Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа - Алексей Кунгуров

Быстро однако комиссия отработала — менее чем за месяц изучила горы документов и выработала проект постановления. Видите нестыковочку? Бла-бла-бла про «старые традиции» здесь только для отвода глаз. Важная информация — это то, что поступившие в Политбюро документы были засекречены общим отделом ЦК. Дело в том, что общий отдел в принципе не мог присвоить гриф секретности документам, которые исходили от народных депутатов СССР (депутатской комиссии). Это действие абсолютно абсурдно, потому что заставить депутатов держать содержание документа в тайне невозможно, они Политбюро не подчинялись. Гораздо логичнее предположить, что проект постановления и заявления для печати был разработан теневой партийной комиссией, которая по странному совпадению заседала там же, где и депутатская — на Старой площади. А до тех пор, пока документы не будут одобрены Политбюро, они и были засекречены, дабы не произошло нежелательной утечки. Косвенно это подтверждается тем, что помимо этого фигурировали еще некие-то радикальные проекты постановления Афанасьева и проект эстонских депутатов от 9 июля — вот эти документы действительно могли исходить от членов комиссии.

Абаринов пишет в своей книге со ссылкой на мемуары первого заместителя заведующего отделом ЦК КПСС по связям с социалистическими странами Александра Капто «На изломе века»: «Однако подготовленный вариант заявления вызвал подлинную идеологическую баталию и на Политбюро 31 июля одобрен не был. Дальнейшее продвижение работы над документом было трудным. Члены комиссии старались ускорить ее работу, оказывали давление на председателя со своей стороны, чтобы добиться опубликования хотя бы промежуточного варианта. Яковлев не получил на это согласия Горбачева. Даже выступление на съезде стало возможным только под угрозой отказа от поста председателя комиссии. Наконец Ю. Афанасьев и группа членов комиссии выступили против ее председателя и предали огласке предварительный текст заключения».[103]

Теперь ясно, для чего нужна была депутатская комиссия? Поскольку Горбачева в очередной, кажется, уже пятый раз, не удалось уломать на признание «секретных протоколов», информацию просто слили через придурковатых съездовских демократов. Так оказывалось давление на Горбачева (мол, согласись с нашими условиями, иначе спустим с цепи безбашенных радикалов) и продолжалась обработка общественного мнения.

То, что членов депутатской комиссии истинные режиссеры спектакля с «секретными протоколами» воспринимали, как ничего не решающих марионеток, прекрасно показывает документ, представленный на фото 8 и 9. Я специально не стал его комментировать в главе «Постановление», давая возможность внимательному читателю самостоятельно заметить в нем очевиднейшие нелепости. Репродуцированный в книге «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях»,[104] он озаглавлен как «Рабочий экземпляр постановления II Съезда народных депутатов СССР…», но подписан всеми членами комиссии. Между тем рабочие экземпляры обычно пишутся от руки и подписываются только секретарем и председателем комиссии. Нет нужды подписывать всем участникам комиссии каждый рабочий вариант, которых могут быть десятки. Какой смысл вообще подписывать черновики проекта?

Но допустим, что какой-то смысл в этом имелся. В этом случае надо было выработать проект, согласовать его со всеми, внести исправления, отпечатать начисто и после этого дать на подпись членам комиссии. Дело в том, что ни одно должностное лицо никогда не будет подписывать документ, содержащий массу исправлений от руки. Если же по каким-то причинам незначительные исправления вносятся в момент подписания, то всякое исправление также заверяется подписью. Почему так принято? Да потому, что если в подписанном документе присутствуют исправления от руки, то изменять документ можно будет уже после того, как он подписан. Например, стороны заключили договор о продаже нефти по одной цене, а потом продавец от руки вписал более высокую цену и на этом основании потребовал увеличить оплату — разве можно такое представить? Поэтому НИКТО НИКОГДА не подписывает документы с исправлениями! Попробуй потом разберись, правился он до подписания или после. Неужели трудно было напечатать каких-то три странички начисто, прежде чем дать на подпись двум дюжинам народных депутатов? Опытная машинистка справилась бы с этой работой минут за 15.

