Дневник Дельфины - Одетт Жуайе

Тогда я отправилась на набережную, сама не понимая, куда иду. Я заметила мадам Обри, которая возвращалась с рынка. Не надо было, чтобы она меня видела, — я спряталась за какими-то воротами.

Мадам Обри прошла мимо, я снова зашагала, двигаясь по направлению к острову. Мне хотелось звать на помощь, плакать, жаловаться маме. Я просто не знала, что делать, не понимала, что делаю сейчас.

И вдруг я столкнулась лицом к лицу с мадам Обри.

Ее заинтересовало, почему я здесь в такое время, —обычно в этот час я ехала в Оперу.

— Что ты тут делаешь, Дельфина? — спросила она. — Разве тебе не надо в школу? Может, маме стало хуже?

— Нет-нет, ей лучше!

— Тогда почему у тебя такое выражение лица? Я уж подумала: что-то случилось…

И она взяла меня за руку, чтобы отвести обратно на автобусную остановку. Как раз в этот момент большая машина выскочила с набережной де ла Турнелль, направляясь к Пти Пон. Я вырвала руку у мадам Обри, как будто испугавшись машины, и сказала какую-то глупость:

— Мне надо вернуться домой, я забыла список покупок.

Мадам Обри тем временем уже сделала знак водителю.

— Не беспокойся, я сама этим займусь.

Автобус остановился, мне пришлось подняться в салон, и у меня просто не хватило сил прощально махнуть рукой мадам Обри, которая, улыбаясь, глядела, как я уезжаю.

Я показала свой проездной кондуктору. До Оперы. Опера! От одного этого слова мне становилось плохо, я снова и снова вспоминала о письме. Я перечитала его, и само письмо словно превратилось в экран, на котором танцевали какие-то образы, напоминавшие мне о моих надеждах, моих ошибках, моем несчастье.

Сюзон ждала меня на остановке «Пале-Рояль». Войдя в автобус, она села рядом со мной, ей не терпелось узнать, что случилось, потому что, ожидая меня, она пропустила уже два автобуса и теперь мы могли опоздать.

Опоздать!

Она спросила:

— Ты не заболела из-за всего, что с тобой вчера сделали?

— Меня выгнали!

Сюзон вытаращила глаза:

— С ума сошла?

— Читай!

Я протянула ей письмо.

А автобус шел и шел своим маршрутом. Сюзон была потрясена:

— Бедненькая моя Дельфина! А что сказала твоя мама?

— Она не знает. Я унесла письмо. Не хочу, чтобы она знала…

— Но это же невозможно!

— Говорю тебе: не хочу!.. Вот не хочу и все! Мне стыдно!

Казалось, Сюзон и впрямь удручена.

— Но тогда всем должно быть стыдно!

Я спросила, что она сказала дома. Сюзон вроде бы смутилась:

— Ну… Ничего… В общем, я не сказала, что была с вами на крыше… Надо что-то делать…

— Конечно!

И я предложила, чтобы все, кто был тогда с нами, сознались в этом: она сама, Кики, Клаудиа, Вера, Рейнетт, в общем, все.

Но эта идея моей подружке не понравилась, она и сама очень боялась и считала, что лучше выиграть время.

— Если даже мы все и признаемся, это мало что изменит… А вот если ты пойдешь к месье Барлофу…

— С ума сошла!

Но Сюзон так не считала. Она находила свою мысль гениальной и чрезвычайно гордилась ею.

— Вовсе не сошла с ума. Говорю тебе: иди повидайся с месье Барлофом. Он тебя любит, раз сам тебя выбрал. И он ни за что не согласится танцевать без тебя. Вспомни, как он говорил с нашей учительницей! Он же всемогущ, ты знаешь… На твоем месте я сейчас же пошла бы к нему. Он все уладит.

А может, это и неплохая мысль… Но какое испытание! Как признаться мэтру, перед которым я преклоняюсь, во всем, что я наделала? Что мне ему сказать?

Сюзон горячо откликнулась:

— Что-что! Правду!

Но я так посмотрела на нее, что она промямлила:

— Ну, то есть… То, что ты говорила вчера… Все-таки наказывать всех, если дело и так уладится…

Автобус подошел к площади Оперы. Сюзон вышла, но прежде, чем соскочить с последней ступеньки, опять обернулась ко мне.

— Иди к месье Барлофу. Он живет на следующей остановке — в отеле «Скриб».

И послала мне воздушный поцелуй.

Автобус обогнул Оперу. Я сжалась в комочек на своем месте. Я чувствовала себя обесчещенной, всеми покинутой, и мне было очень тяжело видеть во дворе, за решеткой, своих подружек, которые, как каждое утро, ждали, когда за ними придут, чтобы отвести в класс… А я больше не имела права быть с ними…

Я робко подошла к отелю «Скриб». Грум* открыл передо мной дверь, и я оказалась в холле посреди толпы снующих туда-сюда людей, кажется, со всех концов света. Путешественники, туристы — никто не обращал на меня внимания.

