Власть без славы. Книга 1 - Фрэнк Харди

— Какая уж тут гордость, Джек. Но Эдди дело говорит. Ведь люди проиграют наверняка.

Корриган был другом Джима Трэси. Они оба работали на обувной фабрике, когда началась забастовка. Он чувствовал, что Корриган прав. Джим Трэси собирался жениться, но наступил кризис, и он остался без работы. Теперь они с матерью почти голодали; ему хотелось помочь матери, а главное — ему хотелось жениться.

Рассеянно запихивая в рукав бахрому обшлага, он добавил:

— Вот если бы мы собирали ставки с богатых, это бы еще куда ни шло. А то мы у нищих последний кусок изо рта вырываем.

— А что же нам делать? Сидеть сложа руки и подыхать с голоду? — огрызнулся Джон Уэст. — Как хочешь, но ты должен подумать о матери и о своей крале. О них ты должен заботиться.

Тонкое и одухотворенное, но безвольное лицо Трэси омрачилось. Он явно боролся с собой. Наконец он сказал смущенно и нерешительно:

— Пожалуй, ты прав, Джек. Я согласен.

— Ну и дурак же ты, Джим! — воскликнул Корриган. — Я сам не святой и люблю побиться об заклад с приятелем; знаю: если людям охота азартничать — без букмекеров не обойдется… Но ведь это просто разбой среди бела дня!

Он вышел из-под навеса и исчез за углом.

Трэси сидел молча, потупив глаза. Джон Уэст с несвойственным ему многословием и самоуверенностью распределял между своими будущими агентами сферы их деятельности и раздавал листы бумаги со списком голубей, написанным его собственным корявым почерком. Против имени каждого голубя были оставлены графы для записи ставок и для фамилии злополучного игрока, который мог выиграть только чудом.

Ренфри заметил, что Уарата тоже значится в списке. — Ты же сказал, Джек, что мы не будем принимать ставки на Уарату. А если кто-нибудь захочет поставить на него? — спросил он.

Джон Уэст разъяснил, что выкинуть Уарату никак нельзя, иначе клиенты могут заподозрить, что дело нечисто.

— Если кто-нибудь захочет ставить на Уарату, говорите, что на него и так уже принято много ставок и никакой выдачи не будет, даже если он прилетит первым, — поучал он. — А еще лучше: говорите, что Уарата, вероятно, будет вычеркнут из списка или что знатоки по секрету советуют ставить на другого голубя. Говорите что угодно, мне все равно, но только не принимайте ставок на Уарату.

Когда стали сгущаться сумерки, миссис Уэст снова появилась на крыльце и крикнула:

— Джон, Джо! Сейчас же идите ужинать!

Вечерняя трапеза в доме Уэстов не отличалась роскошью: тарелка супу, хлеб, немного повидла и неизменная кружка чаю. Оба сына и мать уже принялись за суп, когда с заднего крыльца, пошатываясь, вошел невысокий толстый мужчина с багровым лицом, обросшим щетиной. Он взял тарелку с супом, оставленную ему на плите, и сел за стол.

— Опять похлебка, — проворчал он, нехотя принимаясь за еду.

— А ты чего ждал? — огрызнулась миссис Уэст.

— Да, чего ты ждал? — сердито повторил Джон Уэст. — Чем привередничать, лучше бы деньги домой приносил.

— А ты думай, что говоришь, не то в ухо дам. Что-то я не вижу, чтобы вы с Джо больно много работали.

Миссис Уэст вмешалась и водворила тишину. В комнате было уже темно. Она встала из-за стола и зажгла старую керосиновую лампу.

— Керосин весь, — сказала она. — Пусть уж погорит напоследок.

Безлунная ночь спустилась над Керрингбушем. На улицах вспыхивали газовые рожки, постепенно, один за другим, сначала на Джексон-стрит, потом по всему пригороду. Кое-где в окнах, словно глаза лихорадочных больных, зажглись тусклые огни.

Семья Уэст, чтобы не тратить последние капли керосина, рано легла спать. Джон Уэст долго лежал без сна, думая о предстоящих гонках голубей.

Голубь Уарата в самом деле вышел победителем на состязании, и Джону Уэсту, после уплаты агентам комиссионных, осталось чистыми одиннадцать соверенов.

Два соверена он отдал матери. Она догадывалась, каким путем ему достались эти деньги, но не такое было время, чтобы отказываться от них. Оставшиеся деньги он то и дело считал и пересчитывал, а затем пустил их в оборот, осуществляя свой план букмекерства на скачках.

Дело это оказалось и более сложным и менее выгодным, чем он предполагал. На столичном ипподроме конные состязания происходили почти ежедневно. Джон Уэст думал, что достаточно узнать из газет список участников и принимать ставки от клиентов. Но он ошибался.

