Торжество жизни - Николай Дашкиев

— Конечно… Но…

— Вы хотите сказать, что в эту бригаду должна войти ваша студенческая?

— Да.

— Безусловно. Вы тоже согласны, Семен Игнатьевич? Ну, вот и хорошо. Руководить бригадой мы будем по-прежнему втроем. Пока что, конечно.

В шесть часов начиналось заседание Ученого совета. Уходя, профессор Петренко еще раз напомнил:

— Будьте очень осторожны, Степа! Дежурство должно быть непрерывным. Ведь сыворотки больше нет?

— Ни капли.

— Сегодня у нас на Совете решаются важные дела, но я загляну сюда часам к двум ночи. Кто дежурит?

— Я.

— Вам надо отдохнуть. Завтра начнется не менее важная работа.

— Тогда Коля Карпов.

— Не стоит. Он тоже не спал. Пусть лучше Абраменко.

В коридоре послышались веселые голоса, дверь распахнулась и влетел Коля. Он швырнул на стол какой-то пакет и, став у порога, торжественно изрек:

— Ее микробиологие Татьяна Снежко-Дальневосточная. Собственной персоной после пятимесячного добровольного заточения в клинике. Ну, преклони же колена, невежливый ты человек!

Таня подходила к Степану, улыбаясь, протянув обе руки. А Николай уже откручивал проволоку на горлышке бутылки. Шампанское брызнуло в потолок, но Карпов ловко подставил мензурку.

— Товарищи! За наш успех! За профессора Климова! За Кривцова, Петренко и Ивлева! Наконец за то, что я признаю себя побежденным, и отныне мы вновь друзья навсегда! Я сейчас встретил Великопольского и сказал ему, что больше в его лаборатории работать не буду. Я сказал, что нами открыт антивирус, а посему все дальнейшие работы его просто не нужны…

Химический стакан, наполненный веселым искрящимся вином, дрогнул в руке Степана. При одном напоминании о Великопольском стало неприятно. Вспомнились слова Кати: "Это твой злейший враг".

— Коля, зачем ты сказал? Мы же условились…

— Да ведь я ему ничего секретного не сказал и не скажу никому даже под страхом смерти! Но это… Но это такое открытие, что о нем надо кричать всему миру! Пусть знают, что это сделали мы, советские люди! Так выпьем за советских людей! Выпьем за торжество жизни!

Провели третий контрольный просмотр. Антивирус действовал. Живая ткань все более и более приближалась к своему нормальному состоянию.

Следующий просмотр решили провести в два часа ночи.

Глава XVIII

— В кино! В кино! Кто за кино? Единогласно! А какая картина идет, скажу я вам. Прекрасная картина!

Лена спросила с недоверием:

— А ты видел?

— Видел. Афишу, конечно. Ну, в общем, пошли! Я уже заказал по телефону пять билетов.

— Зачем пять? Ведь Миша остается.

— А потому… — Коля таинственно умолк и посмотрел на Степана: — потому что с нами пойдет одна красивая девушка, которую Степан — вот собственник! — даже боится нам показать.

Таня удивилась.

— Катя?

— Ну, конечно, Катя! Ну, не красней, Степан! Не красней!

— Действительно нехорошо, Степа! И давно она в городе?

— С осени.

— Ты лучше спроси у него, Таня, сколько раз он видел Катю. Ей-богу, раза два, не больше!

— Не выдумывай, Коля, — каждое воскресенье.

— А в прошлое?

— Но ведь ты помнишь, какая у нас была срочная работа?

Таня покачала головой:

— Нет, Степа, мне все это не нравится! Работа работой, но человека забывать нельзя. Почему, например, о Кате вспомнил сейчас Коля, а не ты?

— Потому, что я о ней никогда не забываю.

— А в кино не хотел ее пригласить.

— Я не собирался в кино, я собирался пойти к ней.

Через полчаса шумной гурьбой они ввалились в общежитие Сельскохозяйственного института.

Катя была дома. Она чувствовала себя очень плохо, Но когда в коридоре послышались шаги и прозвучал знакомый голос Коли Карпова, она вскочила с кровати.

Уже потому, что это посещение было неожиданным, что у Степана на лице горел румянец, а глаза блестели возбужденно, Катя поняла, что произошло что-то очень важное, очень радостное. Еще не решаясь поверить своему предположению, она робко спросила:

— Удача, Степа?

А он крепко схватил ее за руки:

— Победа. Кричи "ура". Рак побежден!

Он смутился и посмотрел на друзей.

— Знакомьтесь… Катя… Таня Снежко, Лена Борзик. Ох, и выругала же меня Таня за тебя.

— И не так еще выругаю, если заслужишь. — Таня подошла к Кате и крепко пожала ей руку, подумав: "Очень бледна и грустна… Но какие у нее хорошие задумчивые глаза!"

Катя сказала тихо:

— Я представляла вас совсем иной… Какой-то более строгой… И не такой красавицей. Вы только что из больницы?

— Да, Катя, сегодня выписалась. А насчет красоты — честное слово, я себе не нравлюсь. Да и в этом ли дело?

Лена посматривала на Катю с уважением. Коля успел ей шепнуть, что Катя награждена орденом Ленина. А Таня командовала:

— Мужчинам — бриться! И чтоб через десять минут были здесь. А мы будем одеваться.

Когда Катя надела свой темно-синий костюм, Лена ахнула:

— Катенька, да ведь вы такая красавица, что другой и не сыскать!

Катя улыбнулась и ответила Таниными словами:

— А я себе не нравлюсь.

Ей было очень радостно в этот вечер, словно она попала в хорошую, дружную семью.

Из кино возвращались поздно.

Ночной город постепенно умолкал. Одно за другим гасли ярко освещенные окна зданий. На улицах все реже встречались прохожие. Машины, изредка пролетавшие по огромной пустынной площади, развивали бешеную скорость, и гудки их звучали во влажном ночном воздухе необыкновенно гулко.

Вниз, по спуску Пассионарии, звеня, промчался трамвай, и друзья остановились на минуту у громадного четырнадцатиэтажного здания университета, провожая взглядами этот одинокий трамвай, любуясь бесконечным морем огней большого промышленного города. Отсюда было видно очень далеко, на десятки километров — до самого горизонта протянулись огненные нити, сплетаясь, перекрещиваясь, рассыпаясь на отдельные точки.

Карпов посмотрел на небо. Звезды были робки и бледны, они светили, вздрагивая, словно собираясь погаснуть, их подавлял блеск многих тысяч электрических ламп. Вот в небе послышалось гудение, и на север проплыли три ярких звездочки красная, зеленая, белая.

— Почтовый… На Москву…

Степан проводил взглядом самолет и засмотрелся вдаль. Его привлекла безграничность просторов, отблески далеких вспышек, спокойное дыхание спящего города, и он на миг представил себя капитаном огромного корабля, подплывающего к прекрасной неведомой стране. Степан вздохнул всей грудью — воздух был влажный, тепловатый, пахнущий тополевым терпким запахом, — и сказал: