Серебряная пуля - Виталий Гладкий

Но тогда возникает логический вопрос: а кто такой Африкан? Что мы (мы – это жильцы дома) о нем знали? Ровным счетом ничего. Я только помню, что мой дед сторонился Африкана, и их отношения были предельно официальными и вежливыми: «Вечер (или день) добрый», «Как ваше здоровье?» и «До свидания».

И наконец, кому теперь передать фотоаппарат Африкана? Ведь он так и остался у меня. Я думал отдать его старику утром. И вообще – что мне с ним делать?

Выбросить – рука не поднимается: больно хорошая и дорогая вещь. А ведь фотоаппарат, как ни крути, улика. Менты тщательно обыщут квартиру Африкана и обнаружат то, что прилагается к любой подобной вещи, – упаковку, паспорт и инструкцию. Ведь аппарат был совершенно новым. И тогда у сыщиков возникнет закономерный вопрос: а где же сама вещь?

Похоже, я свалял дурака, не сообщив майору о вороне и о ее «похоронах»… Выбрасывать фотоаппарат в любом варианте нельзя. Вдруг Африкан кому-то рассказал, что машинка у меня. Ведь я не знаю о его контактах с внешним миром. Возможно, у него есть родственники, о которых никому не известно. Или «товарищи», вспомнил я про пиратов.

И тогда придут ко мне парни из убойного отдела милиции и потащат на цугундер. Кто последним видел гражданина Брюсова? Его сосед, некий Алексей Богданов. Это может подтвердить та же Чучундра. Она имела скверную привычку подолгу торчать у дверного глазка. Как только раздастся какой-нибудь шум на лестничной площадке – она уже на своем «наблюдательном посту».

А еще Богданов прикарманил фотоаппарат старика и, наверное, кучу денег (если судить по обстановке квартиры убиенного). В общем, подозреваемый в преступлении налицо (ведь мог старик открыть дверь соседу с нижнего этажа? конечно мог). И придется мне присесть на нары в СИЗО. Присесть надолго. Потому что вряд ли менты быстро найдут настоящего убийцу.

Так что же мне делать? Этот скверный, извечно русский вопрос предстал передо мной во всей своей неприглядной наготе.

– Пойду я…

Голос за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я обернулся и увидел Пеху. Он уже был одет, умыт и причесан. А его совсем недавно похмельный взгляд был ясен и светел. Однако в глубине серо-голубых глаз Пехи мелькали темные тучки – он явно был встревожен.

– А позавтракать?

– Нет, Алекс, мне пора. Не нравится мне толпа ментов в твоем подъезде. А еще больше не нравится, что мочканули твоего соседа.

– Ты все слышал? – Я догадался, что Пеха подслушал мой разговор с участковым.

– На слух не жалуюсь, – кратко ответил мой армейский друг.

– Но ты-то здесь при чем? Тебя даже в свидетели не записали.

– А при том, что меня могут повязать. Я ведь уже засветился перед ментами. Начнут копать (точно начнут!) – кто такой, откуда, чем живет-дышит – и дороются до моих заграничных «командировок». А это мне, брат, что пика под ребро. Так что я сваливаю, возможно, вообще уеду из города. Пока все не уляжется. Связь будем держать по телефону. Запиши номер моей мобилки…

Пеха ушел. Что ж, он прав – ему надо рвать когти. А мне нужно позаботиться о себе. Наша русская Фемида не только слепа, но еще и безжалостна. Особенно к тем, у кого карман пуст. Или сильно прохудился. Чтобы судиться, тем более по такому делу, никаких денег не хватит. Адвокаты обдерут клиента как липку, и все равно его посадят.

Но ему-то можно исчезнуть, а мне как быть? Я теперь даже на неделю не могу куда-нибудь отъехать, потому что это будет выглядеть подозрительно. И потом, я совершенно не сомневался, что майор Завенягин так просто в покое меня не оставит. Это еще тот волчара, судя по взгляду. Сыщики-профессионалы не верят никому и ничему, пока сто раз не проверят. Значит, меня будут «прокачивать». Собственно, как и Пеху.

Оставалась надежда на то, что убийцу Африкана найдут быстро. Но она была настолько слабая, что я совсем в нее не верил.

Фотоаппарат… Куда его деть? Это пока было главным. У матери или родственников держать его нельзя, могут найти. Но и выбрасывать опасно. Ну как меня зацепят? В таком случае фотоаппарат может оказаться моим главным козырем. Так же как и серебряная пуля.

