Дети непогоды - Павел Марушкин

Бармен клевал носом за стойкой. Как всякое уважающее себя заведение Верхнего города, «Жареная картошка форева» была открыта круглые сутки. Помимо официантов, посетителей обслуживали по очереди три бармена: утренний, вечерний и ночной. У ночного, Шеки, смена заканчивалась минут через двадцать — как только верхний краешек солнца покажется над горизонтом. Посетителей в этот час было совсем немного: слегка увядшая влюблённая парочка, сонно целующаяся у окна, несколько дельцов — ранних пташек, вполголоса что-то обсуждавших за кофе, неопознанная личность, полустёкшая под столик, и некий господин, судя по виду — художник, с удобством расположившийся на высоком табурете у стойки. В отличие от большинства представителей богемы, отнюдь не жалующих утренние часы, он казался хорошо выспавшимся и бодро прихлёбывал крепчайший чёрный кофе, готовить который в «Жареной картошке» были большие мастера.

Тихонько скрипнула стеклянная дверь. В харчевне было, строго говоря, три выхода: один — для обслуживающего персонала, другой — для тех, кто поднимался снизу, и третий — для жителей Верхнего города, предпочитавших приходить по крышам. Стеклянная дверь как раз и предназначалась для этих третьих: помимо чисто утилитарного назначения, сквозь неё открывался недурной вид.

Бармен мельком посмотрел на вошедшего и на миг задумался. Он привык с первого же взгляда определять социальный статус посетителя. Итак, паренёк явно не был представителем «золотой молодёжи»: те обыкновенно заявлялись снизу. Не был он похож и на одинокого волка, журналиста-папарацци, в поисках сенсации совершившего ночное турне по вавилонским крышам: эти молодчики, как правило, одевались гораздо более элегантно. «Продавец информации или воришка, — подумал бармен. — Причём скорее последнее — уж больно ловок». И в самом деле, движения вошедшего — быстрые, пружинистые, выдавали человека тренированного и сильного.

Посетитель сделал шаг внутрь — и замер на пороге, выкатив глаза на сидевшего у стойки «художника». Тот поднял голову и сделал какое-то странное быстрое движение, словно собирался вскочить, но передумал.

Кожа на затылке бармена внезапно съёжилась, по спине пробежал холодок: шестым чувством, интуицией человека, более двух десятков лет простоявшего за стойкой, Шеки почувствовал опасность.

Вошедший нарочито неторопливо подошёл к бару и взгромоздился на табурет шагах в пяти от «художника». Тот слегка сдвинул на затылок широкополую, украшенную бахромой мягкую шляпу и улыбнулся.

— Иннот! Для меня большое удовольствие встретить тебя здесь! И большая неожиданность, конечно.

— Взаимно. — Названный Иннотом не отрывал взгляда от «художника», рассматривая его, словно какую-то диковину. — Я долго искал тебя. Если помнишь, у нас осталось одно незаконченное…

— Да-да! — поспешно перебил его «художник». — Эй, бармен! Два виски со льдом за крайний столик, для меня и моего друга.

— Я буду коньяк, — сказал вошедший.

Бармен успокоился. Судя по всему, эти двое неплохо друг друга знали. «И чего это мне померещилось? — недоумевал он, глядя, как «художник» и его знакомец присели в уголке и начали оживлённую беседу. — Не иначе, устал за ночь».

Если бы только Шеки слышал, о чём сейчас идёт разговор у двух «приятелей», он не стал бы, конечно, грешить на усталость.

— Полагаю, ты не собираешься устроить драку прямо здесь? — осведомился Подметала.

— Я ещё не решил, — Иннот остро глянул на собеседника. — Есть ли повод тянуть, в самом деле? Тем более что ты послал мне вызов.

— Могут пострадать невинные, — быстро сказал Подметала.

— Тебя это останавливает? — поднял бровь Иннот, сделав ударение на слове «это».

— В определённой степени, — серьёзно ответил Подметала. — Правда, я скорее беспокоюсь о своей репутации невидимки, чем об их безопасности, но всё же.

— Гм… Ты ведёшь себя, как каюкер старой школы, — задумчиво проговорил Иннот. — Но я готов поклясться, что ты не из них. Хотя бы потому, что со всеми стариками я знаком лично.

— Да, я в курсе, — кивнул Подметала. — Я в Бэбилоне не так уж давно — лет семнадцать.

— Всего-то? Я думал, легенда о Подметале гораздо старше.

— Примерно вдвое, — невозмутимо ответил Подметала. — Дело в том, что я принял это прозвище и всё с ним связанное, устроив каюк его прежнему обладателю.

— Зачем? — удивился Иннот.

— Как зачем? Ради денег, конечно. Я изобрёл весьма изящный способ заполучить репутацию. Видишь ли, там, откуда я пришёл, учили многим вещам, которые даже не снились вам здесь, в Бэбилоне. Мне не составило большого труда отыскать наименее трудный путь к богатству и славе — правда, учитывая мою специализацию, славе анонимной.

— А настоящий Подметала? Он существовал на самом деле?

— О да, безусловно! И он действительно был хорош, по-настоящему хорош! Почти безупречен, я бы сказал.

— Он и правда, как говорят легенды, прикончил Бородатую Гадину?

— Да, это так.

— А вечернюю нечисть в переулке Москитов?

— Верно.

— Бродягу? — Инноту становилось всё любопытнее.

— А вот его уже я. К тому времени я уже вполне освоился в новом качестве. Да плюс ещё одна счастливая случайность… Ну, неважно. Короче говоря, я устроил каюк настоящему Подметале и взял себе его имя. А поскольку заказ на Бродягу был оплачен, то…

— Понятно. А на нас с Кашлюном ты почему открыл охоту? Мы тебе встали поперёк пути?

— Гм… Сложная история. В двух словах — да; видишь ли, для меня крайне нежелательно, чтобы кто-нибудь проявлял интерес к известному тебе дому. А кроме того… Понимаешь, я ведь и вправду очень хорош. Настолько хорош, что порой начинаю скучать, что у меня нет достойного противника.

— Ага! — понял Иннот. — А мы, значит…

— Верно! — просиял Подметала. — Знаешь, попытка устроить каюк профессионалам высокого класса — это самая захватывающая игра из всех, какие только возможны. Смертельная игра! Я считаю, таким мастерам каюкинга, как мы с тобой, просто необходимо время от времени ставить на кон свою жизнь. Без этого невозможен духовный рост!

Иннот поперхнулся коньяком.

— Духовный рост?!

— Ну, назови это саморазвитием, самосовершенствованием, — пожал плечами Подметала. — Суть одна.

— Или я чего-то не понимаю, или ты сумасшедший, — сердито произнёс Иннот. — Я, например, устраиваю каюк всяким монстрам не для какого-то там совершенствования, а потому что этим зарабатываю на жизнь. Я действительно хорош — я профессионал. Но каюкинг никогда не был для меня игрой. Это — работа!

— Но, обрабатывая очередного монстра, ты ведь испытываешь удовольствие? От собственной силы, от победы?

— Конечно, — кивнул Иннот. — Ещё и от того, кстати, что избавил мир от очередного зла.