Тернистый путь - Сакен Сейфуллин

— Пусть будет так! — и зажмурил глаза, как бы предаваясь сладкой мечте…

Я, усмехаясь про себя, воскликнул: «Голодная степь, оказывается, у тебя есть и такие сыны!»

Акберген украдкой от Чокая подмигнул мне:

— Сакен, ты приехал издалека. До ваших краев, наверное, дошли слухи о двух беговых конях волостного под кличками Аклак — Белый козленок и Бескырка — Пять сопок.

— Да, да, я заочно знал вашего волостного. Громкие вести о двух скакунах его доходили до наших ушей! — поддержал я Акбергена.

Чокай открыл глаза и в упор на меня уставился:

— О ком больше говорят, об Аклаке или о Бескырке?

— Ваш Аклак более популярен! — ответил я.

— Да, верно! Удачлив конь Аклак, но как скакун Бескырка опережает его! — поправил «волостной».

Акберген многозначительно обратился ко мне:

— Сейчас волостной приехал на Бескырке. Ты ведь знаток лошадей. После того, как поедим мяса, ты посмотри и оцени его достоинства!

— Хотелось бы посмотреть и Аклака, видимо, он сейчас хорошо упитан? — отозвался я.

— К сожалению, нет. Целое лето на нем ездил батыр Буенбай[87] — сын волостного и не дал ему возможности отдохнуть, — пояснил Акберген.

— Неужели известный батыр — сын волостного? — поинтересовался я.

— Еще бы! — со смаком подтвердил Акберген. — Если он зол на кого-нибудь, то угонит его скот из любой местности, где бы он ни находился!

— Имена батыров всегда отличались своей необычностью, как например, Таргын, Камбар, Алпамыс, Саин. А Буенбай несколько грубовато звучит, — заметил я.

Волостной открыл глаза и пояснил:

— В роду Уйсин был известный конокрад Буенбай. Когда наши аулы прибывали на Чу, он нападал на нас, как голодный волк, и наводил страх на народ. Веря в приметы, я нарек сына его именем!

После сытного обеда мы вышли проводить Чокая. Бескырка оказался незавидным темно-гнедым конем.

Чокай с суровым видом сел на свою рабочую лошадку и уехал.

Мы с Красавчиком посмеялись и стали допрашивать Акбергена.

— Неужели он подарил тебе этого жирного барана? Не стыдно тебе обманывать? А еще говоришь, что он родной брат твоего отца,

Акберген рассмеялся:

— Чего тут стыдного, он богатый… Если я не съем его барана, то все равно другой воспользуется случаем… Таким он родился, таким и отправится на тот свет… Однако он хитер, как Ходжа Насыр![88] — продолжал Акберген. Сын у него тихий, трусливый, а отец нарочно врет, объявляя его вором, силачом, храбрецом. Хочет, чтобы люди боялись и остерегались трогать его скотину. Своих коней он называет скакунами и тоже с хитростью, дескать, сын — батыр, отъявленный вор, да еще на коне-скакуне.

Я в недоумении спросил:

— В чем же хитрость, если его обдурили и получили в подарок за это жирного барана?..

— Он не такой простак, он свое возьмет. Весной поедет по дворам собирать конскую колбасу, жирные бараньи ляжки, утверждая, что это налог и угощение в пользу волостного.

— В прошлом году при мне он прибыл к Алтыбаю и потребовал свою долю, — начал рассказывать Красавчик. — Рыжая жена Алтыбая вынесла жирную конскую колбасу и приторочила ее к седлу Чокая. И вот с этой колбасой Чокай поехал по дворам, заявляя: «Каждый год с тех пор, как я стал волостным, Алтыбай отдает мою долю. А где же предназначенная мне доля с этого хозяйства?»

— И что же, выполняют его просьбу? — спросил я.

— Многие выполняют… Забавляются тем, что он называет себя волостным, балуют его.

— Если люди шутят над Чокаем, а Чокай насмехается над людьми, значит, они квиты! — заметил я.

Вечно живой ходжа Насыр, оказывается, ты обитаешь и в Голодной степи!..

АШАЙ

Однажды, когда я сидел в многолюдной юрте, послышался стук копыт, кто-то подъехал и привязал лошадь к веревке, опоясывающей юрту. Вошел рослый рыжий жигит. У него были короткие усы, а на кончике подбородка торчали рыжие волоски. Одежда его бросалась в глаза: новый тымак из меха красной лисицы, покрытый сине-полосатым шелком, поношенная короткая доха из шкуры гнедого жеребенка. Опоясан он был матерчатым неприглядным кушаком, на ногах его старые сапоги с короткими голенищами. В руках кнут с кнутовищем из таволги.

— Кто это? — спросил я у сидящих поблизости.

— Известный жигит Ашай!

Я о нем многое слышал… Борзая Ашая вчера поймала лисицу… Сам Ашай пристрелил кабана… При схватке с бандитом он отобрал у него ружье… В прошлом году Ашай один одолел десятерых налетчиков. Сначала врасплох снял с коня одного, связал его, поручил охранять жене, а сам схватил винтовку, вскочил на коня и разогнал остальных…

Рыжий, крепко сбитый Ашай сел рядом со мной.

