Пересечение - Александр Кулешов

Иногда у нас с ним возникают высокопринципиальные споры. Я, например, говорю, чего ты придрался к Толстому (Чехову, Гоголю, Тургеневу)? Не согласен, видите ли, с классиком! Имеем свое, товарища Жукова, мнение. Ну, какая тебе разница? Отбарабанил, и привет — тяни дневник для пятерки. Нет, он готов вступить в дискуссию с учителем! Чудак. И вообще, какое значение имеет, что там думали классики, разные мудрецы и мыслители? Мы живем в двадцатом веке, а не в восемнадцатом, тем более третьем до нашей эры, кивни башкой, шаркни ножкой и поднимайся на следующую ступеньку. «Ты, — говорит мне Жуков, — приспособленец — нет у тебя своего мнения».

— Есть, — отвечаю, — просто я не всегда с ним согласен.

Он таких шуток не понимает. Для него сомнений не бывает. Но со мной спорить нелегко — в демагогии, будь здоров, подковался. И тогда он прибегает к высшей неотразимой аргументации: «А вот дед (отец) говорит…» Тут я умолкаю, потому что опровергать утверждения его предков — это то же самое, что сомневаться в таблице умножения. Так, во всяком случае, считает мой лучший друг Андрей. Ну и черт с ним.

Впрочем, есть вопросы, в которых он признает меня бесспорным авторитетом: в английском языке, например, в физике, математике, в рок-музыке. Хотя сам он относится к ней критически. Не все ему там нравится. Метр имеет свои преференции. Он вообще любит наши песни. А тут преференции есть у меня. Музыку-то некоторых я принимаю, даже многих, но слова… Не слова, а издевательство над поэзией! А может, это такие тонкие пародии, что никто их за пародии не считает, включая композитора, который музыку пишет.

Да, еще он считает меня крупным авторитетом по части женского пола (в чем не ошибается). Не то что б одобрял мою, скажем так, широту диапазона и стремление к разнообразию, но ого впечатляет число моих сердечных побед, а главное, легкость, с какой я их одерживаю.

— Знаешь, почему я для девчонок неотразим? — учу его. — Да потому, что я к таким, кто меня отразит, не подкатываюсь. Сразу вижу — эту в два счета. Такой, понимаешь, телепатический контакт устанавливается. А не устанавливается — стороной обхожу.

— Ну а если нравится? — это он, подумав, говорит.

— Мне, — отвечаю, — не нравятся такие, кому я могу не понравиться.

Он пожимает плечами, я его не убедил. И я понимаю, что, если ему какая-нибудь понравится, он будет за нее сражаться, даже с ней самой, да еще как! А что сражаться он умеет, это я знаю. Сам видел. Между прочим, и за меня, если нужно. Да, друг он надежный, только больно уж серьезный. Нас вместе сложить и разделить пополам — идеальный бы человек получился.

Экзамены мы сдали прекрасно. Оба. Я, естественно, на нее пятерки. У Жукова две четверки, но аттестат тоже неплохой. У меня золотая медаль. Это уже вторая — первая была серебряная, правда, я получил ее на городских соревнованиях по легкой атлетике.

Выпускной бал проходил на высшем уровне — девчонки в белых платьях, мы в черных фраках. Цветы, шампанское (которое, давясь, торопливо лакаем в уборной), речи, песни, прогулка по ночной Москве, с шумом, смехом, на глазах у снисходительных милиционеров.

А под утро, как принято говорить, «усталые, но довольные» возвращаемся до дому и валимся в койку.

Итак, кусок жизни позади. Первый, обязательный, почти у всех одинаковый — школа. Там от тебя мало что зависит. Конечно, кто-то кончил ПТУ, кто-то спецшколу с каким-нибудь там уклоном или техникум. Но в общем все мы через это прошли, особенного выбора нет. А вот теперь, теперь уже все в твоих руках, уже сам намечаешь дорожку. Впрочем, Андрей прав: есть еще один этап, который от нас не зависит, — армия. В ней все должны отслужить. Кроме больных, дохлых, девчонок и малолетних гениев, вроде меня. Надо же — повезло! И опять-таки возникает парадокс! Оказывается, то, что для одного (с моей точки зрения нормального) хорошо, то для другого (с приветом) плохо. Оказывается, если б Жукова моего не взяли в армию, он бы повесился. Я ему говорю:

— Но ведь ты и сейчас можешь подать заявление в училище, зачем два года терять?

— Какие два года? — спрашивает (он даже не понимает, о чем идет речь).

— Как какие! А служба? Ты же два года служить будешь и потом только в училище, а так сразу.

— Какая же это потеря, — смеется, — что я за офицер, если солдатом не был. Ты соображаешь, что говоришь!

— Я-то соображаю, а вот ты…

Ну чего с таким спорить!

Лето у нас выдалось свободное — мне с моей медалью экзаменов в иняз не сдавать, только первый, а это мне раз плюнуть, у Андрея призыв осенью, так что — гуляй вволю. Мои родители после шумных дебатов решают отправить меня на море, неизвестно пока, куда — в Прибалтику, Крым, Сочи? Наконец останавливаются на Мисхоре, это где-то недалеко от Ялты.

Может показаться странным, даже невероятным, но я впервые еду к морю. Да, да! Ничего смешного нет. Так вот получилось. Маленький был — проводили лето на даче под Москвой, потом в пионерлагере, как-то ездили к папиным друзьям под Киев, другой раз под Тамбов, был еще в Кисловодске, в Бакуриани. Однажды, правда, попал в Ленинград, но уж очень суматошная была поездка. Родители так спешили показать мне все достопримечательности, что даже в Петродворце до конца канала не дошли, ну? Так что моря я практически в своей жизни и не видел, в кино только и «Клубе путешественников».

— Это безобразие, Боря, форменное безобразие. Здоровенный балбес, полиглот, золотой медалист, мастер спорта, а на море не был! — Отец говорит это так, словно во всем виноват я, словно вот я такой заслуженный, а украл у соседа из почтового ящика утренние газеты.

— Я не мастер спорта, — возражаю. Я люблю точность, со всеми остальными оценками отца я согласен, хотя два языка для полиглота маловато.

Короче говоря, меня собирают, снаряжают и напутствуют, как если б я отправлялся с Туром Хейердалом на остров Пасхи. Всей семьей провожают в аэропорт. Ленка тоже. Меня немного удивляет ее невозмутимость — все-таки еду на юг, на курорт. Там полно соблазнов, прекрасных женщин… А она хоть бы что. Только загадочно улыбается. Меня это настораживает.

— Пиши, — говорю, — каждый день по письму. Ты мне будешь сниться, — шепчу нежно.

Вопреки обыкновению она не тает, а как-то многозначительно говорит:

— Постараюсь тебе сниться почаще.

Меня зовут к самолету.

Надо сказать, роскошью жизни меня удивить нелегко. Хоть лет немного, я красивого навидался. И квартира у нас будь здоров, и шмутки отец всю жизнь привозил, так что, и мать, и я всю жизнь в фирме, и система у меня, и кассеты, и видео, и телевизор японский, машина тоже есть. Правда, на ней никто не ездит — мать не умеет, у отца служебная, а мне рано. Да я как-то к технике равнодушен — все эти авто-мото мне до лампочки, лучше такси, тем более мне его отец оплачивает.