Ангел, стоящий на солнце. Роман. Рассказы - Денис Гербер

Уже несколько лет прошло с тех пор, как Мартин Лютер прибил свои «95 тезисов» к дверям Замской церкви, а совсем недавно он публично сжёг буллу, отлучавшую его от церкви, и призвал немецкую армию к борьбе с папским засильем. Запах надвигающегося кровопролития уже витал в воздухе, всё больше перебивая сладкие ароматы булочных.

Проезжая через рыночную площадь, Альберт Кельзен наблюдал за разношёрстной толпой. Торговцы неистово кричали, нахваливая свой товар, и чем хуже были предлагаемые изделия и продукты, тем более убедительными казались эти выкрики. Молоденькие красавицы с бледными лицами и пышными бюстами кокетливо поглядывали на проезжающего ландскнехта. Какой-то бродяга извергал изо рта пламя, а затем непонятным образом всасывал его обратно. Один из нищих – старик с длинными, как змеи, прядями волос и воспалёнными глазами – настойчиво предлагал рукописную копию трактата Коперника. Кельзен отказался.

– Как человеку просвещённому, вам лучше оставить этот труд у себя, – сказал он нищему. – Да берегите его, уважаемый, чтоб какой-нибудь бродяга-оборванец не стащил столь редкую вещь!

Миновав шумную площадь, ландскнехт остановился отобедать в первом попавшемся заведении. От хозяина он услышал диковинную историю о местных монашках, которые после упразднения монастыря не стали разъезжаться, а организовали публичный дом и сами принялись обслуживать мужчин. Ещё раз подивившись местным нравам, Альберт Кельзен спросил, как проехать к книжной лавке рядом с университетом. Получив от хозяина расплывчатые пояснения, он продолжил путь.

Торговца книгами звали Томас. Это был согбенный старичок с идеально круглой бородой, что вкупе с пышной шевелюрой образовывала нечто вроде львиной гривы. Первым делом Томас заявил, что запрещённой литературой не торгует, даже за дополнительную плату. На последнем он сделал особенный упор. Кельзен выложил на стол две золотые монеты и попросил «хотя бы взглянуть» на осуждаемые церковью книги. Торговец, будто бы делая одолжение, сгрёб деньги и предложил «к просмотру» литературу, спрятанную от посторонних глаз в маленькой тайной комнате. Кельзен быстро оглядел корешки стоящих фолиантов, сразу же убедившись, что данные книги не представляют особого интереса. Он выложил на стол ещё две монеты, опустил ладонь на ручку сабли, а свободной рукой притянул старика прямо за бороду, прошипев в самое ухо: «In peius, in melius». Томас услужливо засуетился. В тайной комнате он отодвинул шкаф и предложил покупателю протиснуться в узкий проём. В этой «святая святых» Кельзен и обнаружил около сотни редких книг, в том числе и запылённое сочинение Ямвлиха.

– Я хочу приобрести эту, – заявил он торговцу, – но прежде мне понадобятся стол и письменные принадлежности.

Около часа ландскнехт был погружён в письмо. Он бесконечно окунал перо в чернила, пока, наконец, не вложил исписанный лист прямо в книгу.

– Теперь я хочу вернуть её на место, – пояснил он удивлённому книготорговцу. – Вы не должны продавать её никому, кроме французского священника, который однажды появится у вас с запиской Агриппы.

После этого Кельзен вновь положил ладонь на рукоять сабли и приблизился к старику вплотную.

– Если монах не получит свою книгу, или тебе вдруг вздумается покопаться в её содержимом, я снова появлюсь в этой лавке и тогда, клянусь цепями святого Петра, твоя голова сама будет красоваться на книжной полке!

Ландскнехт оставил на столе ещё две золотые монеты и велел торговцу с будущего покупателя денег не брать.

***

С некоторых пор я стал задумываться, что прошлое не является таким уж неизменным. Должно быть, есть какой-то способ привести все трансформации в действие, чтобы они оставили отпечаток на реальности. Возможно, имеется некий ритуал, который придаёт нашим путешествиям особую силу и оплодотворяет некоторые поступки. Мне он неизвестен, однако я начал подозревать, что вы владеете этой тайной. Может быть, вам удалось отыскать её в пифагорейском наследии?