На чердак! Нужно спрятать его на чердаке! Он в нашем доме был таким просторным, что на нем, пока не появились современные стиральные машины, тетки сушили белье. На чердаке можно было ходить не нагибаясь. Во времена моего детства местные пацаны устраивали там разные игры, но теперь чердак пустовал, потому что в нашем доме жили почти сплошь старики и детей было мало. А отпрыски новых русских такие примитивные развлечения игнорировали. По-моему, они уже и рождаться начали с пальцами врастопырку.

Выглянув из окна, я облегченно вздохнул – слава богу! Подсматривать за мной было некому. Чучундра сидела на скамейке недалеко от дома, в скверике, и что-то вдохновенно рассказывала таким же старушенциям, как и сама. Она не просто говорила, а вещала, размахивая руками, словно записной оратор. Вот он, миг славы! Раньше с ней не очень любили общаться – в отличие от прилипчивой всезнайки Жужи, – но теперь, в связи с убийством Африкана, она мигом стала знаменитостью и очутилась в центре внимания местной пенсионной общественности. Представляю, что там она плетет…

Я тихо вышел из квартиры и быстро поднялся на чердак. Люк, как обычно, был не заперт, хотя амбарный замок висел – для видимости. Я знал, что он сломался лет десять назад, и с той поры никак не могли собрать деньги на покупку нового. В подъезде образовались две партии: одна ратовала за то, что ход на чердак нужно обязательно держать запертым, а вторая настаивала на свободном посещении чердачного пространства, ведь на всех ключей не напасешься, да и дорого это, а из-за какой-то мелочи в ночь-полночь тревожить будущего ключника просто неприлично. И потом, его ведь можно и не застать дома, когда кому-то срочно понадобится слазить на чердак.

Мне не приходилось бывать на чердаке, образно выражаясь, сто лет. И я приятно удивился, увидев там чистоту и порядок. Видимо, наши старушки регулярно подметали чердачное перекрытие – те немногие свободные места, где еще не громоздился разный хлам.

Времена быстро меняются, в квартирах появилась новая мебель, импортные телевизоры и холодильники, а все старье начали сносить на чердак. Я понимал стариков: с годами так сживаешься с вещами, которые тебя окружают, что они становятся едва ли не родственниками, только неодушевленными. И выбросить на свалку бабушкин комод значило оторвать кусочек своего сердца.

Поэтому такие вещи (иногда едва не антикварные) сначала отправляли на чердак. С легендой: «Как только появятся деньги, так сразу и вывезем». (Нужно отметить, что и впрямь услуги подобного рода – машина и грузчики – влетали в копеечку.) Но эта легенда служила лишь отговоркой. Просто расстаться с вещами, служившими долгие годы, у стариков не хватало душевных сил.

Таким образом, чердачное пространство постепенно заполнялось разным барахлом. Что было очень неприятно с точки зрения противопожарной безопасности. Но кто о ней думает, пока в задницу не клюнет жареный петух?

Поразмыслив, где лучше спрятать фотоаппарат, – он находился в коробке и целлофановом пакете, – я принял самое мудрое, как мне показалось, решение. Когда-то в доме было печное отопление, и от него остались дымоходы. Раствор уже начал крошиться от времени, и вынуть кирпич из кладки не составляло особого труда.

Я решил, что прятать фотоаппарат в какую-нибудь тумбочку опасно – вдруг эту рухлядь все-таки вывезут. А дымоходы никуда не денутся.

Чтобы добраться до одного из дымоходов, мне пришлось здорово потрудиться: сдвинуть громоздкий и тяжеленный шкаф. Освещение было вполне сносным благодаря чердачным окнам. Так что фонарик, который я прихватил с собой, оказался ненужным.

Мне открылся широкий дымоход, и я от удивления даже присвистнул – его сложили совсем недавно! По крайней мере, позже чем остальные. Прикинув, кто бы мог его соорудить, я понял, что он находится как раз над квартирой Африкана. Камин! Ну точно же – у старика был камин. Как я о нем мог забыть?

Камин был пристроен к стене, за которой находилась кухня. Когда я его увидел, то успел лишь машинально отметить, что он большой, как в рыцарских замках, и отделан дорогим итальянским мрамором, а на каминной полке стоят старинные бронзовые часы с фигурой козлоногого фавна, играющего на свирели. Наверное, Африкан любил промозглыми осенними и зимними вечерами сиживать у камина, попивая доброе винцо и вспоминая счастливые старые времена. Интересно, откуда у него барские замашки?

Я присмотрелся – и мое сердечко ёкнуло. Возле трубы высилась горка цементного крошева и комья сажи, а в кладке виднелись щели, потому что там не было раствора. Я быстро разобрал ее и заглянул в зев дымохода. Он имел вполне приличные размеры. Худощавый человек мог преспокойно проникнуть через каминную трубу в квартиру Африкана, спустившись туда по веревочной лестнице. Так вот как оно все случилось!