Разведчики специального назначения. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ - Андрей Бронников

Первые пятнадцать минут бойцы изображали учебный процесс, но затем под воздействием ветра и мороза постепенно замирали, принимая «зимнюю стойку», чтобы максимально сэкономить тепло. Примерно так же происходило и на остальных учебных местах, где тренировалась изготовка к стрельбе и отрабатывались нормативы по сборке оружия. По плану занятий на учебном месте № 1 давно должны были начаться упражнения учебных стрельб, но у стрельбищной команды, как всегда, что-то не ладилось. В конце концов, всё свелось к жалким попыткам хоть как-то согреться. Для молодых бойцов это была «игра зелёных беретов», так называемая «джамба». Из полного приседа надо было изо всех сил выпрыгнуть вверх и хлопнуть ладонями над головой. Не знаю, играл ли в эту игру американский спецназ, но силы она выматывала замечательно.

Примерно через час Егоров вышел из командного пункта, и это означало, что для стрельбы было все готово. Старшина немедленно принялся выдавать боеприпасы офицерам. Любые стрельбы начинались именно с выполнения учебных стрельб командирами групп. Тут уж ударить в грязь лицом было никак нельзя. Из этого складывался авторитет лейтенанта перед подчинёнными. В Рязанском ВДУ курсантов готовили очень хорошо, и позорных моментов на стрельбах я не припомню.

Ближе к полудню выполнение учебных стрельб закончилось, были выставлены оценки, а затем началось самое интересное. Дело в том, что боеприпасов выделялось в достатке, и после занятий оставалось достаточно много патронов. Процедура возвращения на склад остатков была сложной. Проще израсходовать, составить единственный акт, и на этом всё заканчивалось.

Пустые жестяные коробки выставлялись на расстоянии метров сто или сто пятьдесят, и начиналась пальба. Очередями не по два патрона, а кому как удобнее. Большинство боеприпасов доставалось офицерам и старослужащим, но перепадало и молодым бойцам. Как ни странно, но свободное и умелое владение стрелковым оружием достигалось именно в ходе этого, казалось бы, неупорядоченного процесса. Мороз сразу переставал чувствоваться, все мгновенно отогревались, азарт точной стрельбы овладевал всеми.

Не могу сказать за все подразделения специального назначения ГРУ, но в 24-й бригаде боевая подготовка как бы делилась на две части. Формальную, в ходе которой прививались навыки и умения, направленные на успешную сдачу проверки, причём не всегда легальные. Другая часть учёбы основывалась на опыте Великой Отечественной, а затем и афганской войны. Именно она, передаваемая вне программы офицерами, не раз побывавшими в горячих точках и локальных войнах, была самой необходимой и эффективной для выполнения боевых задач и выживания в бою.

Учебные стрельбы были хороши ещё тем, что после мороза и пронизывающего ветра во второй половине дня гарантировали тихое и спокойное занятие в относительно тёплом помещении – чистку оружия.

В часть пришли аккурат к приёму пищи. Ответственный лейтенант Месяцев повёл подразделение сразу к столовой. «Запе-вай!» – скомандовал он, и бойцы дружно затянули извращенную с подачи одного из выпускников 9-й роты РВДУ популярную строевую песню: «…летят над полем пули, а хули пули, коль падают снаряды?»

Командиры групп метнулись в сторону дома. Командиры рот и комбат уже давно были там.

Александр Фёдорович Козуб был молодым ротным, молодым комбатом, молодым слушателем академии. Он и умер молодым в 2011 году, перешагнув только пятидесятилетний рубеж.

Глава 8

Служба шла своим чередом. Снег растаял, и суровая забайкальская природа вдруг проснулась за одну ночь, осыпав пожухлые склоны сопок ярким фиолетовым цветом. Багульник – всегда неприметный, колючий кустарник – лишь на короткое время преображался, напоминая всему живому о приходе весны. Дни, похожие один на другой, как песчинки в песочных часах, пересыпались из настоящего в прошлое, незаметно увеличивая холмик прошедшей жизни. У каждого из обитателей 23-й площадки был свой отсчёт времени. Для некоторых он внезапно обрывался.

