Вишенки в огне - Виктор Бычков

«За ночь передумал всякое. Весток давно из дома не было, однако мысли о доме, о родных не покидали, жили в сознании. Вот и эта думка зародилась за ночь. Жаль, не поговорил со сватом, с Данилой Никитичем не поделился, не посоветовался. А надо было. Мысль-то стоящая, ладная мысль. Об детях, об их будущем та мысль-думка. О после войны думка. Как родные после нас жить станут, без нас, отцов своих? Как оно после войны будет? Должно быть добре, лучше, чем перед войной. Заслужил народишко лучшей доли, заслужил.

Если, Бог даст, сын Петя оклемается, встанет на ноги, а он должен встать, прямо обязан подняться на ноги, потому как порода Кондратовых крепкая, стойкая, то по – христиански было бы, если бы отец Пётр взял в матушки младшую кольцовскую Фросю. И матушка при церковке, и внучку Васильку мамка, и маленькому Никитке папка. Чем не по – христиански, не по – людски? И Агафьюшка на том свете вряд ли обиделась бы, а поняла бы. Она при жизни рассудительной была, хорошей молодицей» – мужчина с сожалением покачал головой, хекнул.

– Эх, не поговорил, итить его в корень! – в сердцах ругал себя последними словами Никита Иванович. – Не посоветовался со сватом. С ним бы поделиться. Как он? Что скажет? Жёнка-то моя женщина мудрая, должна будет догадаться и сама. Но мы-то, мыто, сваты, мужики меж собой должны были это дело обдумать давно. Как это я раньше об этом не догадался, вахлак? Не посоветовался с Ефимом Егоровичем? Со сватом Данилой Никитичем? Вот беда, – заволновался мужчина, заегозил в окопчике, завертелся. – Может, скочить до свата? Успею сбегать до него, поговорить?!

– Ты чего, дядя Никита, разнервничался, – Кузьма заскользил по траве к окопу Кондратова. – Углядел что? Немцы?

– Во! – обрадовался Никита Иванович. – На ловца… это… и ты! Слухай сюды. Я обскажу, а уж ты батьке Даниле Никитичу, перескажешь. Да и свои соображения выскажешь. Эх, ладно-то как, что ты появился, Кузьма Данилович! – довольно потирал руки мужчина, и старался выговориться, потому и говорил быстро, почти захлёбывался.

– Батьку-то когда видал?

– Только что от него, – Кузьма не сразу не понял, куда клонит Кондратов.

– Я что думаю? Пусть бы мой Петька женился на вашей Фросе. И это… матушка… и это… дитёнкам мамка с папкой будут. Как думаешь, Кузьма Данилович, по – людски это будет? По – христиански? – на одном дыхании прошептал Никита Иванович, с нетерпением ждал ответа. – Папка твой одобрит такое предложение, такую мыслю, как думаешь?

– По – моему, правильно мыслишь, дядя Никита. Об живых думать надо. Всё правильно. А папка? – Кузьма на секунду задумался. – Папка тоже так думает. Он у меня всегда правильно думает. Так что… Я к тебе по – другому. Ты, дядя Никита, если немец пойдёт, помоги огнём дяде Ефиму. Он первый должен встретить фрицев, начнёт, а тут и ты в помощь ему. На твоём фланге они появятся, когда окружать станут.

– Добре, хлопче. Всё сделаю, как ты сказал. Будь спокоен, – и вдруг ухватил за рукав Кузьму, заговорил с жаром. – Ты постарайся выжить, Кузя! Христом Богом прошу – выживи, сынок! Вы-ы-жи-и – ви-и! За нас за всех выживи…

– Ну – у, это уж как Бог даст, – ответил Кузьма. – А папке я всё передам. Бывай, Никита Иванович. Я на тебя надеюсь.

– Ага, ага, сынок, надейся. А как же… И я надеюсь, что ты жив останешься… – шептал вслед уползающему командиру старик. – Живи, Кузя, живи, сынок. За нас всех живи… Бог… он… это… понять должон. Я за тебя, Кузьма Данилович, молиться стану в последний миг своей жизни на земле, – осенял крестным знамением мелькающие в густой траве подошвы сапог парня.

Немцы остались верны себе: позавтракали, и только после этого блокированные на островке партизаны увидели, как выстраиваются солдаты в бесконечную шеренгу с небольшим интервалом; как выходят вперёд вожатые собак. Судя по всему, прочёсывание лесного массива немцами отработано великолепно, поставлено на широкую ногу.

