Поэты 1790–1810-х годов - Василий Пушкин

176. ЗИМНИЕ МЕЧТАНИЯ

Мирный злак полей иссушила осень;Все дары Марцаны[219] пожирает хлад;Белый снег пушит рощи черных сосен;В густоте дремучей лешие[220] шумят.

Ясны облака гонит с тверди синей —Грозною десницей — стропотный Позвизд [221].Где дохнет — там снег; где воззрит — там иней.Ужасом несется в уши резкий свист.

Спутники его — вьющиеся вихри,В дальние пещеры мча свой быстрый бег,Сыплют на пути блещущие искры,И в полянах белых к небу веют снег.

Резвы ручейки брызжущей струею,Прыгая по камням в долы с синих гор,Замерли в брегах, и над их рудою —Льдистый, неподвижный стелется ковер.

Мёртво всё в полях, и в тиши долиннойСлышен за холмами мразов дикий треск;При подошве гор — мир воссел пустынный;Но сей мир страшнее, чем перунов блеск.

Мразная зима! К смерти путь открытыйДля полей, для долов, для природы всей —Ты подобье нашей старости маститой,Ты нам служишь дверью в области теней.

Некогда и вы, древеса зелены!Сению приятной прохлаждали луг;Некогда и вы, о дубровы темны,Песнями пернатых услаждали слух!

Ваш зеленый лист длань зимы сорвала;Вас теперь склоняет долу бурный ветр;Жителей дубров стужа разогнала,Мраз чело подъемлет из подземных недр.

Некогда и ты, славный сын Добрыни —Смелый воевода громоносных сил,Возносясь как дуб посреди равнины,Процветал меж руссов пышный Рагуил!

Но прошло красы время знаменито:Ты главу седую к персям преклонил,И чело твое, лаврами обвито,Снежными власами перст веков покрыл.

Мир тебе, о сын славного Добрыни!Дел твоих под сенью век твой пролетел;Как богатый плод посреди долины —Так твой славный вечер радостно приспел.

Счастлив, кто, как ты — смело, безмятежно, —Не страшится встретить зиму жизни сей,И с душою твердой, радостной, надежной —За дверями гроба ждет весенних дней!

М. В. МИЛОНОВ И ПОЭТЫ ЕГО КРУЖКА

М. В. МИЛОНОВ

Михаил Васильевич Милонов (1792–1821) происходил из семьи просвещенного, но небогатого воронежского помещика. Материальная нужда была постоянным спутником жизни Милонова. В 1803 году он поступил в Благородный пансион при Московском университете. С 1805 по 1809 год учился в Московском университете, который окончил, получив степень кандидата. Затем Милонов переезжает в Петербург и поступает на службу, сначала в министерство внутренних дел, а затем, пользуясь покровительством И. И. Дмитриева, — в министерство юстиции. В 1812 году он пытается при посредничестве П. А. Вяземского вступить в формируемый М. А. Дмитриевым-Мамоновым гусарский полк. После ухода Наполеона из Москвы служит в комиссии помощи пострадавшим жителям города.

Литературные занятия Милонова начались еще в университетском пансионе. Он сближается с московскими литераторами — Мерзляковым, Грамматиным, Жуковским. В 1807–1809 годах его стихи стали появляться в «Утренней заре» (пансионском издании, печатавшем сочинения воспитанников) и «Вестнике Европы». После переезда в Петербург Милонов сблизился с кругом «Цветника» и группировавшихся вокруг него радикальных литераторов. В дальнейшем печатался также в «Санкт-Петербургском вестнике» Измайлова, «Сыне отечества», «Благонамеренном» и других периодических изданиях.

К этому времени Милонов окончательно определился как поэт гражданского направления и сатирик. Противопоставляя себя мечтательному романтизму Жуковского, он писал:

Зовись ты Шиллером — зовусь я Ювеналом!

«Ювеналовское» направление Милонова на самом деле представляло собой пропаганду высокой гражданской сатиры, подготавливавшей поэтическую практику декабристской поэзии эпохи Союза благоденствия.

После 1815 года, бросив службу, Милонов, больной и голодный, начал опускаться. Смерть Беницкого разрушила наиболее близкий ему поэтический кружок. Круг радикальных петербургских писателей-разночинцев рассеялся и измельчал. Лучшие поэты умерли от нужды и болезней, выжившие все больше становились чиновниками. Складывающийся же мир молодых литераторов декабристского лагеря был Милонову чужд. Он повторил трагедию Ермила Кострова — «возвышенного певца», разменявшего свой талант на трактирные забавы. Пушкин записал характерный рассказ: «Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный по своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: „Там, там найду я награду за все мои страдания…“ — „Братец, возразил ему Гнедич, посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда“»[222]. После смерти Милонова многие его произведения остались в рукописях, в настоящее время утраченных.

Основные издания стихотворений М. В. Милонова:

Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова, СПб., 1819.

«Поэты-сатирики XVIII — начала XIX в.», «Б-ка поэта» (Б. с.), Л., 1959, с. 477.

