Звездные пути человечества - Борис Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он делает короткую паузу и продолжает:
— И если тем не менее я решаюсь на этот полет, то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников — советских людей.
Эти слова прозвучали на космодроме Байконур утром 12 апреля 1961 года. Прозвучали в предстартовой тишине в нескольких метрах от ракеты-носителя «Восток». Магнитная пленка сохранила их для настоящих и будущих поколений.
— Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.
Он говорил о том, что было предметом его раздумий, он делился своими мыслями, он открыл для всех нас свое большое сердце человека и коммуниста.
Минул двадцать один год. Уже двадцать один! Но все, что было в тот день, — огненный старт на Байконуре, первое сообщение ТАСС, прочитанное Левитаном по радио с теми же интонациями, с которыми он читал победный приказ в мае 1945-го, ликующая Москва, взбудораженная планета — все это живет в памяти и сегодня.
Первый полет человека за пределы Земли был сравнительно непродолжителен. Всего 108 минут. Но именно эти минуты вошли в историю как начало новой эры. Эры проникновения человека в космос. Об этих коротких и длинных 108 минутах я и хочу рассказать словами участников великого свершения.
Академик С. КОРОЛЕВ:
Весна 1961-го принесла нам много работы, много раздумий… Прошли многочисленные эксперименты на Земле, состоялись пробные полеты кораблей-спутников. Два последних пуска проводились по штатной программе. Результаты испытаний удовлетворили нас. Можно было думать о главном шаге, и мы думали. Думали и готовились…
И все-таки, несмотря на то, что были приняты все меры предосторожности, несмотря на то, что мы заложили в конструкцию многократную надежность, оставался какой-то риск…
Генерал-полковник авиации Н. КАМАНИН:
5 апреля 1961 года. В шесть часов утра Москва пустынна… Ночью выпал снег… Восходят багровое солнце, быстро бегут обрывки облаков… На аэродроме готовы к вылету три самолета ИЛ-14. На старт летят шесть космонавтов, инженеры, врачи…
На космодроме Байконур шла напряженная работа. Шла без спешки, без суеты. Ответственность и исключительная четкость — вот, пожалуй, то главное, что характеризовало ее в большом и малом.
Руководитель первой группы космонавтов Е. КАРПОВ:
…Государственная комиссия… вынесла решение — первым полетит Гагарин. Дублером его был назначен Герман Титов. Мне довелось быть свидетелем незабываемой сцены, когда избраннику объявили это решение… Он будто вначале не поверил, неужели в самом деле ему оказаны такая честь, такое доверие. Но уже через секунду его лицо озарила счастливая улыбка. Юрий глотнул воздух, задыхаясь от прилива чувств. Веки его задрожали. Он не стеснялся этой «чувствительности». В такую минуту никто не осудит его за это. Все понимали: человек переживает наивысший душевный восторг… Гагарин быстро собрался, принял стойку «смирно» и твердым голосом отчеканил:
— Спасибо за большое доверие. Задание будет выполнено.
Рассказывают, что за день до старта Гагарин и Королев поднимались на ракету, долго стояли там, беседовали. «И старт, и полет не будут легкими. Вам, Юра, предстоит испытать и перегрузки, и невесомость, и, возможно, что-то еще нам неизвестное. Вы знаете. Об этом мы много раз говорили, и тем не менее я хочу еще раз напомнить вам, что в завтрашнем полете есть, конечно, большой риск. И это для вас тоже не новость… Все может быть, Юра. Но помни (здесь Королев перешел на «ты») одно — все силы нашего разума будут отданы немедленно тебе».
Дальнейшие события развивались так.
ГАГАРИН: — в 5.30 Евгений Анатольевич (речь идет о Е. Карпове. — М.Р.) вошел в спальню и легко потряс меня за плечо.
— Юра, пора вставать, — услышал я.
Подъем, физзарядка, ставшая ежедневной нормой, «плескание» под бодрящей струей умывальника, завтрак. Космонавт и дублер легко справились с тубами: мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе… После медицинского осмотра и проверки записей приборов, контролирующих физиологические функции, двоих начали облачать в космическое снаряжение.
В 6.00 состоялось заседание Государственной комиссии. Оно было удивительно простым и коротким. Королев доложил: «Ракета-носитель и космический корабль прошли полный цикл испытаний на заводе и космодроме. Замечаний по работе ракеты-носителя и корабля нет…» В конце заседания Главный конструктор и члены Государственной комиссии подписали задание космонавту на одновитковый полет.
