Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты - Лев Толстой

«Ну вы можете убрать и причесать немного парикъ, La Fleur?» — Онъ имѣлъ къ этому ревностное желаніе. «Этаго довольно для Бога», сказалъ я, прерывая его: «довольно будетъ и для меня». — Когда мнѣ принесли ужинъ и съ одной стороны моего стула лежала рѣзвая эпаньолка, а съ другой стороны стоялъ Французскій слуга съ самымъ веселымъ выраженіемъ лица, я былъ отъ всей души доволенъ своимъ владѣніемъ, и ежели бы Монархи знали, чего они желаютъ, они бы были также довольны, какъ и я. —

Такъ какъ La Fleur сдѣлалъ со мною весь кругъ черезъ Францію и Италію и часто будетъ на сценѣ, то я, чтобы ближе познакомить читателя съ его личностью, скажу, что я никогда не имѣлъ случая раскаиваться въ необдуманныхъ влеченіяхъ, которыя располагаютъ мною, и еще менѣе въ отношеніи этаго малаго. — Онъ былъ вѣренъ, привязанъ, простодушенъ и во всемъ шелъ по слѣдамъ филоссофовъ. — И несмотря на его таланты — очень достойные сами по себѣ — но которые не могли быть для меня полезны, я всечасно былъ вознаграждаемъ постоянной веселостью его характера, — а это вознаграждаетъ всѣ недостатки. — Во всѣхъ трудностяхъ и несчастіяхъ моей жизни я находилъ опоры во взглядахъ La Fleur’a. — La Fleur былъ исключеніемъ изъ общаго правила, потому что, несмотря ни на голодъ, жажду, холодъ, наготу, недостатки, несмотря ни на какіе удары судьбы, не было никакого признака неудовольствія на его лицѣ — онъ вѣчно былъ одинаковъ; ежели я принадлежу къ числу филоссофовъ — что часто мнѣ старается внушить лукавый — то, разсуждая о томъ, сколько разъ я былъ обязанъ практической филоссофіи этого бѣднаго малаго, я уже не такъ горжусь своей. Вмѣстѣ съ этимъ La Fleur былъ немного хватъ — но съ перваго взгляда казался болѣе хватомъ отъ природы, чѣмъ отъ образованія, и на третій день послѣ нашего пріѣзда онъ уже вовсе пересталъ быть хватомъ. —

На слѣдующее утро, для вступленія La Fleur’a въ свою должность, я вручилъ ему ключь отъ моего чемодана съ реестромъ полдюжины рубашекъ и пары черныхъ шелковыхъ панталонъ, — и приказалъ ему привязать все это на чемоданъ, приготовить лошадей и попросить ко мнѣ хозяина съ счетомъ. —

C’est un garçon de bonne fortune,[204] сказалъ хозяинъ, указывая черезъ окошко на кружокъ дѣвокъ, которыя самымъ нѣжнымъ образомъ прощались съ Лафлёромъ, въ то время какъ ямщикъ выводилъ лошадей. — Лафлёръ у каждой два раза поцѣловалъ руки, три раза утеръ глаза и три раза обѣщался имъ всѣмъ привезти отпущеніе грѣховъ изъ Рима. —

«Всѣ въ городѣ его любятъ», сказалъ хозяинъ: «и нѣтъ ни одного уголка въ Монтрёлѣ, въ которомъ бы объ немъ не пожалѣли; у него только одна есть слабость, продолжалъ онъ: «онъ вѣчно влюбленъ».