177. К РУБЕЛЛИЮ

Сатира Персиева

Царя коварный льстец, вельможа напыще́нный,В сердечной глубине таящий злобы яд,Не доблестьми души — пронырством вознесенный,Ты мещешь на меня с презрением твой взгляд!Почту ль внимание твое ко мне хвалою?Унижуся ли тем, что униже́н тобою?Одно достоинство и счастье для меня,Что чувствами души с тобой не равен я!Что твой минутный блеск? что сан твой горделивый?Стыд смертным и укор судьбе несправедливой!Стать лучше на ряду последних плебеян,Чем выситься на смех, позор своих гражда́н;Пусть скроюсь, пусть навек бегу от их собора,Чем выставлю свой стыд для строгого их взора;Когда величием прямым не одарен,Что пользы, что судьбой я буду вознесен?Бесценен лавр простой, венчая лик героя,Священ лишь на царе владычества венец;Но коль на поприще, устроенном для боя,Неравный силами, уродливый боец,Где славу зреть стеклись бесчисленны народы,Явит убожество, посмешище природы,И, с низкой дерзостью, героев станет в ряд, —Ужель не обличен он наглым ослепленьемИ мене на него уставлен взор с презреньем?Там все его шаги о нем заговорят.Бесславный тем подлей, чем больше ищет славы!Что в том, что ты в честях, в кругу льстецов лукавых,Вельможи на себя приемлешь гордый вид,Когда он их самих украдкою смешит?Рубеллий! Титла лишь с достоинством почтенны,Не блеском собственным, — сияя им одним,Заставят ли меня дела твои презренныНеправо освящать хвалением моим?Лесть сыщешь, но хвалы не купишь справедливой!Минутою одной приятен лести глас;Но нужны доблести для жизни нам счастливой,Они нас усладят, они возвысят нас!Гордися, окружен ласкателей собором,Но знай, что предо мной, пред мудрых строгим взором,Равно презрен и лесть внимающий, и льстец.Наемная хвала — бесславия венец!Кто чтить достоинства и чувства в нас не знает,В неистовстве своем теснит и гонит их,Поверь мне, лишь себя жестоко осрамляет,—Унизим ли мы то, что выше нас самих?Когда презрение питать к тебе я смею,Я силен — и ни в чем еще не оскудею;В изгнаньи от тебя пусть целый век гублю,Но честию твоих сокровищ не куплю!Мне ль думать, мне ль скрывать для обща посмеяньяУбожество души богатством одеянья?Мне ль ползать пред тобой в толпе твоих льстецов?Пусть Альбий, Арзелай — но Персий не таков!Ты думаешь сокрыть дела свои от мира —В мрак гроба? но и там потомство нас найдет;Пусть целый мир рабом к стопам твоим падет,Рубеллий! трепещи: есть Персий и сатира!

