Как свежи были розы в аду - Евгения Михайлова

– Ну? Ты проверил?

– Да. При разводе Анна Майорова написала заявление, что отказывается от алиментов. Дочь ее, Ирина, сейчас – владелица авторского агентства. Информации о том, что она претендует на наследство, – нет. Но она может это сделать в любой момент. И на фоне «сложной», как ты говоришь, Валентины Ветлицкой, – все выиграет, разумеется. Если не ты против нее будешь выступать.

– Благодарить за комплимент тебя не нужно? А что она собой представляет, родная дочь Майорова?

– Я с ней не знакомился. Так, зашел в ее офис, типа приглядеться на предмет автобиографию написать. Очень интересная женщина, похожа на Майорова, вся из себя благородная, наша Валентина на ее фоне – просто дно, если честно.

– В заданных обстоятельствах, – серьезно ответил Петров. – Гордое и уверенное благородство, когда ему ничто не мешает, – гораздо более устойчивая позиция, чем яростное выживание вопреки всему… Просто одной из них осталось только выживание… Возможно, без выбора.

– Ты действительно так думаешь или уже речь готовишь? Что значит – без выбора? Так можно про кого угодно сказать: жизнь заставила…

– Сережа, ты всегда прав в своих демагогических обобщениях… Я всего лишь думаю о том, как чувства, нервы, впечатлительность конкретного человека могли отреагировать на обстоятельства, которые сейчас открываются. В результате чего убрать Валентину со своего пути другой, более благородной наследнице ничего не стоит. Собственно, почему я этим делом и занимаюсь. Убрать, стереть такой нежелательный элемент, как Валентина Ветлицкая, может кто угодно. Любым способом, даже спровоцировав ее на убийство. Кроме родни, это, например, мог сделать кто-то, кто вел дела Надежды Ветлицкой, управлял наследием, издавал, продвигал… Мы не знаем, кто это.

– Мы узнаем, какие проблемы. Не все сразу.

– А как умер сам Александр Майоров?

– Внезапно. От сердечного приступа. «Скорая» не успела.

– Сколько ему было?

– Пятьдесят три. Он умер через три года после гибели Веры Ветлицкой.

– Нехорошая квартира, однако. Надо бы узнать подробнее, кто был с ним рядом, что да как…

– Мне кажется, тебе имеет смысл об этом поговорить с подзащитной. Она умудряется оказываться в центре самых ужасных событий.

– Она в это время жила в той квартире?

– Там или не там, я точно не выяснил. Она просто в то время была на свободе.

Валентин вышел из дома Сергея задумчивым. Иногда легче всего отбить человека от официального обвинения. В данном случае для него было важно понять себя: во что он верит больше – в невиновность или вину Валентины. И имеет ли значение то, во что он верит больше. Он вспомнил ее беззащитные голубые глаза во время той самой первой встречи, когда он понятия не имел, кто она, просто почуял, что без его помощи она может и не доехать до места. Доехала… С его помощью. Какая-то логика вырисовывается. Вроде бы он несет ответственность за то, что с ней произошло потом. Грешники горят в аду при жизни, если понимают, что они грешники. Не слишком справедливо это…

…В тюремной медсанчасти Валентина, оттолкнув медсестру, упала на колени перед врачом.

– Еще один укол, пожалуйста. Умираю. Душа разрывается. И пусть позвонят адвокату, который ко мне приходил. Хочу подписать с ним договор.

Глава 12

Земцов серьезно смотрел на Валентину, которая сидела перед ним такая изможденная, как будто ее пытали сутки напролет.

– Плохо выглядите, Ветлицкая. Как здоровье?

– Отлично.

– Мне сообщили, что вы признание в убийстве собираетесь сделать. Правда, за укол.

– Да, я обещала, что признаюсь.

– За что вы убили Надежду Ветлицкую?

– Я ее не убивала. Я хотела сказать, что фактически действительно убила свою мать Веру. Тогда тетя Надя написала на меня донос, но обвинения мне не предъявили. Сочли мамину смерть самоубийством. Думаю, отчим об этом похлопотал. Он не любил скандалов.

– Так. Такой поворот придумали. Ну хорошо. Признавайтесь в том убийстве.

– Вы знаете, конечно, что мой отчим был мужем мамы и ее сестры одновременно. В тот вечер он и тетя Надя дали маме отставку. Просто выгнали из ее спальни. Она прибежала ко мне в комнату. Она не собиралась умирать. Мама плакала, говорила, что мы остались вдвоем… А я… Я оттолкнула ее. Когда она взобралась на подоконник, я смеялась. У меня была истерика. Мама прыгнула… В это время в комнату вошли отчим и тетя Надя. Я продолжала смеяться.

