Золотые миры.Избранное - Ирина Кнорринг

12/ VIII, 1927

«В расчётливом, высоком кабинете…»

Какая б ни была вина,Ужасно было наказанье.

А.Пушкин

В расчётливом, высоком кабинетеСемь лет — семь лет — вести на эшафот.Зачем же мы одолевали гнётБезумных девятнадцати столетий.

Зачем же был Христос, зачем страдал?Чтоб снова — зуб за зуб, за око — око?Чтоб снова — казнь? И мир ещё не зналТакой утонченной, такой жестокой.

Семь лет казнить! И мы ещё моглиСвоей цивилизацией гордиться!Уж не блестят ли хищные зарницыНад первобытным хаосом земли?

И нет имён печальнее на свете,Чем два звенящих — Сакко и Ванцетти.

23/ VIII, 1927

«В душный вечер, безлунный и чёрствый…»

В душный вечер, безлунный и чёрствый,Под упрямые думы мои,Эти руки играли в покорство,Извиваясь, как две змеи.

А когда в самой нежной печалиЗагорался в глазах вопрос, —Эти руки нервно дрожалиИ тихонько касались волос.

А ведь это же было: весна,Роковое предчувствие лета.Воля к жизни, пьяней вина,И звериная радость рассвета.

Осень давит предчувствием зла,И тоской о не бывшем лете,Оттого, что никто не заметил,Как я этого лета ждала…

Воля к жизни покорно слабеет,В сердце едкий и злобный испуг,Оттого, что никто не жалеетЭтих слабых и чувственных рук.

3/ IX, 1927

«Потянуло вечерней прохладой…»

Потянуло вечерней прохладой,Самой нежной и грустной порой.Тишина Люксембургского садаЗашуршала опавшей листвой.

А над Сеной — огни и туманы.Стынут шумы на том берегу.И впервые мне сделалось странно —Для чего я себя берегу?

И дома, и мостов очертаньяРовно скрыла осенняя мгла…Напряжённая радость молчанья,Для чего я тебя сберегла?

5/ IX, 1927

«Быть только зрителем безмолвным…»

Быть только зрителем безмолвным,Смотреть на мир и наблюдать,Как море воздвигает волныИ волны рушатся опять.

Торжественно и безучастноЧитать печаль чужих страниц,И взглядом ровным, взглядом яснымСледить за трепетом ресниц.

И в самом ярком, самом знойном —В своей изломанной судьбеБыть только зрителем спокойнымПроисходящего в себе.

Взлететь бы лёгкой синей птицей,Зарыться в солнечной дали.И незаметно притулитьсяНа самом краешке земли.

5/ IX, 1927

«Слова любви тогда цвели в душе…»

Слова любви тогда цвели в душе,И были дни торжественно-прекрасны,И жили мы, как будто в шалаше,И лес шумел ветвями сосен красных.

Но дни текли. И подошёл тот час,Когда шалаш нам показался тесен,Когда рванулись голоса у насВ ещё неведомой безумной песне.

А осенью так холодно душе.Огонь не греет под промёрзлой крышей,И всё живём мы в старом шалаше,Не видим солнца и дождя не слышим.

5/ IX, 1927

«Осень мутной ржавчиною метит…»

Осень мутной ржавчиною метитПрисмиревший Люксембургский сад.И невесело играют дети,И печально о не бывшем летеЛистья, опадая, шелестят.

Дни всё радостнее, всё нежнее,Станет жизнь до ужаса проста.Ветер мечется в пустой аллее,И слепые статуи белеютВ зелени высокого куста.

Им — всегда покорно красоватьсяМраморной, покорной наготой.Ну, а мне пора идти домой,И пора бы перестать смеятьсяНад своей, не бывшей высотой.

5/ IX, 1927

«Я не нашла торжественное слово…»

Я не нашла торжественное слово,Движенье нужное карандаша,Когда уже на всё была готоваВстревоженная, жадная душа.

Казалось, что уж ничего не надо,Что жажда дикая утолена,Но всё росла и ширилась она,Как тихая, вечерняя прохлада.

Тогда цвели над нами вечера,Синея куполом большим и звёздным,И если б ты тогда сказал: «Пора»,Наверно бы, я прошептала: «Поздно…»

6/ IX, 1927

«В гостиных строгих, с душными коврами…»

В гостиных строгих, с душными коврами,Под солнцем пляжа, под глухим дождём —Томясь под уличными фонарями,Тебя мы ждали. Ждём.

Стремясь к одной, к одной безумной цели,Ненужную свободу разлюбя,Всю жизнь, всю жизнь, быть может, с колыбелиМы ждём тебя.

Душа — большая, путаная тайна,Храм тихой нежности и чистоты,В который, может быть, почти случайноПриходишь ты.

И, скованные злым оцепененьем,Мы жадно ждём, когда в неверный часТы подаришь случайное волненьеОдной из нас.

7/ IX, 1927

«Потеряла дорогу назад…»

Потеряла дорогу назад.Не уйти, не забыть, не вернуться.Я боюсь приоткрыть глазаВ неизбывной боязни проснуться.

Как в безвольном, горячем бреду,Силы нет ни хотеть, ни верить:Ты не бойся, что я уйду, —Я вернусь к этой тёмной двери.

Сам ведь знаешь, что нет пути,Никуда от тебя не уйти.

8/ IX, 1927