— «Я напротивъ этому очень радъ», сказалъ я: «это избавить меня отъ труда класть себѣ на ночь панталоны подъ голова̀».[205] Говоря это, я хвалилъ болѣе самаго себя, чѣмъ Лафлёра; потому что такъ какъ я всю свою жизнь былъ влюбленнымъ то въ одну принцессу, то въ другую, (и надѣюсь, что до самой смерти останусь такимъ же), я твердо убѣжденъ, что ежели я сдѣлалъ какое нибудь дурное дѣло, то непремѣнно въ промежутокъ отъ одной страсти до другой: покуда продолжается это междуцарствіе, сердце мое бываетъ заперто — я не чувствую въ себѣ въ это время даже довольно доброты, чтобы подать нищему шесть пенсовъ, поэтому я стараюсь какъ можно скорѣе выдти изъ этого положенія; и какъ скоро я опять воспламеняюсь, я дѣлаюсь снова добръ и великодушенъ и ежели я желаю сдѣлать вѣщь или съ кѣмъ нибудь или для кого нибудь, которая[206] удовлетворяетъ меня, я не вижу въ этомъ никакого грѣха.

Говоря это, я осуждаю только страсть, но не себя.

Городъ Абдера, несмотря на то, что въ немъ жилъ Демокритъ и употреблялъ всѣ силы ироніи для исправленія жителей его, былъ самый порочный и развратный городъ во всей Ѳракіи.— Сколько было тамъ отравленій, заговоровъ, убійствъ, пасквилей, буйствъ каждый день; — ночью было еще хуже. —

Въ то время какъ дѣла были въ худшемъ положеніи, случилось такъ, что въ Абдерѣ было дано представленіе Андромеды Эврипида, но изъ всѣхъ мѣстъ, которыя восхитили публику, сильнѣе всѣхъ подѣйствовала на воображенія рѣчь Персеуса, въ которой поэтъ описалъ нѣжныя черты природы: «О Купидонъ! Царь Боговъ и людей и т. д.». —

На другой день всѣ жители Абдеры говорил[и] чистыми ямбами и только и было разговора, что про патетическое воззваніе Персеуса: «О Купидонъ! Царь боговъ и людей!» Въ каждой улицѣ, въ каждомъ домѣ: «О Купидонъ, Купидонъ», въ устахъ каждаго безсознательно вырывающіеся нѣжные звуки были только: «Купидонъ! Купидонъ! Царь людей и боговъ». Огонь взялся — и весь городъ, какъ сердце одного человѣка, открылся для любви. —

Ни одинъ аптекарь не могъ болѣе продавать яду, ни [у] однаго оружейника не доставало духу сдѣлать смертоносный инструментъ. — Дружба и Добродѣтель встрѣчались и цѣловали другъ друга на улицѣ, золотой вѣкъ возвратился и продолжался въ Абдерѣ. — Каждый Абдеритянинъ, взявъ свою соломенную трубку, и каждая Абдеритянка, оставивъ свое пурпуровое тканье, вышли на дворъ и скромно сидѣли, слушая пѣніе. —

Въ отрывкѣ сказано, что сдѣлать это могъ только Богъ, власть котораго простирается отъ неба до земли и пучинъ морскихъ.—

Когда все готово и каждая статья обсужена и заплочена въ гостинницѣ, вамъ остается окончить еще одно дѣло, которое можетъ пока[заться] нѣсколько непріятнымъ; прежде чѣмъ вы сядете въ карету, вы должны прежде этаго раздѣлаться съ сыновьями и дочерьми бѣдности, которые окружаютъ васъ. Не надо говорить: «убирайтесь къ чорту». Это очень непріятное путешествіе для несчастныхъ, которые кромѣ этаго перенесли много страданій. — Я полагаю гораздо лучшимъ взять нѣсколько копеекъ въ руку и совѣтовалъ бы поступить такъ всякому путешественнику. Зачѣмъ стараться опредѣлять причины, по которымъ даешь имъ — это все будетъ опредѣлено въ другомъ мѣстѣ. —

Что до меня касается, то, я полагаю, нѣтъ человѣка, который бы меньше давалъ, чѣмъ я, это оттого, что я знаю мало людей, которые бы имѣли для этаго меньше средствъ; но такъ какъ это было первое проявленіе моего милосердія во Франціи, то я и обратилъ на него наибольшее вниманіе. —

«Чего еще желать! у меня только и есть, что восемь копеекъ», сказалъ я, показывая ихъ рукою: «и ровно столько-же здѣсь есть бѣдныхъ мущинъ и женщинъ, которымъ можно дать ихъ». —