178. К ЛУКАЗИЮ

Сатира вторая

Луказий! решено: ты хочешь быть поэтомИ требуешь, чтоб я снабдил тебя советом,Как славы достигать и имени певца;Что легче, как найти невежду и льстеца?Ищи их и пиши: всё будет совершенно!Писателем прослыть весьма обыкновенно.Стихи свои хвалой наполни гнусных дел,Будь дерзок, подл и льстец — и слава твой удел!Рубеллию тверди, что он рожден вельможей,Жене его шепни, что всех она пригожей,А Балдусу, вралю, что первый он поэт,И одами зови его высокий бред;Утешь его, скажи, что добрый час настанетИ свет стихи его порочить перестанет,Что, рано ль, поздно ли, насмешники помрут —И томы пыльные читателей найдут;К Вралеву забеги с пренизким ты поклоном:Ему не в первый раз вступаться ЦицерономЗа скаредных певцов, уродство их хвалить,Дерзни его хоть раз с Горацием сравнить —И он, не устрашась, провозгласит пред светомТебя и Пиндаром, и классиком-поэтом!Там к Бавию иди: сей ждет тебя бедняк,Отец помесячных нелепостей и врак,Дай что-нибудь ему! он скоро разорится —И жизнь твоя как раз в журнал его вклеится!С огромною своей поэмою спешиВ дом Клита и ему усердно припиши:Он знатный господин, талантов покровительИ просвещения в отечестве ревнитель, —Страницей лести лишь пожертвуй — и твой трудНа счет его казны тисненью предадут!Лишь книга добрая явиться в свет не смеет,А вздорная везде заступников имеет,Нет нужды, что о ней забудут через день!Тем лучше, сочинять Луказию не лень;Комедии своей желаешь ли успеха —Зови друзей в театр для хлопанья и смеха —И слава о тебе промчится в шумный райВ обширных замыслах своих не унывай:Быть может, за игру актрисы превосходнойПохвалят и стихи в трагедии негодной;Тогда тебя введут к Лукуллу в пышный дом,Где он, обсаженный невеждами кругом,За каждую строку твоей подлейшей лестиСторицею воздаст хвалы тебе и чести!В ученых обществах ты станешь заседать,Куда стекаются не слушать — а зевать;Где Мидас, мстя жена́м, в бессмыслии суровом,Недавно их морил своим похвальным словом;Но только ли еще? — о гении твоемИ Клузий возвестит в издании своем,И Глазунов, сей муж, толико благодарный,Распишет о тебе хвалой высокопарной,И, книжного ума брадатый продавец,Всех будет уверять, что первый ты певец!У нас кто захотел в поэты — записался;Хоть новый рекрут сей с грамматикой не знался —Нет нужды до того! отвага, дерзость, лестьНевежд и подлецов нередко вводят в честь!Смелей бери перо! примеры пред тобою;Так Мевий, разродясь сатирою одноюИ выдав сто дурных стихов наперечет,Попал в певцы и всем свой строгий суд дает;Ах, сколько есть таких, которы, от рожденьяНе могши написать двух строк без погрешенья,Взялись о правилах и вкусе говорить,—Невежда боле всех имеет страсть учить.И ты, хоть не богат своим природным даром,Старайся заменить его отвагой, жаром;Найдутся многие, которые простятБессмыслице твоей за то, что в ней узрятИ цель полезную, и рвение благое,Которы облечешь ты в рубище худое, —Что добрый гражданин, что в службе ты давно;Как будто гражданин и автор — всё равно!Как будто стыд тому, кто всех из нас честнее,Быть в мыслях правильней и в связи их яснее.Пусть Фабий нежный друг, пусть добрый он отец,Пусть мужа верного он будет образец, —Все качества сии достойно уважаю,Но, слушая его трагедии, — зеваю;И если б кто дерзнул в присутствии моемСказать, что он рожден трагическим певцом,И мне бы отвечать на то не можно было —Молчание мое льстеца бы обличило.И как, не изменя и чести, и стыду,Осмелюся назвать я, к собственному вреду,Нескладного певца поэтом превосходным,Хотя б он в доброте Сократу был подобным?Радковского вранье поэмою считать,С российским Пиндаром Бессмыслова равнятьИ, чтоб никто в моем безумстве не сомнился,Кричать, что снова Юнг в Плаксевиче родился!Скорей решусь принять ужасный приговор,Что буду помещен поэтов сих в собор,Скорее соглашусь смешнее быть Шутова,Глупее Бавия и даже злей Злослова!Но это для себя, Луказий, я сказал,Ты смело достигай великих сих похвал;Так Фирса Томасом друзья его назвали,Хоть смысла у него в твореньях не встречали,Но он привык искать не смысла — длинных слов,И мало ли ему подобных есть творцов?Их дружбы ты ищи, их слушай наставленья,Яви себя рабом нелепого их мненья,Наука их легка: не думать ни о чем,Лишь странным щеголять в болтаньи языком;Так Вадий нанизал поэму в их расколеИз смеси чудных слов, неслыханных дотоле, —И вправду славен он! поэмой будут сейТеперь определять безумие людей!Но главный мой совет: будь тверд в своем ты мненьеИ бранью защищай нелепое творенье,На всё за детище любезное дерзай,И умным, и глупцам ни в чем не уступай.Быть может, иногда ты встретишь, хоть их мало,Людей, которые острят на глупость жало,Тогда, рассвирепев и взявши грозный вид,Брани их наповал, забыв и честь и стыд;«Безбожник, — закричи, — злодей и изверг света,Кто смеет не почтить в Луказии поэта!»Но этих смельчаков немного меж людей,И прозе, и стихам большая часть судей:Педант, над книгами в течение полвекаУтративший и смысл, и образ человека,Который всякий час, с надменною мечтой,Вам будет заменять грамматику собой,Который всё наук прошел обширно поле,И сам — том древния грамматики, не боле;Иль автор мелочей, в посланиях своих,Где с здравой логикой в раздоре каждый стих,Дающий вес умам, познаниям, талантам;Иль Вариус, что схож с огромным фолиянтом,В котором столько же нелепиц, сколько слов;Иль славы ищущий ругательством Злослов,Кто, площадную брань нам выдав за сужденье,Себе вменяет в честь всеобщее презренье;Иль Друз, что о любви к отечеству твердитИ первый сам его невежеством срамит!Ступай, Луказий мой, храня в душе отвагу,Смелей переводи чернила и бумагу,Такое ремесло нимало не во вред!Но вижу, что тебя смущает мой совет,—Такими ль, говоришь, такими ли путямиДержавин, Дмитриев прославились меж нами?Не все под сча́стливой планетой рождены;Луказий, чтоб дерзать за славой, как они,Чтобы стяжать венцы, которы их покрыли,Им равные, скажи, имеешь ли ты силы?Питаешь ли в груди божественный сей жар,Который от небес немногим послан в дар,Сию высокость чувств и духа благородство —Достоинство людей, поэтов превосходство?Для славы истинной отважишься ль на всё,Найдешь ли ты в себе возмездие свое?Луказий! не мечтай: мне цель твоя известна!С прямым талантом лесть и низость несовместна.Для тех особый путь назначен был судьбой;Тебе ли, как они, прославиться собой,Одну лишь страсть к стихам несчастную имея?Что подвиг Геркула для слабого пигмея?Совет же мой легок — и к славе путь прямой,Решился — в добрый час! пиши — и бог с тобой!

179. < Н. Ф. ГРАММАТИНУ>