— Говорят, недавно ваша борзая поймала красную лису? — спросил я.

— Да, поймала.

— Действительно красную?

— Какая, по-вашему, лисица на моем тымаке? — спросил Ашай, покачивая головой.

— Красная! — подтвердил я.

— А та лиса еще краснее этой!

Когда Ашай уезжал, он вызвал меня из юрты и сказал, что приехал познакомиться со мною.

— Давайте будем близкими друзьями! — предложил он мне.

Я был доволен.

— Ты заговорил со мной о красной лисице, которую я поймал вчера. Я сошью тебе из нее тымак и покрою тонким шелком. Завтра приезжай в наш аул, мой дом будет твоим! — решительно заключил Ашай.

Назавтра к моему приезду Ашай прибрал свою маленькую юрту и разостлал новые кошмы. Сидя у костра, он играл на домбре.

— Жаль, что кобыз сломался при перекочевке! — сказал он. — Я на нем хорошо исполняю кюй Ыкласа… Я слышал, как сам Ыклас играл на кобызе. Он был чародеем! — восторгался Ашай.

Аул Ашая состоит из четырех бедных юрт. У самого Ашая маленькая серая юрта. Ценного в ней — рыжая борзая и тымак из лисы. Худой деревянный кебеже[89] и сломанный абдра.[90] Тренога кособокая, казан на ней погнутый, чайник весь покрыт сажей, перина грязная, тонкая. Только разостланные под нами кошмы новы.

Ашай считает бедность большим позором и потому всячески старается показать себя зажиточным.

Младший брат Ашая при входе в его юрту не поднимается выше костра. К Ашаю он обращается, как к чиновнику, с поклоном, с большим уважением.

— Кто-нибудь проверил табун, в какой стороне он пасется? — спросил Ашай.

— Лошади пасутся в черном овраге, я недавно ездил! — ответил младший брат.

— Отведи коня Сакена в табун! — приказал Ашай. Судя по тону хозяина, можно было подумать, что лошадей у него вполне достаточно. Но вскоре я точно установил, что Ашай сильно преувеличивал, называя табуном всего лишь десяток стригунков и кобылиц, принадлежащих всем трем хозяйствам.

Вечером возле аула я увидел небольшую отару, примерно около ста овец.

— Оказывается, овец у вас маловато, — заметил я.

— Нет, не так уж мало. Основная отара находится в нашем втором ауле!.. — ответил он.

Но вскоре я убедился, что не было у него никакой основной отары. Проклятая бедность сильно удручала Ашая, оскорбляла его человеческое достоинство, подрезала крылья его души.

Мы подружились с Ашаем. Вечерами подолгу сидели у костра. Ашай рассказывал:

— …В прошлом году, как раз в это время, наш аул откочевал от черного оврага в сторону Чу. Нам не хватило тягла, поэтому наша юрта осталась на старом месте до следующего дня. Вокруг не было ни единой души. Ночью мы вдвоем с женой спали в юрте. В полночь послышался топот копыт с востока — со стороны Арки. Я вскочил с постели, натянул сапоги и купи и через дверную щель увидел, что целый табун, около пятидесяти-шести-десяти лошадей, скачет прямо к нашей юрте. Черными пятнами виднеются люди, приблизительно человек десять. Моя жена тоже оделась. Я догадался, что лошадей гонят конокрады. Двигались они со стороны Арки. Табун проскакал мимо нашей юрты, и в это время одна лошадь, усталая, голодная, наверное, собственная лошадь одного из конокрадов, изнуренная бесконечными переходами, остановилась возле юрты. Кто-то подскакал к ней и хотел погнать дальше, но лошадь побежала вокруг юрты, и всадник начал за ней гоняться. Я внимательно присмотрелся через щель и увидел, что у всадника за спиной ружье. Пока он отгонял лошадь от юрты, его спутники удалились. Когда всадник проезжал мимо моей двери, я выскочил из юрты, схватил конокрада за ногу и моментально снял с коня. Не давая ему опомниться, ударил его кулаком в грудь несколько раз, взял у жены платок и сунул его в рот бандиту. Связал ему руки и ноги, сиял ружье, из-за пазухи достал патроны. Жене приказал сторожить конокрада, а сам вскочил на коня и погнался за табуном. Лошадь конокрада оказалась резвой и сильной. «Эй!..»— подали голос конокрады. Я отозвался, показывая, что все в порядке, догоняю.

В том направлении, куда они скакали, находился наш род Токтаул. Я все время надеялся, что конокрады приблизятся к этим аулам, поэтому умышленно не догонял. Проехали еще немного, почти подъехали к нашим аулам. Мне опять подали голос. Я тщательно проверил подпруги и решился на риск. «Держи воров!»— отчаянно закричал я, пустил коня галопом и выстрелил вверх. Среди ночи выстрел разнесся далеко. Безмятежно скакавшие конокрады от неожиданности пришли в смятение. Я выстрелил в лошадь одного из воров, тот слетел с коня.