Двойной язык - Уильям Голдинг

– Гомер, если не ошибаюсь.

Он откинул две половинки крышки. Внутри на деревянной поверхности лежал отчасти развернутый свиток.

– Можешь прочесть мне первые слова?

– Я… «Гнев, богиня, воспой»…

– Да. Очень хорошо. Нет. Разумеется, это не копия самого Гомера! Скорее всего он не умел писать, во всяком случае буквами. Но вот что я тебе скажу. Эту копию прислал нам сюда много поколений тому назад мой предок Писистрат. Ты о нем не слышала, ведь ты этолийка. Но он был главным человеком в Афинах и решил, какой список Гомера самый лучший, а потом прислал нам этот список. Разумеется, нельзя сказать, что это его почерк. Наверное, работа писца, а то и десяти или двенадцати писцов, чтобы создать то, что мы называем изданием. Но видишь эту пометочку сбоку? Мы их называем схолиями, и я думаю, нет, я почти уверен, что эту пометку сделал брат Писистрата… тот, который подделывал предсказания нашего оракула. Он был большой негодник, но очень умный. Здесь, как видишь, он пометил описку. Ну, о «Илиаде» достаточно. А вот твоя любимая, одна из двадцати четырех песен «Одиссеи». Тебе найдется что здесь почитать, верно? Затем Арктиний – то, что мы называем «малой Илиадой». Сам я не думаю, что она получила такое название из-за того, что короче гомеровской, но из-за того, что много ей уступает. Ты и это прочтешь, я полагаю. Еврипид. «Ион». Ты слышала про Иона? Он не был моим предком, но занимал то же положение, что я здесь. Еврипид написал трагедию… экземпляр тут довольно потрепанный, служил для суфлирования, и он разрешил нам сохранить его. История довольно жестокая, и я думаю, возможно, она тебе не понравится. Софокл. Эсхил. Но оригиналов их всех у нас, знаешь ли, нет. Царь Птолемей прислал посольство с просьбой одолжить ему оригиналы, чтобы он смог снять копии для своего великого книгохранилища в Александрии. А получили мы назад копии. Это было очень скверно. По-настоящему скверно. Вот тебе пример того, как влияние Востока развращает порядочных греков. Разумеется, Птолемей – первый – был всего лишь македонцем, а это не совсем… Что у нас тут? Ах да, лирики. Пиндар и, думается, его учитель Симонид, а также Бакхилид, Эринна – она была девушкой вроде тебя. А вон там у нас совсем одна… Взгляни!

Еще один книжный ларец на ножках. Ионид открыл половинки крышки, и я заглянула внутрь. Там, конечно, лежала книга. А еще простое золотое кольцо с продетым в него пучком волос мышиного цвета. А еще старое гусиное перо, обтрепанное, в черных пятнышках.

– Десятая Муза, юная госпожа. Сапфо с Лесбоса, того острова, на берег которого выбросило голову Орфея, после того как Безумные Женщины растерзали его в клочья. Думаю, Сапфо станет твоей особенной подругой. Нет, не думай, что познакомишься с ней во плоти. Она умерла сотни лет назад, но какая разница? Она была благородной девушкой, вроде тебя, очень чувствительной, очень, я думаю, страстной, хотя счастливей всего чувствовала себя с девушками, как я счастливей всего с… ну, полагаю, ты сама догадаешься. Персей! Ты не можешь уделить нам немного времени?

Между двумя ларцами появился молодой человек, которого я прежде не заметила.

– Ионид. Милостивая госпожа.

– Это Персей, моя дорогая, наш бесценнейший раб. Неужели ты так никогда не примешь свободу, Персей?

– И покину книгохранилище, Ион? Никогда! Чем могу помочь тебе?

– Ты не расскажешь юной госпоже – ты про нее знаешь, – не расскажешь ей про книгу и остальное?

– Ну-у. Перо, как указано в надписи, это перо Сапфо. Кольцо принадлежало ей, и, конечно, считается, что волосы тоже ее… не слишком примечательные для Десятой Музы, верно? Ну, так говорят, она была маленькой и невзрачной – серенький малютка соловей Лесбоса, назвал ее Алкей. Какое из ее стихотворений вы пожелали увидеть?

– Не думаю, что у нас есть на это время, Персей. Просто расскажи нам ее историю.

– Ну, она в конце концов влюбилась в мужчину, рыбака, который не сумел бы отличить альфы от беты. Не то чтобы это имело хоть какое-то значение. Но он ее покинул. Она для него была слишком некрасивой. Он предпочитал пухленьких. И она бросилась с обрыва в Левктре. Он продал книгу и кольцо, которые она ему подарила. Бедная девушка пыталась приворожить его этим кольцом. Ну а волосы… нет, не думаю.

– Вот так, юная госпожа.

– Прости меня, Ион. Я очень занят.

