Щит Агибалла - Андре Олдмен

С тем они и двинулись между огромных стволов, который в других местах просто шуршали бы под ногами.

Не знаю, из чего сделаны киммерийцы. Предки мои по матери более с ними воевали, а иногда и вступали в боевой союз, как предания рассказывают. Асы и потомки атлантов (а киммерийское племя почитает себя наследниками сего народа допотопного) не раз ходили в набеги на южные земли и часто одолевали закованных в броню рыцарей. Думаю, и к тому меня доблесть безответная двух народов северных склоняет, что, забудь асы и киммерийцы раздоры, покорили бы они мир и заставили трепетать и насмешливых аквилонцев, и гордых зингарцев, и шемитов, и даже стигийцев, обитающих за великой рекой Стикс и мнящих себя потомками самого Сета, Змея Вечной Ночи.

Ежели этого парня пилы чудовища не растерзали, ему все нипочем. Раны его затянулись на глазах, и после схватки, любого другого отправившей бы на Серые Равнины, он шагал среди трав столь бодро, словно прекрасные банщицы аграпурские только что натерли его тело целительными мазями.

Я, признаться, пожалел даже, что не смогу уговорить киммерийца навсегда поселиться на дне Провала. Славная была бы компания. Девицу какую сверху бы притащили, усадьбы где построить, я ведаю, а то, что воздух здешний (или чары агибалловы) для здоровья полезны и жизнь продлевают практически бесконечно, в том убедился уже, и не убедился, а просто — знаю. Жить, как говорится, поживать, а добра наживать здесь не надо. Ни к чему здесь добро.

Шагаю я среди порослей огромных и видится: год-другой минует, и делаемся мы с киммерийцем все выше и выше, равняемся со здешними обитателями, кровы свои перестраиваем. И жены наши от нас не отстают. Десять зим минует и, чем Сет ни шутит (прости, Хредх, что имя Змея Вечной Ночи поминаю), и вот — здешние твари становятся что обычные букашки для ноги человеческой. Вижу. А тогда, если видение меня не обманывает, поднимаемся мы в мир людской, и нет нам ни удержу, ни помехи…

– Эй, — окликает меня тут варвар, — что за дерьмо Нергалье?

Впереди, за порослями, открывается щит. Более всего похож он на панцирь гигантской черепахи, зарывшейся в землю. Чтобы его пересечь, шагов пятьсот надо сделать. Поверхность, более сходная действительно с роговым черепашьим панцирем, круто уходит вверх, а на крае противоположном, знаю, обрывается. Там, под обрывом, видны огромные колонны, некогда державшие круг, словно крышу храма. Колонны глубоко ушли в землю, а щит оплели вьюны коричневатые, сухие, и на пластинах, поверхность этой штуки составляющих, греются на солнышке пяток-другой огромных кузнечиков.

– Щит Агибалла, — говорю варвару. — Может, и не щит, а жилище его, с неба рухнувшее, а может, еще что. Хочешь разбить — разбей.

Он нос морщит, совсем по-волчьи воздух нюхает.

– Нехорошо здесь, — говорит, и, слышу, голос совсем не такой уверенный, как прежде.

– Давай, — говорю, — действуй.

Киммериец на меня зенками синими зыркнул и зубы оскалил. Вижу, мысль в глазах его метнулась, и радуюсь, что не только порывам своим он следует, но и осторожность имеет.

– Не темни, белобрысый, — слышу, — не стал бы ты меня сюда просто так вести. Что под щитом сокрыто?

– Кто его знает? — ответствуя осторожно. Пусть сам думает.

– Ежели бы ничего внутри не было, — гудит варвар, — не стал бы щит свои владения охранять. А коли охраняет…

"Давай, — умоляю я мысленно, — соображай, сметливый юноша!" И юноша сам приходит к заключению.

– Ежели бы ничего внутри не было, — говорит он, — не хранил бы Агибалл свои владения. Щит — он защита и есть, любой воин тебе скажет. Ты врал, что нет для меня пути отсюда, но если небожитель, либо его хоромина, ограждают владения от пришлых, это, клянусь пяткой Крома, что-то да значит. Не раз доводилось мне подбирать оброненные в битве щиты, и хранили они не хуже купленных!

– Так ступай и подними то, что поднять не можешь, — говорю я.

Честно признаюсь, не ожидал от варвара такой смекалки. Многим приходилось суть дела разжевывать. Случались и такие, кто до конца не верил в возможность спасения. О тех палка моя ведает, да Нергал, души их принявший.

Варвар только глянул на меня злобно и вперед ринулся. Вскоре я смог убедиться, что "лучезарные зерна" ему и впрямь ни к чему. Киммериец пару раз ударил клинком в щит, убедился, что крепость оного подобна стене крепостной, и тут же принялся поддевать мечом пластины, составляющие поверхность.

Ждать я не стал. Взобрался на крышу хоромины агибалловой, нагретую солнцем (кузнечики прыснули в стороны и застрекотали в зарослях — словно полтыщи игрецов ярмарочных свои инструменты в ход пустили) и помог варвару отколупнуть роговую штуковину.

Снизу она была сырая, пористая, и выступы обычные на ней замечались, за которые так держать удобно. Настоящий щит.

– Что ж, — говорю, — ты, видать, решил, что спасение обрел. Рискни. Только я ни за что не отвечаю.

– А я тебя и не прошу, выродок, — бурчит он, прилаживая пластину локтя два длиной наподобие щита настоящего.

И повел я северянина к тропе, что вилась через лес донный. Среди костей да камешков самоцветных — наверх, в мир, к обоим нам, думаю, не слишком ласковый.

Северянин шагал впереди, прикрывшись пластиной. Словно в бой шел против целой армии. Меч он не выпустил и готов был, видно, сразиться, хоть с выводком демонов. Я за спиной его вышагивал, и муторно мне было, словно ядовитый гриб съел.

Миновали мы травы, лес миновал и подошли к скалам.

Тут варвар мой и говорит, обернувшись:

– Не знаю, правду ли ты мне сказывал, белобрысый, и смогу ли я из сего гиблого места ноги унести. А только давай поделимся. Думаю, "лучезарные зерна" мне так же пригодятся, как и тебе.

Справедливо сказал. Попросил я у него меч, разрубил оотэку пополам и ему часть отдал. Что ж, пропадать добру, так пропадать.

Топаем вверх по тропинке, что среди скал вьется. Я уже муть, закрывающую вход в Провал, вижу, а северянин мой весело насвистывать принялся. Киммерийцы они киммерийцы и есть, и в двух шагах от смерти веселиться будут.

И вот, наблюдаю, занялся щит в руках его бледным пламенем. Пламя то все возгорается, свирепеет, миг — и руки северянина уже объяты его холодными языками. Знаю я, что жжет ему руки, и грудь тоска смертная холодит, и ноги подкашиваются… Многих я видел, кого водил в пропасть, и ужас их видел, и отчаяние, и тщетные попытки спастись. Затем и водил, что Провал двоих не отпускает, и один, первым идущий, должен щит перед собой нести, второму дорогу прокладывая. И когда последний сполох, яркий, как зарница в грозовом небе, поглотит незадачливого героя, следом идущий, выродок белобрысый, получит свободную дорогу наверх, к людям, которые презирают его и жаждут его диковин, со дна пропасти принесенных…