Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Вчера проводила я своих Беннигсенов за границу. Эта разлука с Сашею была для меня особенно грустна, потому что я так боюсь за ее положение и за разрешение, с незнакомыми докторами, после такой длинной дороги. Ей очень не хотелось уезжать; она прощалась со мною с большими слезами, и мне было тяжело, - я в первый раз буду в Браилове без нее. Ее маленький мальчик все повторял мне: “Маня (это он сам) опять приедет”.

Рассказчик о Браилове, о котором Вы пишете, друг мой, довольно верные сведения давал о нем: Браилов действительно стоит три миллиона и дает дохода (валового) шестьсот тысяч, из них четыреста тысяч сахарный завод и двести тысяч экономия, но ведь все это в Браилове же и поглощается. У меня есть один знакомый, который говорит, что “Браилов - это маленькое государство”, и это очень метко, потому что там действительно все ведется на государственную ногу и дефицит, так же как у нас в России, в государственном бюджете.

Как я буду рада, дорогой мой Петр Ильич, если Вы совсем успокоитесь от разлуки с Модестом Ильчом и не будете ни сколько скучать в Браилове. Ваше обещание часто мне писать весьма меня обрадовало.

До свидания, мой дорогой, несравненный друг. Всею душою Ваша

Н. ф.-Мекк.

Приехал ли Ваш Алексей? Хорошо ли у Вас начало?

148. Чайковский - Мекк

Браилов,

23 мая 1878 г.

Дорогой друг! Пишу Вам это письмо, сидя на Вашем балконе, в прохладной тени, окруженный со всех сторон зеленью и цветами. После грозы, которая третьего дня гремела без длинных перерывов целые сутки, воздух сделался свеж, чист. Жара несколько спала, между тем ветра нет, деревья не шелохнутся, птички задают неумолкаемый концерт, словом, стало до того хорошо, что не опишешь никакими словами. Я по горло погружен в блаженное созерцание природы. По временам досадная и докучная мысль о том, что скоро нужно начать хлопоты по делу, выводит меня из состояния счастливого покоя, но я победоносно отгоняю ее. Хочу еще несколько дней пожить, отрешившись от предстоящих сует и забот. И как полезно, как отдохновительно для меня это одинокое пребывание в Вашем несравненном Браилове! Сколько сил я здесь набираюсь, сколько я передумал здесь полезных мыслей для руководства в будущем! Незабвенные, чудные дни, проходящие, как сон, до того. незаметно скоро, что я сейчас изумился, вспомнив, что завтра уже неделя моего пребывания в Браилове.

Вчера под вечер я ездил на скалу, и на сей раз с чаепитием. Удовольствие еще усугубилось вследствие того, что, гуляя по всем направлениям в окружающих скалу лесах, я нашел значительное количество грибов, а это одно из любимых моих летних удовольствий. Таким образом, сегодня за обедом я буду иметь удовольствие вкушать плоды своих собственных исканий. Впрочем, замечу, что искать грибы куда веселее, чем вкушать их. Минута, когда видишь и срываешь хороший коренастый белый гриб, очаровательна. Это должно быть похоже на ощущение любителя карточной игры, когда ему сдадут козырей. Всю ночь мне сегодня грезились красные, толстые, огромные грибы. Проснувшись, я подумал, что эти грибные грезы суть совершенно детская черта.

И действительно, живя вдвоем с природой, делаешься, как ребенок, восприимчив к самым простым, безыскусственным радостям, причиняемым ею. Вчера, например, я с величайшим наслаждением, должно быть, около часу следил, как в саду около дорожки улитка попалась в крошечную муравейную кучку.

Как они напустились на безвредного, хотя и огромного врага! Как бедная улитка конвульсивно подергивалась и старалась спрятаться в свое жилище, куда муравьи проникали за ней и довели ее, наконец, до совершенного истощения сил! Как хлопотливо, дружно муравьи язвили ее! Я не понимаю, как можно хотя единый миг скучать в деревне, живя даже совершенно один? Неужели эта маленькая сцена, в микроскопических формах которой разыгралась целая трагическая борьба многих индивидуумов, не интереснее пустых разговоров и того жалкого переливания из пустого в порожнее, которое составляет суть времяпрепровождения в большей части обществ!