Прапорщик Кучеревский, исполняя обязанности помощника дежурного по части, готовился к сдаче наряда. Оставалось только подогнать к офицерскому дому прицеп для мусора. Тяжёлый «Урал» с натужным рёвом сделал разворот и остановился на склоне напротив второго подъезда. Если бы это был ГАЗ-66, то прицеп встал бы параллельно дому, и беды бы не случилось, но «Урал» – машина большая, и ему не хватило место для полного поворота. Прапорщик выскочил из кабины и пошёл отцеплять телегу. Ему на помощь поспешил дневальный по парку. Вместе они вынули петлю и, чуть повернув в сторону, бросили тяжёлое дышло на землю. В это время прицеп покатился вперёд. Солдат выскочить успел, а прапорщик остался стоять. Он был занят тем, что закрывал фаркоп. На окрик бойца Кучеревский отреагировать не успел. Его расплющило между рамой многотонного прицепа и фаркопом автомобиля. Прапорщик умер мгновенно. Всё это произошло на глазах у всего дома и жены Кучеревского, наблюдавшей с балкона за действиями мужа. Это была первая потеря бригады. Металлический гроб запаивали в котельной. Тогда я впервые узнал, что такое «груз-200», или «двухсотый». Цифра двести обозначала примерный вес погибшего вместе с цинковым гробом, обшитым досками, которая указывалась в сопроводительных накладных.

Не секрет, что Забайкальский военный округ являлся, пожалуй, самым тяжёлым по жизни и бытовым условиям. В борьбе за выживание дисциплина снижалась, и как следствие – большое количество происшествий, катастроф и преступлений. Небоевые потери были очень высоки. Одна только Даурская мотострелковая дивизия потеряла за год около двадцати человек. За это она получила ироническое прозвище «чапаевская», от термина ЧП.

Каждую пятницу на общем офицерском совещании нам зачитывали секретные приказы о преступлениях и происшествиях, связанных с гибелью военнослужащих. В той же Даурской дивизии во время уборки территории несколько бойцов нашли снаряд от ЗСУ «Шилка». Молодые бойцы не придумали ничего лучшего, как бросить его в костёр, чтобы посмотреть, что будет. Результат – семь трупов. Или во время загрузки танков на железнодорожные платформы старослужащие «поручили» это сделать молодому механику-водителю, а сами улеглись здесь же подремать рядком на насыпи. Уж где был при этом офицерский состав, я не знаю, но танк опрокинулся прямиком на спящих солдат.

Особенно мне запомнился случай в одной из частей Читинского гарнизона. Командир взвода, офицер приказал посадить провинившегося бойца в металлическую бочку и бить по ней ломами в течение продолжительного времени. Психика солдатика не выдержала, он сошёл с ума, офицера посадили на несколько лет.

Служба в армии в любом качестве и на любой должности – это постоянное стрессовое состояние, и каждый из нас, конечно же, старался облегчить себе жизнь, что само по себе, естественно, не стыдно. Другое дело, что это не должно было происходить за счёт других. «Каждый умирает в одиночку», гласит спецназовская мудрость, но святая обязанность ближнего – помочь другу выжить. Можно было обладать целым букетом отрицательных качеств, таких как, например, хамство, распутство, пьянство, жадность, жестокость и тому подобное, но если ты был надежным и на тебя можно было положиться в критической ситуации – прощалось всё.

Вторая потеря случилась этим же летом. Заместитель начальника штаба майор Бухер уехал в командировку в Читу и там погиб. Его убили при невыясненных обстоятельствах.

В начале июня, а точнее шестого числа, начались прыжки. В училище в Рязани это происходило размеренно, чётко и, главное, планово. После подъёма в 2.30 ночи бегом мчались на склад для получения и погрузки парашютов, затем завтрак, а после завтрака у главных ворот нас уже ждала колонна машин. Рассвет мы встречали на аэродроме «подскока» в Дягилеве. После обеда курсанты, как правило, уже сидели на самоподготовке.

Здесь, в бригаде, всё происходило несколько иначе. Подъём был также глубокой ночью, и к утру подразделения уже находились либо в долине Алакой – ещё называемой «кузнечик», – либо в гарнизоне Степь на военном аэродроме. В первом случае прыжки совершались с самолёта АН-2, во втором – с военно-транспортного Ан-12. Маленький «кукурузник» взлетал и садился прямо здесь, на поле, поэтому офицеру не представляло труда совершить два парашютных прыжка в день. А вот если взлёт происходил со Степи, это практически сделать было невозможно. Однажды, а именно 16 июля, мне удалось это сделать. Я и сам не помню, как это могло получиться, но запись в книжке учёта прыжков совершенно точно об этом сообщает, даже спустя три десятка лет.

Авиатехника выделялась бригаде на короткий, строго ограниченный срок, а погода в Забайкалье, в смысле подходящих условий для прыжков, не баловала. Частенько, прибыв на аэродром, могли целый день прождать, когда ветер утихнет, и ни с чем возвратиться в часть. Но во сколько бы не заканчивались прыжки, следующим утром подразделения вновь должны были находиться в полной готовности, поэтому сразу после приземления начиналась укладка парашютов. День путался с ночью, спали урывками по 10–30 минут при любой возможности. Долгое ожидание взлёта было счастливым моментом для отдыха. Спали в самолёте до самого момента его покидания, и только рёв сирены подбрасывал с места. В этой круговерти июнь пролетел мгновенно.