Джон Уэст был новичком в хитроумном искусстве букмекерства, но он быстро овладел им. Ему приходилось слышать о букмекерах, которые терпели крах. Сначала он думал, что они сами в этом виноваты: отвечают на пари такими суммами, какими не располагают; но очень скоро Уэст понял, что могут быть и другие причины, вынуждающие букмекера прикрыть свою лавочку и даже переменить место жительства.

Как это ни странно, лошадь, на которую ставили клиенты, иногда действительно приходила первой, и нужно было раскошеливаться. Особенно скверно дело обстояло в тех случаях, когда первой приходила «темная лошадка», о вероятной победе которой кое-кому было известно заранее. Бывало и так, что какой-нибудь клиент в продолжение некоторого времени делал ставки наличными, стоически проигрывая то три пенса, то шесть пенсов, а то и шиллинг; а затем он делал ставку в кредит и, проиграв ее, платить отказывался. Попытки получить с него деньги почти неизменно оказывались тщетными, ибо, как говорится, на нет и суда нет. В довершение всего такой клиент сплошь да рядом переходил к другому букмекеру, конкуренту Джона Уэста, и делал там ставку наличными, и никто не мог ему в этом помешать. Кроме того, Джон Уэст подозревал, что его агенты далеко не так расторопны и честны, как ему бы хотелось. Джо, пожалуй, не обманывал его, но зато был на редкость ленив. Он работал ровно столько, сколько нужно, чтобы получить немного денег, а потом «шабашил» и отправлялся в бильярдную или пивную.

Джон Уэст ничуть не сомневался, что Мик О’Коннелл и Боров жульничают, утаивая от него кое-какие проигранные клиентами ставки. Ренфри слишком неосмотрительно заключал пари, вопреки требованию Джона Уэста работать только наверняка. Мало того, Ренфри сам делал ставки у других букмекеров и постоянно просил деньги вперед, в счет комиссионных. Барни Робинсон слишком миндальничал с клиентами, принимая ставки в кредит, и большинство безнадежных счетов приходилось на его долю. Он оправдывался тем, что надо же, мол, дать ребятам возможность отыграться. Джим Трэси стыдился своей работы, он мало собирал ставок и так же, как Барни, мирволил клиентам; с другой стороны, пользы от него было, пожалуй, больше, чем от других, потому что он хорошо знал грамоте и умел считать. В его ведении находилась бухгалтерия и все расчеты с клиентами.

Агентам Джона Уэста так мало перепадало денег, что при первой возможности они устраивались хотя бы на временную работу. Да и сам он как-то, после неудачных для него скачек, к великой радости своей матери, поступил на обувную фабрику. Это не уменьшило прибылей Джона Уэста: ставки бывших постоянных клиентов он возмещал ставками товарищей по работе.

Через год капитал Джона Уэста составлял уже сумму в тридцать пять соверенов, несмотря на то, что за это время он дважды разорялся дотла. Однако ему везло, и оба раза он быстро и с лихвой сумел вернуть потерянное.

Все же положение его было шаткое. С 1892 года начались неприятности с полицией. Борова поймали с поличным и оштрафовали. Джим Трэси, только что женившийся, так перепугался, что почти прекратил работу. Никакие заверения Джона Уэста, что он сам уплатит за него любой штраф, не могли заставить Джима пойти даже на самый малый риск. Зимой 1892 года Джо бросил работать на брата и открыл собственный тотализатор на пустыре в конце Джексон-стрит. Несмотря на то что дело велось им крайне безалаберно, он все же преуспевал до тех пор, пока полиция не накрыла его. Он был приговорен к штрафу в пятнадцать соверенов (все его достояние), причем судья предупредил, что в следующий раз его на полгода посадят за решетку.

Игра на скачках процветала в Керрингбуше, и частные тотализаторы пользовались особенной популярностью. Держать тотализатор значило работать без риска — определенный процент взимался с каждого выигрыша, независимо от того, какая лошадь взяла приз. В этом смысле тотализатор был выгодней букмекерства. С другой стороны, держать тотализатор было гораздо опаснее. Приходилось показывать клиенту списки лошадей с обозначением количества и размера ставок, чтобы он мог прикинуть свои шансы; когда же полиция устраивала облаву на тотализатор, будь то в помещении или под открытым небом, эти списки попадали ей в руки и служили неопровержимой уликой на суде.

С начала 1893 года для Джона Уэста наступила полоса невезенья. Кое-кто из его разорившихся клиентов снова стал выигрывать. Заветный мешок с деньгами тощал на глазах. Тогда Джон Уэст изобрел систему перестраховки: в день скачек он собирал своих агентов на углу Джексон-стрит, возле галантерейной лавки, и с помощью Джима Трэси проверял заключенные ими пари. Затем, торопливо подсчитав шансы, бежал к ближайшему конкуренту и сам ставил на лошадей, победа которых могла бы принести ему большие убытки. Эта система обеспечила Джону Уэсту постоянный приток барышей; его капитал снова стал округляться и скоро превысил сумму в сто соверенов.