Гангстер - Каркатерра Лоренцо

— Тебе можно пить вино? — спросил я. Она сидела напротив меня, меню лежало рядом со мной.

— Мы же в Италии, — ответила с улыбкой, от которой ночь сразу стала светлее. — Вино и вода — больше мы ничего не пьем. Мне давали вино за обедом, еще когда я бегала в подгузниках.

— Вот и прекрасно, — сказал я и подвинул к ней карту вин. — Значит, ты и скажешь, что нужно заказать.

Мы не раз уезжали с острова на целый день: побывали на соседних островах Капри и Искья, совершали длительные поездки по побережью Амальфи. Нашим постоянным спутником и гидом был Нико. Мы перекусывали жареными сардинами в маленьком кафе неподалеку от Салерно и провели несколько приятных часов, бродя вместе с группой немецких туристов по руинам раскопанного города Геркуланума. Мы поднимались на священную для итальянцев вершину Монте—Кассино, где состоялось одно из самых кровавых сражений Второй мировой войны.

— Там, где мы сейчас стоим, погибло много–много людей, — сказала Анна, и на ее глаза цвета оливок навернулись слезы. — Многим из них было чуть больше, чем нам с тобой.

— Они были солдатами, и им приказали сражаться, — отозвался я, положив руку ей на плечо.

— Очень глупо умирать потому, что тебе приказали, — сказала Анна. Она шла, низко опустив голову, волосы рассыпались по сторонам, открыв солнцу бронзовокоричневую шею.

— Для смерти молодых людей вообще бывает очень мало разумных причин, — ответил я. — Что здесь, что в Америке.

Мы стояли посреди огромного кладбища Монте—Кассино. Анна повернулась и взглянула мне в лицо.

— Когда ты уедешь в свою страну? — спросила она.

— В первую неделю сентября.

— Ты когда–нибудь вернешься? — Она снова опустила голову и прижалась к моей груди; я ощущал ее теплое тело частью своего — точно так же, как и мое собственное сердце.

— Я ничего не могу обещать, — прошептал я, гладя ладонями ее шелковистые волосы. — Могу только попытаться.

Анна вновь вскинула голову и прикоснулись своими губами к моим. Наш первый поцелуй произошел там, где когда–то было поле битвы, унесшее жизни множества молодых храбрецов.

Нико лежал на кровати, положив руки под голову, и смотрел, как я одевался, чтобы впервые отправиться на обед с родителями Анны.

— Ты уверен, что одеться в черное будет правильно? — спросил я, глядя на его отражение в зеркале.

— Большинство жителей этого острова ходит в черном, — ответил Нико. — Всю свою жизнь, каждый день.

— Как будто они все овдовели и носят траур.

Он спрыгнул с кровати, подошел ко мне и поправил воротничок моей рубашки.

— Успокойся. Это всего лишь обед.

— Обед с родителями Анны, и я хочу, чтобы все прошло как надо.

Нико снова сел на кровать.

— Должен признаться тебе, что, когда мы сюда приехали, я не знал, чего ожидать и на что рассчитывать. Понятия не имел, как ты поладишь с этими людьми и их обычаями. Оказаться на этом острове все равно, что уехать на несколько столетий назад. Прошло две недели, и ты стал чувствовать себя так, будто родился здесь. Ну, а потом, в довершение всего, идешь купаться и возвращаешься, обнимая самую красивую девушку на всем острове. Ты должен признать, что это лучше, чем подрабатывать уборкой объедков в ресторане где–нибудь в Катскилле.

— Это все равно, что видеть сон и хотеть, чтобы он никогда не кончился.

— Такие сны и запоминаются лучше всего.

— Мне нужно, чтобы ты сделал одну вещь, — сказал я. — До обеда.

— Если ты о цветах для ее матери, то я их уже заказал, — отозвался Нико, надевая коричневый пиджак.

— Нет, я говорю об Анджело.

— А что с ним случилось?

— Я хотел позвонить ему по секретному телефону, — сказал я. — Но никто не ответил. Такого раньше никогда не было. Там всегда кто–нибудь дежурит, чтобы отвечать по этому номеру.

— Наверно, парень отлучился выпить чашечку кофе, — предположил Нико, направляясь к массивной двустворчатой двери.