Я сомневался в том, что моё послание дойдёт до вас, дорогой аббат, и уж тем более не мог предположить, в каком виде и когда появится ответ. Некую весть от вас я получил уже в своём нынешнем воплощении, когда однажды утром курьер доставил мне огромный конверт. Под жёлтой почтовой бумагой я обнаружил том «Графа Монте-Кристо» в прижизненном издании Александра Дюма. И больше ничего – ни письма, ни записки. Я пролистал роман и наткнулся на вложенный между страницами чистый лист. Что это могло значить? Не то ли, что вы отказываетесь идти на контакт и не желаете оставлять какую-либо информацию о себе, предпочитая оставаться закрытой книгой? Или передали, что вам совершенно нечего мне сказать? А может быть, некий обет связывает ваши уста молчанием? Так или иначе, останавливаться на этом я не собирался и продолжил поиски.

Направившись по обратному адресу, указанному на конверте, я оказался в Париже в нотариальной конторе Самуила Розенблата. Пожилой еврей рассказал мне, что книга была отправлена согласно завещанию некого месье Деко, который скончался более полувека назад. Выяснилось также, что Деко был известным арабистом. Сорок с лишним лет он провёл в путешествиях по Ближнему Востоку и оставил после себя несколько монографий, к которым специалисты поначалу проявляли неподдельный интерес. Однако его последняя работа – «Реинкарнация в учениях сирийского суфизма» – вызвала немало споров в научной среде, а затем и вовсе перевела Деко в категорию псевдоисследователей и шарлатанов. Дело было в том, что в предисловии автор заявлял, будто бы получил основные материалы в состоянии транса от одного дервиша, который был не кем иным, как прошлым воплощением самого Деко!

Если научное сообщество поставило крест на исследовательской карьере арабиста, то для меня его скандальное заявление, напротив, представляло особую ценность. Изучив работы Деко и его немногочисленные интервью, я отыскал как минимум дюжину его прежних воплощений, и это значительно расширило поиски.

Я начал закладывать послания в тайных местах, подобно тому, как тибетский Падмасамбхава оставлял свои «термы» для будущих учеников, но, несмотря на все старания, ответа не получал. Вся моя настойчивость вами неизменно игнорировалась. Не зная, что предпринять далее, я, наконец, посетил парижское кладбище, где находилась могила Деко. Увиденная мной на мраморной плите эпитафия была более чем красноречивой: «Ne pas Deranger!»4. Не оставляло сомнений: написано это скорее для меня, нежели для эксгуматоров или потенциальных грабителей могил.

На несколько лет я прекратил поиски, занявшись в основном собиранием историй. Всё это время ошейник зависти продолжал сдавливать моё горло. Я не мог избавиться от мысли, что вам по-прежнему известно гораздо больше меня. Вся ваша деятельность будто бы несла ореол благородной миссии, а поступки были наполнены тайным смыслом. Что, если вообще существует таинственный орден путешественников во времени, в который меня почему-то не принимают? Я носил на себе эти думы, словно вериги, но со временем начал мириться с их тяжестью. Ваша личность становилась всё менее реальной, почти превратившись в какой-то мифический персонаж, пока вы сами не дали о себе знать и не назначили точную дату нашей встречи.

Что же это за странное место, где наконец-то свела нас судьба? Можно подумать, будто я попал на египетские мистерии Изиды и, находясь в темноте пещеры, различаю сквозь занавеску лишь смутный силуэт богини, ибо её настоящий облик ослепляет и лишает разума всякое земное существо. Или, подобно ученикам Пифагора, я лишён возможности лицезреть учителя, довольствуясь только устными наставлениями? Всё это могло быть правдой, если не брать во внимание дату нашей встречи, а именно – середину двадцать первого века.

Почему сейчас мысли так спутались в моей голове, а тело будто налито чугуном? Отчего ноги мои и живот пропитаны кровью? Что бы ни произошло в этой комнате, я знаю: времени у нас осталось мало, а поэтому нужно сделать то, о чём мы договорились. Вы поможете собрать воедино последнюю мою историю, а затем мне придётся исполнить вашу просьбу.

Итак, я слушаю ваш рассказ.

4

В пригороде Пальма-де-Мальорки было такое место, где призраки христианских и мусульманских воинов продолжали сражаться друг с другом уже после того, как Хайме Завоеватель выиграл здесь решающую битву. Почти двадцать лет тени мёртвых бойцов каждую ночь выходили с оружием в руках и продолжали сражение. Торжествовали и ужасались, страдали, ликовали и умирали вновь, чтобы после следующего захода солнца опять вступить в бой. Никто не хотел уступать даже будучи мёртвым. Однако в мире живых христианская вера постепенно вытесняла последние следы мавританского владычества на этой земле. Арабская мечеть была давно разрушена, а на её развалинах начинал возводиться величественный кафедральный собор – будущая усыпальница мальорканских королей. Ещё один победитель, поставивший ногу на грудь павшему.