Последний полустанок - Владимир Немцов

Уже темнело, но Вадим не мог подняться, чтобы зажечь свет. Опираясь на спинку стула, Римма из-за плеча Вадима рассматривала чучело орла, делая вид, что это ее интересует, низко нагибалась, и тогда, боясь повернуться, Вадим чувствовал ее щекочущее дыхание, шея его краснела, он злился на себя, но отодвинуться не мог.

Как бы невзначай, Римма коснулась грудью его плеча. Вадим вздрогнул, сжал в кулаке целлулоидовые квадратики, но потом опомнился, распрямил их и положил на стол.

Римма глубоко вздохнула, нежно провела рукой по спутанной Димкиной шевелюре.

— Дурнёнький. Ничего-то вы не чуете.

Тяжело приподнявшись, Вадим посмотрел ей в глаза:

— Говорите.

— А що мне говорить? Спытайте у Анны Васильевны.

Разве можно Римму понять? Вначале Вадиму показалось, что она намекает на свое чувство… Нет, это никак на нее не похоже. Тогда в чем же дело?

Скривив губы в презрительной усмешке, Римма разрешила его сомнения:

— Неужели вы не видите, чего добивается ваша тихоня? Вы, як тот закоханец, вздыхаете по ней, а она смотрит совсем в другую сторону.

— Позвольте, Римма! — Вадим испуганно развел руками. — Ведь это обыкновенная дружба.

— Дитячи байки. Даже в школе я в это не верила.

— Это уже относится к вашей биографии, — холодно заметил Вадим. — Но я готов привести вам ряд примеров…

— Не желаю я никаких примеров. А вашу тихоню ненавижу, ненавижу!..

Совсем опешил Вадим. Разве знал он, что все это было разыграно и продиктовано якобы ревностью, а на самом деле совсем иными чувствами.

— Вы для нее все можете сделать, — прикладывая платочек к глазам, возмущалась Римма. — А я не хочу. Не хочу!

Быстрым кошачьим движением она схватила целлулоидовые паспорта, чтобы разорвать их, но Вадим вовремя бросился к ней:

— Не дурите, Римма! Отдайте сейчас же! Как вам не стыдно?

— Вам стыдно! Вам!

Она крепко сжимала паспорта, сильная, ловкая. Вадим попробовал отнять, но это оказалось почти невозможно. Ведь перед ним девушка, разве он способен причинить ей боль, разжимая тонкие пальцы? Но самое главное, он боялся притронуться к ней, чтоб в пылу борьбы не обнять случайно, не коснуться щекой обнаженных рук.

А Римма уже все превратила в шутку, бегала вокруг стола, громко смеялась, взвизгивала, как от щекотки, и, когда Вадим настигал ее, прятала руки за спину, подставляя раскрасневшееся лицо.

— Ну, що вы зробите? Що?

Она понимала щепетильное благородство своего противника, и если он за столько вечеров, проведенных вместе, ни разу не решился ее поцеловать, то здесь, в лаборатории, она в полной безопасности.

Прижавшись к стене, Римма старалась разорвать, разломать на части плотные квадратики. Вадим боялся взять ее за руку, наконец, отчаявшись, оторвал Римму от стены, и девушка очутилась в его объятиях.

Это было так неожиданно, что Вадим растерялся, и только гневный голос Медоварова вывел его из оцепенения:

— Что здесь происходит?

Вспыхнул яркий свет. Римма закрыла лицо рукой и сделала вид, что плачет. Толь Толич сочувственно погладил ее по голове и, повернувшись к Багрецову, дал волю своему гневу:

— Потрясающее безобразие! Хулиганство. Я сообщу об этом по месту вашей работы. В комсомольскую организацию. В райком… Да и вы, как могли допустить? — вдруг накинулся он на Римму. — Я был лучшего мнения о вашей нравственности, гражданка Чупикова.

— Вы не смеете ее так обижать! — вспылил Вадим. — Можете пользоваться правами начальника, но не забывайте, что существует еще и мужское благородство.

От этой дерзости у Толь Толича отнялся язык. Мальчишка! Сам виноват, а туда же, в рыцари суется. Но в то же время, зная Багрецова, Толь Толич понимал, что это не позерство, а твердая убежденность в своей правоте. Девочка, конечно, хороша. Не раз он сам провожал ее завистливым взглядом, вздыхал и почесывал лысину. Встречая ее с Багрецовым, думал, что умненькая девочка лишь поддразнивает его, а жизнь свою построит на другой, более солидной основе. Но мальчик отличился. Такое мужество, такое благородство в защите девичьей чести! Как же тут не замереть от восторга? А главное — не побоялся схватиться с начальством. Впрочем, это сейчас в моде — цыплячий нигилизм.

Мрачным тяжелым взглядом Медоваров сверлил противника.

— Так, так… Значит, в благородство играете? Ясно.

Но мальчишка почему-то спокоен. У другого бы поджилки затряслись. Мало ли что под этим «ясно» понимать? Насчет чего ясно? И многозначительно, как фокусник, Толь Толич вытаскивал из себя загадочные слова:

— Вы уже хотели сыграть в благородство в отношении гражданки Мингалевой, но попытка не удалась. Мы еще расследуем это дело, и не думаю, что сцена, которую я имел несчастье наблюдать, свидетельствует о ваших высоких моральных качествах.

Именно так, не раскрывая до конца, что он подразумевает под неудавшейся попыткой, — а здесь можно понимать всякое, — Медоваров сразу убивал двух зайцев. Во-первых, он предостерегал Римму, намекая на донжуанские поступки Багрецова, а во-вторых, грозил ему дополнительным расследованием странной пропажи паспортов, которые, как тот сам признался, снял с аккумуляторов.

Багрецов догадывался, что за игру затеял милейший Толь Толич. Но самое отвратительное заключалось в том, что теперь уже оскорблялась честь не только Риммы, но и Нюры. С этим примириться нельзя.

— Как вам не совестно, Анатолий Анатольевич? — запуская пальцы в свою шевелюру и раскачиваясь, словно от мучительной зубной боли, заговорил Вадим. Простите, что я вас, старшего, должен стыдить. Мне глубоко оскорбительны все эти намеки и подозрения. Хотите знать, что здесь произошло?

— Что за тон? С кем вы говорите? — возмутился Медоваров и, предупредив, что подобной дерзости не стерпит, направился к двери. — Вы тоже хороши, проходя мимо, бросил он Римме. — Обязательно расскажу матери.

«От Медоварова всего можно ожидать: и матери расскажет, и знакомым», решил Вадим и встал у двери.

— Нет, уж простите, Анатолий Анатольевич! Вы должны меня выслушать. Римма не очень удачно подшутила, взяла важные документы, а я испугался и стал у нее вырывать. Вот и все.

Медоваров саркастически улыбнулся, обращаясь к Римме:

— Ну, где же ваши документы?

При всем своем равнодушии и безразличии к людям, этого Римма стерпеть не могла. Она готова была вцепиться в Димкины волосы и методично бить его головой об стену, пока он окончательно не ошалеет, пока память у него не отобьешь. Джентльмен какой нашелся! Защитник! Ну обнял. Поцеловать бы даже мог. Подумаешь, Художественный театр! Ничего бы не случилось. А тут своей слюнтяйской честностью он и утопить может.