Кузьма ещё раз ползком побывал у каждого на позиции, снова напомнил о полной тишине на острове. Всё ещё надеялся остаться незамеченными. Но и не преминул в очередной раз указать на местности ориентиры, сектора обстрела каждого защитника островка уже в свете дня. Вроде продумал хорошо: на передний край выдвинут окоп дяди Ефима. Правый фланг занимал отец. На левом – пристроился в окопчике дядя Никита Кондратов. Ещё два окопа по бойцу в каждом находились чуть дальше в глубине островка. Это – как вторая линия обороны. Каждый из партизан мог поддерживать друг друга перекрестным огнём. Те, что в окопах в центре островка, могут стрелять в любую сторону, в круговую, поддержать любого защитника. Дядька Ермолай вырыл окоп на той, обратной стороне острова, прикрывал с тыла. Вот и получилось, что организована круговая оборона Большой кочки. Сам себя Кузьма зачислил в подвижный резерв. На дальних подступах первыми должны открыть огонь из винтовок. Его автомат на таком расстоянии на первых порах будет слабоват. Вот когда немцы подойдут ближе, тогда уж…

– Дядя Ефим, – Кузьма лежал рядом с Гринем, показывал ему сектор обстрела. – Ты у нас на переднем крае. Смотри, когда фрицы попрут прямо на тебя, дождись, пока они не подойдут до во – о – он той чахлой берёзки, на линию с ней выйдут, стреляй тогда без команды. Это нам знак будет.

– Сделаю, товарищ командир, – Ефим Егорович ответил так, как подобает отвечать подчинённому. – А не далековато, племяш, ты вынес рубеж открытия огня? Может, подпустить ближе, да и дружно вдарить?

– Нет. Если ближе подпустить, как ты говоришь, они нас броском сомнут. Мы не успеем поражать противника, – как на учебных занятиях Кузьма обстоятельно растолковывал свою тактику. – Нас же раз-два и обчёлся. А их глянь-ка, сколько.

– Ты, Кузьма Данилович, не учёл, что половина наших стрелков на таком расстоянии метрах в четырёхстах не только немца не увидят, но и силуэта не узреют. Врага с кустом лозы путать станут. Глаза-то уж не те, что у тебя, молодого.

– Оно так, но оно и так, – загадочно ответил Кузьма. – Нам бы поболе их, сволочей, на тот свет отправить. Успеть бы…

– Всё так, – согласился Гринь, непроизвольно перекрестившись.

– Ты прав, товарищ командир: стараться надо.

– Ага, стараться надо. Нам всем постараться придётся, – Кузьма заскользил вглубь островка.

Над лесом, над краем болота взвилась красная ракета. Пошли!

Защитники Большой кочки замерли, затаили дыхание.

Когда партизаны увидели, как грамотно выстраиваются немцы цепью для прочёсывания, надежда на то, что их обойдут стороной, не заметят, растаяла, как и утренний туман над болотом.

Овчарки учуяли людей на островке давно, рвались с поводков. Часть проводников с собаками отделилась от общей цепи, стали смещаться к Большой кочке. Но общий порядок не был нарушен: шеренга солдат пока ещё не меняла своего курса, каждый из них шёл в своём направлении.

Ефим внимательно смотрел, следил за «своим» немцем, который шёл прямо на ту берёзку, что закрепилась, произросла на кочке. Солдат то и дело одёргивая за поводок собаку. А она рвалась, оглашая окрестности злобным лаем. Ей вторили другие собаки, и над болотом стояли сплошной собачий лай и скулёж.

На ощупь достал нагрудный крестик, прижался губами на секунду, вернул на место.

– Помоги, Господи, – прошептал про себя, провёл рукой перед лицом, сотворил крестное знамение. – С Богом!

Немец приблизился к берёзке, перешёл черту. Гринь припал к винтовке, тщательно прицелился. Хлёстко прозвучал выстрел, и немец сложился, упал среди осоки. Собака продолжала рваться с поводка, тащила за собой тело хозяина.

– Молодец, Фимка, – Данила давно следил за немцем в секторе обстрела Ефима, и довольно улыбнулся. – Не подкачал Фима. Старый конь… это… борозды… не промажет. Фимка… это… надёжа, вот как. Это чтоб вы знали, сучье племя. Ну, сейчас мой черёд.

Выстрелил удачно. И второй солдат грохнулся с ходу в болотную грязь.

– А то! – Данила перекрестился. – Не след подводить товарища.

А немцы уже открыли беспорядочную стрельбу по этому клочку суши вначале болота. Присев, с колена, солдаты поливали огнём небольшой островок. Но и защитники не сидели сложа руки. Редкий, но дружный, организованный огонь не давал противнику продвинуться к Большой кочке, заставил отойти врага на безопасное расстояние.

Немцы попытались, было, охватить в кольцо, зайти с тыла, но тут вступил в бой и дядька Ермолай. Ему помогали двое пожилых бойцов со второй линии обороны, что в глубине островка, стреляли через голову ветеринарного фельдшера.

Соседи из Руни, одногодки Николай Титович Рудин и Леонид Фёдорович Лещинский вели огонь, поминутно окликая друг друга:

– Жив, Колька? – товарищ начинал волноваться, если из соседнего окопа по каким-то причинам задерживался выстрел. – Смотри, смотри, твой ганс за кустом лозы присел, что левее олешины.

– Ты, Лёнька, за своим немцем гляди. Я своего и без тебя вижу, не боись, – неслось из другого окопа. – И тут ты мне указываешь, итить твою в раз. Дома надоел, и тут ещё…