В это время Гагарин надевал на себя легкий комбинезон лазоревого цвета. Затем ему помогли натянуть ярко-оранжевый скафандр, обеспечивающий защиту космонавта даже в случае разгерметизации кабины. Завершалась процедура надеванием белого гермошлема, на котором красовались красные буквы: «СССР».
ГАГАРИН: — Пришел Главный конструктор. Впервые я видел его озабоченным и усталым — видимо, сказалась бессонная ночь. И все же мягкая улыбка витала вокруг его твердых, крепко сжатых губ. Мне хотелось обнять его, словно отца. Он дал мне несколько рекомендаций и советов, которых я еще никогда не слышал и которые могли пригодиться полете.
…Автобус мчался по шоссе туда, где объятая металлом ферм высилась серебрящаяся ракета. Она напоминала маяк. На самой вершине бликовало солнце, и острие обтекателя казалось горящим. В 6.50 космонавт и дублер прибыли на стартовую площадку.
ГАГАРИН: — Я подошел к председателю Государственной комиссии… и доложил:
— Летчик старший лейтенант Гагарин к первому полету на космическом корабле «Восток» готов!
— Счастливого пути! Желаем успеха! — ответил он и крепко пожал мне руку. Голос у него был несильный, но веселый и теплый, похожий на голос моего отца.
Прощальные напутствия, объятия, по-мужски крепкие, бодрящие улыбки… Несколько неторопливых шагов по бетонным плитам. Последние шаги по Земле и подъем в лифте…
ГАГАРИН: — Я вошел в кабину, пахнувшую полевым ветром, меня усадили в кресло, бесшумно захлопнули люк. Я остался наедине с приборами, освещенными уже не дневным солнечным светом, а искусственным. Мне было слышно все, что делалось за бортом корабля, на такой милой, ставшей еще дороже Земле.
Часы в Москве показывали 7.10, когда началась предстартовая подготовка. «Заря» (позывной Земли) и «Кедр» (позывной космонавта) постоянно обменивались радиограммами. В 7.28 микрофон взял Главный конструктор.
КОРОЛЕВ: — Как чувствуете себя, Юрий Алексеевич?
ГАГАРИН: — Чувствую себя превосходно. Проверка телефонов и динамиков прошла нормально…
КОРОЛЕВ: — Понял вас. Дела у нас идут нормально, машина готовится нормально, все хорошо.
«Заря» интересовалась положением тумблеров на пульте управления, установкой глобуса, параметрами среды в кабине, показаниями приборов. Связь с бортом поддерживали Каманин и Попович. Затем микрофон вновь взял Главный конструктор.
КОРОЛЕВ: — Юрий Алексеевич, я хочу вам просто напомнить, что после минутной готовности пройдет минуток шесть, прежде чем начнется полет. Так что вы не волнуйтесь.
ГАГАРИН: — Вас понял. Совершенно спокоен.
Там, наверху, он слышал и чувствовал, как отошли фермы обслуживания, как по громкой связи объявили 15-минутную готовность, потом — 10-минутную, потом — 5-ти. В 9.03 все, кто присутствовал на Байконуре, услышали спокойное и твердое: «Ключ на старт! Дается продувка».
И, как бывает в моменты высшего напряжения, время вдруг стало тягучим. Казалось, проходила вечность, а хронометр в пусковом бункере отсчитывал лишь секунды.
КОРОЛЕВ: — Дается зажигание! «Кедр».
ГАГАРИН: — Понял: дается зажигание.
КОРОЛЕВ: — Предварительная ступень… Промежуточная… Главная… Подъем!
ГАГАРИН: — Поехали!
Грохот сотряс разбуженную весной степь. В шквале бушующего огня и вскипающего дыма ракета медленно, очень медленно стала подниматься. На миг могло показаться, что ей не хватает сил, чтобы оторваться от стартовой площадки. Но это только на миг. Ощутив мощь всех двадцати миллионов «своих лошадей» и наращивая скорость, ракета устремилась в бездонную голубую высь байконурского неба.
Профессор К. ФЕОКТИСТОВ:
Трудно рассказать о тех чувствах, которые я испытал… Прежде всего какое-то приподнятое настроение, сдерживаемое волнение, желание действовать… Понял, что старт прошел нормально. Поймите только меня правильно: ракета и корабль Гагарина прошли самые тщательные испытания. При этих проверках устранялись даже возможности намека на неисправность. Но техника — это техника. А человек — человек. Мне кажется, уверенность в совершенстве техники не может уничтожить волнение. Человек — не кибернетическая машина, такое волнение сродни его природе…
