Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Площадь получила свое историческое название по Знаменской церкви, построенной здесь (на месте старой, деревянной) в конце XVIII — начале XIX в. по проекту архитектора Ф. И. Демерцова в характерном для эпохи стиле классицизма и освященной в 1806 г. «Когда прибывший в столицу выходил из Николаевского вокзала на Знаменскую площадь, — пишут исследователи, занимающиеся историей петербургских христианских храмов, — перед ним вырастала белая церковь на высоком гранитном цоколе, купол которой как бы парил над Невским, открывая прямую перспективу до самого Адмиралтейства»[603]. Строго говоря, официально она именовалась церковью во имя Входа Господня в Иерусалим, но в городском обиходе закрепилось название Знаменская по чтимой святыне храма — образу Божией Матери «Знамение», являющейся по преданию списком XII в. с чудотворной иконы, находящейся в Софийском соборе в Великом Новгороде.
В 1874–1878 гг., когда Достоевские жили в доме титулярного советника Ф. П. Сливчанского на набережной Лиговского канала (на углу Гусева переулка; соврем. адрес: Лиговский проспект, № 25, угол переулка Ульяны Громовой, № 8) и затем в доме отставного поручика А. П. Струбинского на Греческом проспекте (соврем. адрес: Греческий проспект, № 6, угол 5-й Советской, № 6), писатель был прихожанином Знаменской церкви. В мемуарной литературе сохранилась редкая, может быть, единственная зарисовка, изображающая писателя на молитве. Со слов «почтенной старушки, вдовы священника», это свидетельство воспроизводит в своих воспоминаниях Варвара Васильевна Тимофеева-Починковская:
«Он всегда к заутрене или к ранней обедне в эту церковь ходил. Раньше всех, бывало, придет и всех позже уйдет. И станет всегда в уголок, у самых дверей, за правой колонкой, чтобы не на виду. И всегда на коленках и со слезами молился. Всю службу, бывало, на коленках простоит; ни разу не встанет. Мы все так и знали, что это — Федор Михайлович Достоевский, только делали вид, что не знаем и не замечаем его. Не любил, когда его замечали. Сейчас отворотится и уйдет»[604].
Иконостас Знаменской церкви в Петербурге. Фотография А. Функа. 1918
Это важное свидетельство заставляет нас посвятить несколько слов тому, как выглядел интерьер Знаменской церкви во времена Достоевского (в 1938 г. храм был закрыт и в 1941 г. взорван), увидеть ее убранство как бы глазами писателя. «Войдя внутрь, — сообщают уже цитированные авторы, — приехавший видел белые коринфские колонны с золочеными капителями, множество лепки и рельефов. Трехъярусный иконостас в стиле ампир высился полукругом и блистал позолотой. <…> В Знаменском приделе стоял барочный иконостас с множеством икон дворцовых мастеров первой половины XVIII века. В ризнице можно было видеть прекрасную утварь и напрестольный крест из серебра с частицами мощей, Животворящего Креста и ризы Божией Матери». «В старинном серебряном окладе, на возвышении, стояла икона Знамение…»[605] Не перед нею ли, возникает естественное предположение, так истово молился Достоевский? Полагаем, что, скорее всего, да.
В рабочей тетради писателя, находящейся в Российском государственном архиве литературы и искусства (Москва), в ранних подготовительных материалах к роману «Подросток» (1875), на полях одной из страниц сделана запись: «Ночь на улицах, темный лик Богородицы у Знаменья». Нет сомнения, что Достоевский имеет в виду чудотворную икону Божией Матери из храма на Знаменской площади. Судя по контексту, можно предположить, что на этом этапе разработки замысла романа писателем планировался эпизод, в котором, заподозренный в краже бриллиантов в доме старого князя Сокольского, страшно униженный таким подозрением, Аркадий Долгорукий мечется по ночным улицам и в нем от отчаяния рождается разрушительное желание «всё поджечь». В окончательном тексте в аналогичном состоянии герой будет пребывать после изгнания из игорного дома, где его так же несправедливо обвинили в воровстве. Там он действительно пытается поджечь дровяной склад, но срывается с забора, теряет сознание и видит сон о московском детстве. Первоначально, очевидно, предполагалось иное художественное решение: герой заходит в храм (судя по записи на полях, это должна была быть Знаменская церковь), «молится», и молитва перед чудотворной иконой спасает его от хаоса в душе и готовности совершить преступление. Надо полагать, задумывая этот эпизод, Достоевский вспоминал, как сам, на коленях и со слезами, молился в этом же храме перед образом Божией Матери «Знамение».
Чудотворная икона Божией Матери «Знамение» из новгородского Софийского собора, список с которой находился в Знаменской церкви в Петербурге
И еще важная информация: с 1875 г. «в храме служил известный проповедник и духовник прот. Василий Иоаннович Барсов»[606]. Это имя еще не упоминалось в биографических исследованиях о Достоевском, но три года, в течение которых писатель был прихожанином Знаменской церкви во время служения в ней отца Василия, заставляет предположить, что какие-то контакты между ними, скорее всего, имели место.
Можно сделать и еще одно предположение. В мае 1878 г. в семье Достоевских случилась трагедия: неожиданно от первого в жизни приступа эпилепсии скончался младший трехлетний сын писателя Алеша. Анна Григорьевна не рассказывает в своих воспоминаниях о его похоронах. Сестра Люба, которой тогда не было и девяти лет, упоминает только о «короткой службе в церкви» на Охтинском Георгиевском кладбище, где мальчика похоронили в одной ограде с его дедом — Григорием Ивановичем Сниткиным. Но не отпевали ли Достоевские Алешу в своей приходской Знаменской церкви? Или, может быть, из нее в дом писателя служить панихиды по умершему ребенку приходил священник? Если последнее действительно имело место, то Любовь Федоровна не могла засвидетельствовать это в своих позднейших мемуарах, так как ее после смерти брата родители «отправили к каким-то друзьям, у которых [она] оставалась два дня»[607] — вплоть до самых похорон. А Анна Григорьевна, повторю, не склонна была уделять в своих воспоминаниях внимание частностям при описании этого трагического события.
И наконец, последний штрих. Траурные дни января 1881 г., когда хоронили самого Достоевского, освещены чрезвычайно подробно и в газетных обозрениях, и во многих мемуарных свидетельствах. Перенесение 31 января, накануне погребения, гроба с телом писателя в Свято-Духовскую церковь Александро-Невской лавры, когда в печальной церемонии приняли участие десятки тысяч петербуржцев и делегации, приехавшие
