем по другому. Впрочем, вряд ли Гумирхан повернул назад – пощады завоеватель, уже разоривший полконтинента, мог не ждать.

Наконец поединщик от объединенного войска погнал коня на середину поля, где его уже заждался Пахлаван. Под мурганским богатырем был сейчас конь под стать всаднику. Громадный, неизвестно какой породы – а скорее всего беспородный, в котором природа смешала крови предков так, что они исторгли на свет самые крупные свои стати. Однако сейчас этому гиганту лошадиного мира противостоял скакун, не уступавший ему по мощи. Неизвестно, кто из этих животных победил бы, встреться они одни на один – в поединке за обладание стадом кобылиц. На этого необычного коня – абсолютно черного, лишь с белоснежными гривой и хвостом – обратил в первую очередь внимание Пахлаван, а за ним и мурганский владыка, и все его войско. Лишь потом губы мурганского богатыря прошептали, словно выплюнули имя: «Свет!». Умом, как уже отмечалось, Пахлаван природой был обделен; его мурганцу заменяла чудовищная сила, да еще ярость, заполнившая сейчас сердце и голову. Она и заставила его пришпорить коня так, что скакун жалобно закричал, кидаясь в бой гигантским прыжком.

Свет успел вспомнить турнир франских баронов; свою победу на нем. Та махина, что неслась сейчас на него, вполне могла отобрать титул у любого барона. И охотник, только недавно намеревавшийся пропустить мимо себя этот живой танк (не зря столько времени провел на Земле!), вдруг поменял свое решение. Он решил дать урок мурганцам – урок, который должен был заставить их забыть о захватнических планах надолго, если не навсегда.

– На любую силу найдется другая! – думал он, стремительно сближаясь с Пахлаваном, – а если это будет сила правды…

Два поединщика столкнулись с грохотом, какого еще не слышала ни одна армия этого мира. Мурганца – несмотря на его громадный вес – снесло бы с коня, заржавшего еще более громко от боли в порванных губах, если бы он не оказался наколотым на копье охотника, словно поросенок на вертел. Громадный скакун побежал, роняя с губ пену и кровь, вдоль выстроившихся армий, а Орлик даже не замедлил скачки, стремительно надвигаясь прямо на строй мурганских воинов, что отделял Гумирхана со свитой от поля битвы.

Скакун остановился перед самым строем, тонко уловив ту грань, за которой ему в грудь вонзились бы острые копья. А тело Пахлавана, который еще жил, буравил своими глазами лицо врага, продолжило свой путь. Сначала по толстому древку копья, оставляя на нем кровь и плоть, а потом по воздуху, через головы не дрогнувших воинов – прямо под ноги Гумирхана. Вот этот дрогнул, даже дернулся в сторону, что бы не видеть своего любимца, уже практически мертвого, не слышать его предсмертных хрипов. Только кто бы ему дал?