Что знает ночь? - Дин Кунц

Четырнадцатилетнему Джону разрешалось ложиться позже, но в тот вечер он сослался на усталость и пошел спать одновременно с сестрами, в девять вечера. Сидел в темноте, пока не услышал, как в 21:40 отец и мать ушли в свою спальню и закрыли дверь.

Его спальня находилась напротив родительской. Окно выходило на крышу переднего крыльца.

Он покинул дом через окно и осторожно опустил нижнюю часть рамы. Шпингалета не было, так что он мог, никем не замеченный, легко вернуться тем же путем.

В последние несколько месяцев он частенько покидал дом и научился проделывать это совершенно бесшумно, совсем как кот.

Толстая ветвь дерева нависала над северной стороной переднего крыльца. Он потянулся к ней, схватил, оторвал ноги от крыши, перебирая по ветви руками, отдалился от дома, спрыгнул на траву. По возвращении он забирался на дерево, потом попадал на крышу и влезал через окно в свою комнату настолько вымотавшийся, что засыпал, едва его голова касалась подушки.

Ее звали Синди Шунер. Она жила в двух кварталах от него, и он мог добраться до ее дома через три минуты после того, как покидал свой.

Синди говорила, что у них неблагополучная семья. Мистер и миссис Шунер ненавидели свою работу, ненавидели родственников, не жаловали и друг друга. Если они не пили, то ссорились, а поскольку, выпив, ни один из них не становился злобным, пить они начинали рано вечером, чтобы сохранить в доме относительный мир. И каждый вечер к десяти часам они или отключались, или находились на грани отключения, или лежали в кровати и смотрели матчи рестлеров по кабельному телевидению, потому что им обоим нравились практически обнаженные мускулистые мужчины.

Их спальня находилась на втором этаже, а Синди — на первом. Из дома она могла удрать с еще большей легкостью, чем Джон.

Ранним августом, когда все началось, они шли с одеялом на ближайший луг и лежали под звездами.

Но потом мистера Беллингэма, который жил в двух домах от Шунеров, работодатели попросили девять месяцев поработать в другом штате, чтобы наладить дела на тамошнем заводе. Миссис Беллингэм решила поехать с ним. Сдавать свой дом в аренду они не стали, просто закрыли его, а миссис Беллингэм дала Синди немного денег, чтобы та присматривала за домом и каждые несколько недель вытирала пыль и пылесосила ковры.

После этого им с Джоном луг больше не требовался. Его заменили свет свечей, музыка и настоящая кровать.

Шестнадцатилетняя Синди была на полтора года старше Джона. У него она была первой, он у нее — нет. По возрасту оставаясь девушкой, Синди во многом уже стала женщиной. В части уверенности в себе, отношения к жизни, сексуальных аппетитов и противозачаточных таблеток, которые ее мать дала ей: идею внуков мать Синди ненавидела даже больше, чем работу или собственного мужа.

Синди не могла дать Джону ничего хорошего, хотя тогда он так не думал. Более того, если бы кто-нибудь сказал, что добра от нее ему не будет, он бы тут же пустил в ход кулаки.

По правде говоря, он ей тоже ничего хорошего дать не мог. Она Джону, конечно, нравилась, и определенно ему нравилось быть с ней, но он ее не любил. А если девушку не любят, не испытывают к ней достаточно глубокой привязанности, которая может сойти за любовь, тогда ее просто используют, и что в этом может быть хорошего?

В тот вечер Джон встретился с ней около десяти, но задержался дольше обычного, до 3:45. Натрахавшись, они заснули в кровати Беллингэмов.

Попрощавшись с Синди, Джон поспешил домой, залез на дерево и вернулся в свою комнату в четыре утра.

Мог раздеться, упасть в постель и мгновенно заснуть. Проснулся бы утром, довольный отлично проведенной ночью, и обнаружил бы, что спал в доме мертвых.

Но, осторожно опуская нижнюю раму, он услышал звон колокольчиков где-то на втором этаже. Серебряный, странный, совершенно чуждый их дому. После паузы колокольчики зазвонили вновь. В темноте Джон подошел к двери, прислушался, и тут же звон прозвучал в третий раз.

Приоткрыв дверь, Джон увидел свет в коридоре. Горел он в спальне родителей и в комнате сестер.

На полу стояла черная сумка. Рядом с ней лежал пистолет.

Джон умел обращаться с оружием. Его отец, заядлый охотник, научил стрелять и сына. Этот пистолет не принадлежал отцу.

На ствол навернули самодельный глушитель. Джон его снял.

Странные звуки, доносящиеся из комнаты сестер, подсказали ему, где находится незваный гость.

Он слышал не крики или плач и понимал, что означает молчание девочек. Если бы подумал об этом, то застыл бы, как памятник, или ему не хватило бы духа действовать, поэтому Джон сосредоточился на пистолете и на том, как его использовать.

С пистолетом в руке шагнул к открытой двери в спальню родителей. Они лежали в окровавленной постели, застреленные во сне. Что-то закрывало им глаза. Что-то они держали в руках.

Сердце било в ребра, как паровой молот.

После паузы колокольчики зазвонили вновь.

Джон крался по коридору, держа пистолет двумя руками. Остановился за шаг до двери в комнату девочек.

Вновь колокольчики.

Он шагнул в дверной проем, в свет, навстречу мрачной фигуре.

Жизель лежала на полу. Мертвая. Хуже, чем мертвая. Марни. Маленькая Марни. Страдания. За пределами восприятия. Как бы он порадовался слепоте, как жалел, что не родился без глаз.

Джону хотелось умереть. Прикрыть каждую девочку одеялом, лечь между ними и умереть.

Наклонившись над Жизель, убийца вновь позвонил в колокольчики. Высоченный, мерзкий, как таракан, дрожащий от возбуждения. Кости и руки. Мощные кости и жадные руки.

Звон колокольчиков еще эхом отдавался от стен, когда монстр поднял голову. Его лицо, достойное шоу уродов, светилось отвратительной радостью, губы покрывала кровь, черные дыры-глаза затягивали в себя целые миры, чтобы разрушить их до основания.

Замогильный голос потряс Джона словами: «Эта маленькая девочка сказала, что ты на неделю уехал к бабушке».

Если бы убийца знал, что Джон вернется, то поджидал бы его в темной спальне. Даже объятой ужасом маленькой Жизель хватило ума спасти брата удачной ложью. Она умерла, чтобы Джон остался в живых.

Убийца распрямился во весь свой огромный рост.

— Твоя очаровательная сестра, твоя Жизель. У нее были такие аккуратненькие маленькие сисечки.

Джон выставил руки перед собой, крепко держа пистолет, но сердце своими ударами шатало его, и пистолет тоже ходил ходуном, мушка прыгала, прыгала, сбиваясь в цели.

Убийца шагнул к Джону.

— Придет день, когда ты станешь отцом. Тогда я вернусь и расправлюсь с твоей женой и детьми еще более жестоко, чем сегодня расправился с твоими шлюхами-сестрами.