— Им не разрешают отходить от телефонной будки. Ты же знаешь, что так приказал Анджело, а у этой будки дежурят твои люди.

Нико распахнул дверь и остановившись, повернулся ко мне.

— Не делай из этого проблемы, Гейб, — сказал он. — Я позабочусь, чтобы все было проверено.

— Проверь сегодня же вечером, ладно?

— Считай, что уже сделано. — Нико положил мне руку на плечо. — Тебе не о чем волноваться, кроме обеда с ее мамой и папой!

Анна, одетая в белое с голубым платье, сидела напротив меня. Волосы, закрепленные шпильками с фигурками ангелочков, обрамляли ее прекрасное лицо, полное радости. Место справа от меня, во главе большого стола, занимал ее отец, Эдуардо Паскуа — высокий, совершенно лысый мужчина с густой темной бородой, удачливый виноторговец, унаследовавший семейное дело от своего отца Джованни Джузеппе. На противоположном конце стола расположился Фредерико, считавшийся его давним другом и явившийся, чтобы официально представить меня семейству Паскуа, в котором, помимо Анны, было еще двое детей — ее застенчивый старший брат Роберто, и Карла, не по годам развитая шестилетка, хихикавшая всякий раз, когда она глядела в мою сторону. По другую сторону от меня расположилась жена Фредерико, Донателла, одетая в простое темно–синее платье, выгодно подчеркивавшее ее сохранившуюся, несмотря на преклонный возраст, красоту. Всякий раз, когда я путал итальянские слова или коверкал фразу, она успокаивающе прикасалась своей теплой рукой к моей руке, от волнения покрытой липким потом (как и все тело). Нико сидел напротив матери Анны, очаровательной высокой смешливой женщины с коротко подстриженными черными волосами. Спокойное обаяние моего спутника помогло им быстро найти непринужденный тон в общении.

Как того требовали обычаи, я преподнес отцу Анны подарок, который должен был символизировать мои добрые намерения. Подарок следовало сделать такой, чтобы им могло пользоваться все семейство; поскольку я не имел ни малейшего представления о том, что выбрать, я препоручил решение этой задачи Фредерико.

— Эдуардо — гордый человек, — сказал он мне однажды утром, когда до обеда оставалось еще несколько дней, — и ему требуется подарок, соответствующий его гордости. В то же время мы не должны перестараться, потому что это оскорбит его. Значит, подарок должен быть таким, чтобы пришелся ему по сердцу.

— Думаю, о бутылке вина и дюжине роз речь не идет, — сказал я, пожав плечами.

— У него своего вина более чем достаточно, — отве–тил Фредерико, закуривая чируту. Мы шли бок о бок по его прекрасным садам. — Любые цветы его signora может срезать в своем саду, если захочет. И то, и другое они, конечно, оценят, но такой подарок не заставит их задохнуться от восторга.

— Я должен вручить подарок, как только войду? — спросил я. У меня слегка закружилась голова от всех сложностей, какими должна была сопровождаться такая простая процедура.

— Нет, тебе следует подождать, — сказал Фредерико, положив руку мне на плечо, — пока не кончится secondo pietanza, come si dice?

— Второе блюдо, — перевел я, кивнув.

— Si, второе блюдо, — согласился Фредерико. — И только тогда ты скажешь о своем подарке.

— А если ему не понравится? — От этого вопроса я не мог удержаться.

— В таком случае, mio саго amico[31], мы все равно насладимся прекрасным обедом, — сказал Фредерико. — Просто выпьем кофе, выкурим по сигаре и отправимся домой. Вечер это никому не испортит.

— У вас такой маленький остров, а как много правил, — заметил я.

— Мы тут тщательно соблюдаем обычаи, это верно, — сказал Фредерико, глядя на меня, и наставительно поднял палец. — Но это делает жизнь намного проще. Всегда знаешь, чего следует ожидать, будь это свадьба, похороны или простой летний обед с гостями.

— В таком случае, наверно, будет полезно позаботиться о том, чтобы сделать хороший подарок. — Я взглянул в лицо Фредерико. — Не просто хороший, а замечательный.

Фредерико рассмеялся, покачал головой и прибавил шагу.