– Да… Укол вы, конечно, выпросили обманным путем. Между нами, вам и так бы помогли. Люди с вашей проблемой здесь не редкость. Что касается этого эпизода, записанного с ваших слов, то он вас не украсит в суде. Такое никому не понравится.

– Серьезно? – Валя подняла на него мутные, вовсе не голубые глаза. – Вы меня огорчили. Я прям извелась вся: как, думаю, себя еще украсить? Вроде и так вся в алмазах…

– Да, насчет алмазов – это в точку. Жизненный путь ваш впечатляет. Но раз мы опять с вами встретились, раз имеем возможность поговорить о том, что интересует следствие в данный момент, а вы по-прежнему стоите на том, что не убивали тетю, может, скажете, кого подозреваете? У вас есть какая-то своя версия?

– Какая еще версия! Меня не было здесь пять лет. За это время тетка могла достать кого угодно.

– Согласен. В принципе это логично. Но почему она достала кого угодно не в те пять лет, что вас не было, а как раз тогда, когда вы появились? Ну не может не быть связи между этими событиями. Сами, наверное, понимаете, что это очевидно. Вы – неглупый, даже образованный человек. При такой бурной биографии умудрились проучиться четыре года в пединституте. Кстати, вы случайно не мечтали с детства стать учительницей?

– Хорошая шутка. Нет, не мечтала. Мама с отчимом туда меня сунули. Проучилась столько, сколько успела.

– Неплохо, кстати, учились.

– Да, на филфаке. Да мне это было как нечего делать. Квартира у нас доверху набита книгами, которые я когда-то читала. Свою родную дочку отчим устроил в литинститут. А мне, как Золушке, досталось что похуже.

– У вас сложились плохие отношения со сводной сестрой Ириной Майоровой?

– Вообще никаких. Она и ее мать вроде не простили его, не хотели общаться. Он один раз привел свою дочь – мою ровесницу – к нам на обед. Хотел, наверное, чтобы мы подружились. Мы сидели вокруг него за столом, как свернувшиеся гадюки. Мама с тетей Надей ревновали его друг к другу, еще больше – к этой дочери и ее матери. Я ненавидела их всех, Ирка смотрела на нас, как на стаю людоедов.

– Красиво рассказываете. Вопрос чисто теоретический. Вы не считаете, что Ирина Майорова заинтересована в том, чтобы убрать вас как наследницу своего родного отца?

– В том, чтобы меня убрать, всегда и все заинтересованы. Просто Ирина не стала бы душить мою тетю подушкой даже ради такой заманчивой идеи.

– Наверняка нет. Но кто-то другой мог быть заинтересован в том, чтобы наследницей осталась она одна… Это я так размышляю, извините. Ну, вот мы о наследниках заговорили. Если Ирина выбывает из круга подозреваемых, то… вашего родного сына Николая никак исключить нельзя. Ему больше двадцати лет. Он всю жизнь на содержании у Надежды Ветлицкой и своей приемной матери. Потребности растут. Вопрос, конечно, неприятный, но он мог бы пойти на убийство, чтобы, подставив вас, стать абсолютным наследником?

– Нет, – хрипло ответила Валентина. – Не потому, что он любит или жалеет меня, а просто жидковат для такой истории. Вы мне поверьте: я убийц видела.

– Понимаю. Но и я встречал их, само собой. И знаете, что я скажу: у тех, кто жидковат для таких историй, бывают подельники покрепче.

– Проверяйте, – сказала Валентина и встала. – Больше не могу.

– Да, сейчас пойдете отдыхать. А как вы к нему относитесь, к своему родному сыну?

– Плохо. У меня была одна возможность отнестись к нему хорошо: задушить подушкой в роддоме. До того как его унесла домработница. Потому что его главное наследство – это мое везение. Мы все кем-то прокляты, вы не находите? Наш род надо прерывать.

Валя вошла в камеру, ощущая, какой мертвой стала ее кожа. Тело уже не справляется с тем огнем, который сжигает ее постоянно. Она упала на койку. Коля, которого она кормила грудью и назвала Артемом, когда он принадлежал ей… Этот сладкий, нежный, беспомощный комочек все еще живет в нескладном, туповатом парняге, вроде бы взрослом и почти чужом… Если бы она могла вырвать из сердца жалость к нему… К сыну, которого у нее нет.

Глава 13

Марине захотелось увидеть Валентина в суете рабочего дня. Захотелось остро, нестерпимо, срочно. Она набрала его номер.

– Ты где?

– На одной неофициальной встрече. Точнее, разговор у меня на скамейке в сквере. А что?

– А если я сейчас приеду в этот сквер?

– Буду счастлив. Объясняю, где он… Если ты из редакции и на такси, будешь здесь через двадцать минут. Может, мы к тому времени разговор закончим, если нет – подождешь немного. В любом случае я тебя жду на скамейке.