Трус и воля - Юрий Аленко

– Сыграть? – опешил я – Но я на рояле не умею! – за окном было лето, и слышно было пение птиц.

– А на чем умеете? – проректор смотрел испытующе.

– На аккордеоне.

– Ну, поскольку вы задумали стать композитором, вам все же более подошло бы умение играть на фортепиано. Знаете что, молодой человек, тут неподалеку есть музыкальное училище имени Александра Порфирьевича Бородина. Отучившись в нем, вы смело можете поступать в консерваторию!

И я пошел в училище Бородина, Александра Порфирьевича. Там сообщили, что получить образование в училище практически для такого уже восемнадцатилетнего перестарка невозможно. Что гораздо перспективней учиться у частного педагога. Дали телефон, сказали, что учительницу зовут Инна.

Инна проживала вместе с мужем, маленьким ребенком и матерью на 4-й Советской улице. Договорился о занятиях раз в неделю с месячной оплатой уроков в сумме 16 рублей. Пару лет спустя узнал, что на самом деле за уроки Инна берет с ученика в месяц не 16, а 20 рублей. Конфуз, конечно, но Инна отказалась брать доплату.

Замечательная музыкантша, Инна была ученицей блестящей пианистки Есиповой. И под руководством Инны за полгода я прошел путь 5-ти классов музыкальной школы. Об этом стало известно после устроенного Инной экзамена, на котором были ее товарищи-музыканты.

Надо признать, что в то время я уже не работал. Мама разрешила, когда после серьезного со мной разговора стало ясно, что хочу бросить институт с тем, чтобы учиться на композитора.

Мама решила, что бросать институт не нужно, но что работать мне на время учебы не обязательно, более того, что она будет платить и за частные уроки.

Мама покинула мир в 2003 году. Я остаюсь перед ней виноват, да и перед отцом – тоже. А папа моих занятий музыкой в студенчестве не одобрял, ему мешали звуки пианино.

Мама была классным врачом-терапевтом и почти до самой смерти работала, даже когда была на пенсии – не хотели ее отпускать! А папа преодолел путь от чернорабочего, учась на вечернем в Военмехе, до начальника цеха завода «Большевик». Цельный и волевой человек!

Когда приглашенные моей учительницей педагоги, конклав музыкантов определили мне класс как после 5 лет обучения в музыкальной школе, Инна задумала показать талант своему знакомому композитору. С ним они учились в консерватории. Мне сказала, что нужно что-нибудь сочинить для того, чтоб не идти с пустыми руками.

Она немножечко, наверное, не доработала, выпустив меня с тем ничтожным опусом, который я вымучил, придумав банальное оформление романсом пушкинского стихотворения «Слеза». Получившуюся муть попытался представить на встрече композитору, тот поморщился и сказал Инне негромко о том, что ничего особенного во мне не находит.

Мягко говоря. И это был второй случай, когда я поверил специалисту в то время, когда надо было верить в себя!

Конечно, я не бросил заниматься сразу, а еще года полтора телепался, занимаясь через пень-колоду все меньше и меньше, находя причины для отлыниваний. И когда все-таки стал устраиваться на работу в марте 70-го, будущий начальник Рэм Анатольевич Житников, узнав о том, что я еще и музыке учусь, кинул взгляд, и заметил: «Это совершенно невозможно!»

Но лаборантом кафедры Квантовой электроники в Политехнический я был принят. С тех пор жизнь повернула в другую сторону.

В конце ноября 68-го случайно узнал, что Виолетта занимается с ансамблем Моисеева в спортивном зале одной средней школы, специально приспособленном для танцев. Отправившись туда однажды, так же случайно застал всех на месте. Ждать пришлось с полчасика. После чего Виолетта, уже знавшая о том, что я здесь, нашла компанию для похода в кино.

Кинотеатр был «Колизей», что смотрели, уже не помню. Помню только, что главное было не на экране, любовался на профиль пленившей меня девушки. Зал местами надо мной потешался. Впрочем, были и такие, что находили мое поведение романтичным.

Преследовать Виолетту с ее спутником я не стал.

А зимой гонялся за тенью. И чтобы не праздновать труса, шел в очередной раз за фетишем.

Одна такая девушка, когда я увязался за ней, согласилась слушать взволнованные речи о том, какая чудесная Виолетта и как я увлечен ее глазами. Я проводил девушку до парадного подъезда ее дома на Охте, где мы стояли на морозе, и она целый час мерзла, а я все говорил и говорил. Наконец, сосед высунулся из форточки и прокричал мне:

– Что ж ты, парень, ведь совсем девушку заморозил!

Я опомнился, и мы расстались.

Чудесная девушка! Чудесная встреча! Она так терпеливо и с таким вниманием слушала! Вот скажите, как не любить этот мир после таких встреч?

Я червь, я раб

В глазах твоих,           В глазах твоихПрезрение.           Презрение?Что в жизни мне заменит их?Глумление,           Глумление.Я – шут, циркач, во мне одноСомнение.            Сомнение?Ведь все пройдет, и мне смешноМое     самосожжение.

Я шел по улицам Ленинграда. Стоял конец декабря 1973 года. Было, как всегда в декабре, сумрачно и стыло. Но я шагал к любимой, возвратившись из армии, будто в оправдание своего долгого отсутствия облачившись в форму рядового.

Шинель, х/б, сапоги, серенькая шапка-ушанка. При встречах с военными правую руку – под козырек, и шел далее. Никто не останавливал. А в Саратове непременно бы военный патруль задержал. В кармане была справка о демобилизации. Служить мне надо было, как окончившему ВУЗ, всего год, в звании рядового. Лычек на службе не заработал.

Павел Семенович, увидев меня, как-то загорелся. Вся семья оказалась дома. И начались расспросы. Но я не изменился, и потому, как и раньше, ел глазами Леру. Скоро родители позволили нам уединиться в ее комнате. Но ничего не происходило, я по-прежнему робел, а разговор все время вертелся около тем, более всего касающихся не любимой, а меня.

Это случилось летом прошлого года, когда мы ехали в метро по направлению к Балтийскому вокзалу. Я почти как автомат все время повторял: «Лера! Я люблю тебя», и она выглядела слегка испуганной. В вагоне метро мы сидели рядышком, на Лере была юбка чуть выше колена, и я, протянув руку, положил ее на колено любимой. Положил без всякой задней мысли, просто от казавшейся естественной тяги быть ближе. А она прошипела: «Убери лапу!» – и я поспешно убрал.

Провожать себя дальше вокзала Лера не позволила. И когда я таки пробовал увязаться, уже на перроне она с отчаянием воскликнула: «Ну, что ты со мной делаешь!», на что я сразу, не подумав, как в зеркале, вскрикнул: «А что ты со мной делаешь?» Но тут же перепугался, и решился отпустить.

Как появлюсь перед нею снова, боялся и подумать.

А кажется, что нашел оправдание. В самом деле, в ответ на такое искреннее и бурное признание как могла любимая сама не броситься мне на шею! А теперь, после полуторагодовалого отсутствия, сидел в военной форме и пытался занять разговором, будто не прошло и недели с нашей последней встречи.

В армии больше полугода был электриком части. Должность относится к разряду хозобслуги, хозобслуга лучше прочих снабжается съестным и почти вольная. Правда, выходить за пределы части без увольнительной рискованно, но если недалеко, отлучаться можно. Вкусив такой вольницы, жил почти барином. Мне в армии исполнилось 25 лет. Молодые солдаты уважали за преклонные года. Также уважали за высшее образование и принадлежность городу, который вся страна любит.

Конец ознакомительного фрагмента.