Девочка из Франции - Жужа Тури

Они заняли тротуар чуть не во всю его ширину, но лица их светились такой радостью, что прохожие с готовностью уступали им дорогу.

— До чего же уютная квартира! — сказал Дюла Дэржи, с удовольствием вытягиваясь в кресле.

— До самого вечера у нас солнце! — Жанетта заявила это с такой гордостью, словно солнце именно по ее приказу заливало своими лучами комнату Вильмы Рошта.

Папа и его друг не могли надивиться познаниям Жанетты в венгерском языке. Но девочка равнодушно отмахнулась: ах, стоит ли об этом говорить! О своих пятерках она тоже упомянула как бы мимоходом, вскользь, зато без конца возвращалась к завтрашнему празднику. Завтра ее будут принимать в пионеры и она прочитает стихотворение Аттилы Йожефа. Однако продекламировать его сейчас, перед гостями, она так и не согласилась.

Йожеф Рошта, изменившийся, помолодевший и повеселевший, смирился с этим довольно легко — ему хотелось поскорее начать разговор о Комло, рассказать об этом городе-титане, где люди вгрызаются в глубь земли на тысячу метров — огромная глубина, не правда ли? — и где одинаковыми темпами идет и наземное и подземное строительство; стены домов растут прямо на глазах, воздвигаются великолепные общественные здания — самые красивые в стране, оборудованные по последнему слову техники.

— Ты даже представить себе не можешь, дочурка, какой это чудесный край! — говорил Йожеф Рошта. — Ну, да скоро увидишь сама.

Девочка только пробормотала растерянно:

— Почему же?.. А как же?..

Ее испуг вызвал взрыв смеха.

— Если тетя Вильма возьмет отпуск, вы обе приедете к нам на несколько недель. Дюла предоставит вам свою комнату, а сам переберется ко мне.

— А о самой большой новости ты так и не расскажешь? — спросил Дюла Дэржи; до сих пор он молча курил.

— Ну, что там! — махнул рукой Йожеф Рошта с напускным равнодушием, так же, как его дочка только что сообщала о своих успехах. — Ничего особенного… С первого числа меня назначили штейгером… — И быстрым движением руки он взъерошил и без того непокорные густые волосы.

Жанетта ликовала. Папа — штейгер! Что скажет Марсель Жантиль, всесильный злобный человечек! Она душила отца в объятиях, прыгала вокруг него и основательно наступила на вытянутые ноги удобно расположившегося Дэржи. Он даже вскрикнул, но Жанетта уже обнимала его за шею и шумно требовала, чтобы гости посетили и ее комнату. Она показала им все свои сокровища: «библиотеку», пополнившуюся с Нового года еще двумя книгами, новое демисезонное пальто и уже порядком потрепанный, видавший виды мяч… Беспорядочно перескакивая с одного на другое, Жанетта рассказывала о больной Эстер Вамош, которой во что бы то ни стало необходимо поправиться по причинам, близко касающимся ее, Жанетты; об успехах Бири Новак; об Эржи Шоймоши, которая, как папа знает, стала ее закадычной подругой и во многом очень напоминает Розу Прюнье; о том, что она, Жанетта, отвечает теперь за стенную газету, а это очень важное дело, если относиться к нему добросовестно, и так далее и так далее.

Это был какой-то непрерывный поток слов, ураганный огонь, совершенно оглушивший обоих друзей. Тетя Вильма из кухни тоже активно принимала участие в рассказах Жанетты. Она то дополняла их, то отдельными замечаниями направляла по правильному руслу отступления девочки.

Слушая Жанетту, Йожеф Рошта не мог прийти в себя от изумления. Да, это она, его прежняя Жанетта, разве что стала повыше пальца на два. Как она посвежела, поправилась, какое у нее оживленное и цветущее личико! Платьице на ней хорошенькое, кожаные ботинки ловко сидят на ноге, и она чувствует себя в новых своих нарядах так же естественно, как когда-то в трепарвильских линялых, заплатанных и перезаплатанных одёжках, из которых она давно выросла… Как быстро и красноречиво она говорит! Голос ее то замирает, то становится задумчивым, то слышатся в нем резкие, повелительные нотки; она мягко грассирует, но говорит эта новая Жанетта все-таки по-венгерски! И говорит совсем не о тех вещах, какие раньше ее занимали. Это уже не прежняя, плохо воспитанная, угрюмая и упрямо замыкающаяся в себе маленькая бродяжка, а маленький целеустремленный, сознательный человечек, стремящийся вперед; душа девочки раскрылась и жадно вбирает все то, что она видит в жизни хорошего, красивого, справедливого.

Йожеф Рошта вошел в кухню. Он остановился перед сестрой; ему хотелось сказать ей что-то важное, значительное. Но вместо этого он только топтался по кухне, следуя за расторопной хозяйкой, сновавшей от стола к плите и обратно.

— Вильма… — проговорил он и запнулся.

Но Вильма и так знала, что происходит в душе Йожефа. Только не любила она пышных слов, а потому, перебив брата, громогласно изгнала его из кухни:

— Не вертись ты, Йожи, под ногами! Идите все в большую комнату. Через четверть часа Вильма подаст обед… Аннушка, накрывай! — распорядилась она, и девочка с готовностью бросилась к буфету за тарелками. — Стаканы не забудь, солонку… А радио-то у вас есть в Комло, Йожи?

— В клубе есть радиоприемник, величиной с твою плиту, — сказал Йожеф. — Рояль есть, библиотека… словом, все, что полагается.

— Ну, а как ты учишься? Не ленишься? — Вильма говорит по-прежнему строгим, требовательным тоном.

Йожеф улыбнулся:

— Еще бы! Ведь мы и во Франции учились, не таким уж я профаном сюда приехал. Теперь, конечно, обучение проходит систематически и требования выше… А девочка-то совсем другая стала. Не узнать ее! Видно, по душе ей пришлась здешняя жизнь, не так терзает ее тоска по родине, как в первое время.

— Да. Иногда еще вспоминает свой Париж, но все реже и реже. Больше говорит о бабушке. Два письма уже написала ей, а ответа все нет. Ты, Йожи, узнай, что там со старушкой.

Йожеф Рошта подошел вслед за сестрой к кухонному столу, где она резала петрушку для супа, затем последовал за ней по пятам к плите. С интересом приглядываясь к движениям Вильмы, собравшейся бросить коренья в кастрюлю, он сказал:

— Я уже узнавал. Просил одного своего товарища сходить к ней на инженерский участок… Она заявила, что и слышать о нас ничего не желает. Сами, мол, заварили кашу, пусть сами и расхлебывают. — Йожеф наклонился к