Поскольку грум показался мне немногим старше меня, я у него и спросила, где найти месье Барлофа. Но он посоветовал мне обратиться к портье*, который — весь разукрашенный золотом — восседал в центре за огромным прилавком. Мой нос еле доставал до поверхности этого прилавка, и пришлось встать на цыпочки, чтобы спросить, как пройти к месье Барлофу.

Портье, кажется, удивился моему вопросу. Тем не менее он позвонил секретарю месье Барлофа, а тот сказал, что мэтр уже в Опере и, если я хочу его видеть, надо пойти туда. Конечно, секретарю я сказала, что я — Галатея, то есть девочка, исполняющая ее роль, и мне надо повидаться с месье Барлофом по поводу балета.

Удивленный секретарь сказал, что в таком случае нет ничего проще, как отправиться в Оперу, и что я так и должна была поступить с самого начала. Увы! Не могла же я ему признаться, что меня исключили, что этот прекрасный театр для меня теперь —запретная зона!

Не зная, что теперь делать в течение всего утра, я покрутилась вокруг театра, потом пошла в Галери Лафайетт. Я боялась, что меня заметят. Детей почему-то всегда замечают.

О завтраке и вопроса не вставало, потому что обычно я завтракала в школьной столовой… И я решила попытаться поймать Веру и Рейнетт, которые жили недалеко от Оперы и потому на большой перемене ходили домой.

Спрятавшись за колонной, я смотрела, как они приближаются. Они меня тоже увидели и, подойдя, стали обнимать. У них были новости. Прежде всего, к моему стыду, оказалось, что приказ о моем исключении вывешен на доске объявлений. А кроме того, уже в классе мадемуазель Обер говорила обо мне в весьма торжественном тоне.

— И что же она говорила?

— Она воспользовалась случаем, чтобы произнести целую речь: «Дельфина Надаль исключена из балетной школы и больше сюда никогда не вернется. Никогда! Наказание очень строгое, но оно соответствует ее вине: ведь поступок Дельфины чуть не привел к трагическим последствиям. Это наказание для вас должно послужить предупреждением, должно отбить у вас охоту не слушаться старших. Если мы требуем дисциплины, то исключительно для вашего же блага… Дельфина солгала. Ваша подруга виновна, но наказание превращает и ее в жертву. Вам необходимо помнить об этом, и пусть этот случай станет для вас уроком!»

Вера и Рейнетт сказали, что они плакали, слушая эту речь.

Как раньше Сюзон, я предложила им, чтобы все сказали правду… Но Вера тоже ответила, что не стоит усложнять положение и что месье Барлоф все уладит. Чтобы поддержать меня, Рейнетт заверила, что все подружки никогда не забудут, что я сделала ради них. Для них я стала кем-то вроде Жанны д'Арк.

Жанна д'Арк! Конечно, она национальная героиня и о ней много говорят, но я бы предпочла не иметь такой славы! Я бы предпочла славу без костра, в конце-то концов!

Мне необходимо было поговорить с месье Барлофом, но в то же время я не решалась зайти в театр. А вдруг меня увидит Дюмонтье? Или учителя? Или надзирательницы?

Вера и Рейнетт отправились на разведку и сообщили, что путь свободен. Я проскользнула в дверь за ними. Мне было очень стыдно, чувствуя себя преступницей, идти по этому театру, который я так любила.

В ожидании, пока начнется репетиция, мэтр работал один на большой пустой площадке. Вера и Рейнетт открыли передо мной тяжелую дверь, ведущую на сцену, и подтолкнули, шепнув «Ни пуха, ни пера!». И я пошла по направлению к месье Барлофу. Он-то думает, я пришла репетировать. О! Как бы я этого хотела, но вместо этого придется разговаривать…

Мэтр удивился, что я еще не в костюме, потому что репетиция должна была вот-вот начаться, да, конечно, он подумал, я пришла работать. Я с отчаянием посмотрела на него и собрала все свое мужество:

— Я не могу репетировать!

— Почему?

— Потому что меня исключили…

— Как это так?

— Выгнали из школы… Я больше там не учусь…

Такой всегда суровый мэтр чуть не расхохотался:

— Ну и ну! Что ж ты такое сделала, а? Рассказывай!

— Я была на крыше в тот вечер, когда случилось несчастье.

Мэтр не понял. Его вовсе не касались все эти истории, связанные с детьми… Но он меня выслушал и воскликнул:

— На крыше!

— Просто так, чтобы позабавиться, — выдавила из себя я.

Теперь он уже не собирался смеяться.

— Позабавиться? Да что же у тебя здесь? — Он постучал меня по лбу. — Я дал тебе роль, и вот как ты меня отблагодарила! Отправилась валять дурака на крышу!