– Вернись к своим книгам о книгах про книги! Мы удовлетворимся творцами. Ну-с, юная госпожа, я хочу, чтобы ты проводила тут столько времени, сколько пожелаешь, и, поверь, времени у тебя будет много. Вон в том конце – проза. Гистий, Геродот и тот субъект, который проплыл вокруг Африки, забыл его имя… начальник флота Александра. Сотни книг, без преувеличения – сотни. Но особенно я хочу, чтобы ты читала поэзию. И особенно гекзаметры. Я хочу, чтобы ты научилась говорить гекзаметрами. Ну а пока у тебя только одна обязанность – читать, читать, читать! – Внезапно он понизил голос. – Ариека! Послушай, леечка, в чем дело? Ты свободна, свободна, свободна! Здесь, в этом здании, в твоем распоряжении величайший дар человечества тебе, величайшее изобретение! Без него мы все еще могли бы выцарапывать на глиняных кирпичиках бычьи головы и горшки с ушами! Алфавит, дитя мое, и возблагодарим бога за финикийцев!

Но я расплакалась и не могла совладать со слезами. Хотя была ли я печальна, или счастлива, или испугана, или всецело преосуществлена, сказать не могу.

III

Ко второй госпоже меня привел Ионид. Она оказалась совсем не такой, какой мне представлялась Пифия. Возлежала на ложе, совсем как мужчина, опираясь на локоть. Первое, что в ней сразу бросалось в глаза, была неимоверная толщина. Она была даже толще моей няньки. Брыли у нее свисали так, что казалось, они вот-вот сползут на землю. Ноги у нее были босыми, и я впервые в жизни увидела накрашенные ногти. Такого же цвета, как ногти на ее руках. Правда, я о таком слышала. Моя мать называла накрашенные ногти как один из признаков «непотребной женщины», то есть женщины, о чьем занятии вслух не говорят. Подразумевала она «подругу», «гетеру», хотя, если не ошибаюсь, есть даже еще более грязное занятие. Я не знаю – или не знала, – как оно называется.

– Подойди поближе, дитя. Боги, ты и правда дитя. Тебе четырнадцать? Пятнадцать?

– Пятнадцать, милостивая госпожа.

– Сядь, дитя. Нет, не в это кресло. Тебе ведь не хочется сидеть неудобно, ведь так? Попробуй этот табурет. Ведь лучше, верно? Должна сказать, колесницы и прохожих на улице тебе не остановить, но у тебя приятный голос. Ты поешь?

– Не знаю, милостивая госпожа.

– Не будь дурочкой. Ты не можешь не знать!

Она была достаточно ласкова, но настойчива.

– Детские песенки. И только. Ну и деревенские песни. Две-три, как все.

– Несколько нот очень полезны. Разумеется, можно обойтись и бурканьем. А иногда вопль. Если сочтешь нужным.

– Милостивая госпожа?

– Ну, просто птенчик, верно, Ионид? Где ты ее нашел?

– Я думаю, нам следует побывать у первой госпожи.

– Так идите. Это все, дитя.

– Милостивая госпожа…

– Ну…

– Когда ты желаешь, чтобы я начала?

– Что начала?

– Служить тебе.

– Ты здесь, дитя, не для того, чтобы служить мне, но чтобы служить богу. Ведь говорить положено именно так, верно, Ион?

– Ей пока еще мало что сказано. Теперь мы можем удалиться?

Милостивая госпожа тяжело перекатилась на спину, уставилась в потолок и словно бы подчеркнуто перестала нас замечать. Ионид поклонился и сказал:

– Так мы прощаемся.

Я последовала за ним к двери напротив. Он прижал палец к губам и открыл ее. За ней к стене прислонялся привратник. При виде нас он сразу встал прямо. Ионид кивнул и повел меня дальше. Большая приемная первой госпожи была все еще погружена в сумрак – ставни оставались закрытыми. Впереди я еле-еле разглядела сидящую на стуле фигуру. Казалось, она смотрит на нас. Мы остановились в ожидании. Когда раздался голос, он был точно бусинки звуков.

– Ионид?

– Я здесь. Называть ли мне сегодня тебя милостивой госпожой? Или называть тебя матерью?

– Я Пифия.

– Я привел к тебе девочку. Ту, о которой говорил.

– Пусть подойдет ко мне.

– Досточтимая матерь, мы ничего не видим.

– Я сказала: пусть подойдет ко мне. Вот так. Протяни мне руку, дитя.

– Вот, досточтимая матерь.

– Дай мне ощупать твое лицо. В тебе много от мальчика, не совсем то, не совсем другое. Это может ему угодить. Ты видишь сны? Я сказала: ты видишь сны?

– Да.

– Ты помнишь свои сны?

– Нет, досточтимая матерь.

– Не тебе называть меня так. Достаточно будет милостивой госпожи. Потом это изменится. Ты понимаешь?

– Нет, милостивая госпожа.

– Ионид, ее рот слишком мал. Он будет разорван.

– Ты по-прежнему веришь, что сила возвратится?

– А ты?

– Нет.

– Милостивая госпожа…

– Что, дитя?

– Мой рот разорвется… зачем я здесь?

– Тебе следовало сказать ей, Ионид.