Исправления на подписанном документе свидетельствуют о том, что эти многочисленные правки вносились уже после того, как проект подписали депутаты — это же совершенно очевидно! Но кто мог редактировать уже подписанный депутатами проект? Это, вероятно, делали члены теневой партийной комиссии, которая и играла главную роль в этом деле. Еще один аргумент в пользу моей гипотезы заключается в том, что подписанный проект не датирован. Железное правило делопроизводства гласит, что датируется любой исходящий документ. А если документ не датирован (что, кстати, является традицией, когда дело касается «секретных протоколов»), то сделано это может быть лишь с одним умыслом — вписать необходимую дату задним числом тогда, когда это будет нужно. Но поскольку рассматриваемый вариант не был окончательно утвержден, то его за ненадобностью и не датировали. Он был формально отправлен в мусорную корзину, а фактически оказался в личном (!) архиве Александрова — секретаря депутатской комиссии, который официально не входил в ее состав. Элементарно, Ватсон! — так говаривал в подобных случаях Шерлок Холмс.

Кстати, свой доклад Яковлев не согласовывал с членами депутатской комиссии, а получил добро на свое выступление на Съезде лично от Горбачева. Процитируем уже известного нам активиста-яковлевца Льва Безыменского:

«8 августе 1989 года в работе комиссии наступил кризис. Радикальная группа, лидером которой стал Ю. И. Афанасьев, требовала, чтобы к 23 августа был опубликован хотя бы промежуточный результат. Однако председатель комиссии А. И. Яковлев не получил согласия на это от М. С. Горбачева. Открытыми противниками А. Н. Яковлева были Е. К. Лигачев, В. А. Крючков, М. С. Соломенцев. Как свидетельствовал А. Н. Яковлев, практически он не получил поддержки у членов ПБ, за исключением Э. А. Шеварднадзе. Только угроза отставки А. Н. Яковлева с поста председателя комиссии заставила М. С. Горбачева согласиться на выступление А. И. Яковлева на съезде.

После этого группа членов комиссии передала предварительный текст проекта выступления А. Н. Яковлева прессе (в нем признавались протоколы) и выступила на пресс-конференции с обвинениями в адрес своего председателя. Возникла реальная угроза развала комиссии. Но победила тактика А. Н. Яковлева, который стал выше личных обид и не дал комиссии распасться. Появилось такое решение: А. Н. Яковлев будет выступать с „личным докладом“, следовательно, согласовывать в комиссии (а также вне ее, т. е. в Политбюро) доклад не надо, подготовить надо лишь проект резолюции, предлагаемой съезду, и краткую объяснительную запись. Эти документы были готовы 4 ноября; доклад был сделан 23 декабря на II Съезде народных депутатов СССР».[105]

Опять мы видим, что обсуждение происходит именно в Политбюро, и там же принимаются все решения. А то, что Абаринов пишет о закулисье Съезда, вообще шокирует своей откровенностью:

Проект встретил резкое противодействие консервативного большинства и при первом голосовании не прошел. Рассмотрение проблемы секретных протоколов было полностью отвергнуто.

Комиссия после заседания собралась в зале. Яковлев, лукаво усмехаясь, поручил Александрову подготовить на следующий день аргументацию с учетом того, что копия существует. К восьми часам утра текст лежал на столе. Яковлев его подправил и произнес в виде краткой речи, сообщив, к изумлению членов комиссии, о наличии копии. В подтверждении ее подлинности сыграл свою роль владелец коллекции подписей ВММолотова, сделанных как кириллицей, так и латиницей на различных документах, — Э. Липпмаа. Возражение против подлинности документов, где подпись Молотова проставлена латиницей было снято. Важнейшим аргументом было представление акта от апреля 1946 г. о передаче и приемке документов Особого архива МИД СССР, который был подписан сотрудниками секретариата Молотова Д.В.Смирновым и Б. Ф. Подцеробом. В перечне указывались не только копии, но и подлинники секретных протоколов на русском и немецком языках к советско-германским договорам 1939 г. и другие связанные с ними материалы.[106]

Выходит, что члены депутатской комиссии даже не подозревали о наличии заверенной копии «секретного протокола», которая, по словам автора, лежала в папке Александрова. Сами члены комиссии не участвовали в выработке «своих» документов — это делал все тот же приставленный Яковлевым секретарь Александров. Соответственно, позднейшие байки Яковлева о ночных бдениях и напряженной работе после первого доклада на Съезде — ложь. Стоит дополнить Абаринова, что изумление у членов комиссии вызвало не только наличие копии, но и «акт от апреля 1946 г.» Смирнова — Подцероба, о котором они тоже ничего не знали.