Марсель доставляет мне ежедневно московские и одесские газеты; я просматриваю их, но очень поверхностно. То, что происходит в политике, очень мало утешительно. Или я ничего не понимаю, или мне кажется, что России, благодаря таким дипломатам, как Шувалов, наклеили нос. Положим, что если можно обойтись без войны, то это большое счастье. Сидя на балконе Браилова, как-то совестно желать, чтоб там где-то лилась кровь и терпелись адские муки ради поддержания нашего достоинства. Но в таком случае зачем кровь лилась в прошлом году? Неужели даром? А дело идет к тому очевидным образом.

Знаете, что теперь занимает меня-и о чем я часто думаю? В тот вечер в Киеве, когда сестра и Модест были на представлении Росси, а я оставался стеречь детей, я прочел ту самую “Ромео и Юлию”, которую они смотрели в театре. Тотчас же у меня засела в голову мысль написать оперу на этот сюжет, и “Ундин а” перестала привлекать меня. Оперы Беллини и Гуно не пугают меня. В них Шекспир исковеркан и искажен до безобразия. Не находите ли Вы, что эта великая, архигениальная драма способна привлечь музыканта? Я уже говорил об этом с Модестом. Он пугается великостью задачи, но смелость города берет. Буду много думать о сценариуме этой оперы, на которую я положил бы все свои силы, а они еще есть в запасе.

Получил письмо от Анатолия. Он выхлопотал себе отпуск в конце мая на два месяца. Это для меня большая радость.

Полагаю, что съедусь с ним в Москве в начале июня и при его помощи и руководстве начну дело.

До свиданья, бесценный, дорогой друг.

Ваш П. Чайковский.

Соловей в Вашем кусте есть и поет усердно.

149. Мекк - Чайковскому

[Москва]

25 мая 1878 г.

Сокольники.

Сегодня я получила Ваше письмо, мой милый, милый друг, и обрадовалась несказанно тому известию, которое Вы мне даете. Слава богу, что она согласна, а я боялась, что придется еще долго провозиться с этим делом. Теперь, конечно, надо скорее действовать, ковать железо, пока оно горячо, а то я боюсь, что она передумает.

Мне очень будет жаль, когда Вы покинете Браилов, я так счастлива Вашим пребыванием в нем, но я надеюсь, дорогой мой, что это есть первый, но не последний раз, что я принимаю Вас у себя и могу заботиться о Вас как о моем милом, дорогом госте. Вы не можете себе представить, сколько радости, сколько наслаждения я испытываю при мысли, что Вы у меня и что Вам нравится Браилов. Мне очень жаль, бедный друг мой, что Вы наткнулись на графа Сципио, хотя скажу при этом, что он очень порядочный человек. Он поляк хорошей фамилии, воспитывался во Франции, сперва в университете, где окончил курс как bachelier [бакалавр], a потом специально изучал во Франции же свеклосахарное производство. Он очень хорошо знает свое дело, и я им очень дорожу как директором. Насчет дохода с фабрики он сказал Вам сущую правду, - только она и дает доход, но это все поглощается экономией, хотя в нынешнем году я начинаю надеяться получить в руки с сахарного завода 103000 рублей, из которых я уже получила 31 000 рублей и вчера получила письмо от графа, что у него еще имеются 50 000 налицо и в конце июня будут 22 тысячи и что экономии не нужны эти деньги. Мне еще не совсем верится, чтобы экономии не были нужны, но если это так, то это будет первый доход за десять лет из Браилова: Ваше пребывание там принесло мне счастие. Как я буду рада, если оно принесет Вам приятное воспоминание!

Наше сходство вкусов и натур и меня поражает необыкновенно: не только Вам понравился Фолькман, который и мне очень нравится, но Вам понравилась особенно даже ta же самая часть серенады, которая и мне чрезвычайно нравится. В скрипичном концерте А. Рубинштейна Вам также понравилась первая часть, которая и мне очень нравится; в особенности мне нравится вступление скрипки с первою темою. Разработки его вообще немножко слишком обыкновенны. Может быть потому, что я не музыкант, они мне кажутся такими, но я нахожу, что они большею частью трудны только с технической стороны, а не с научно-музыкальной. А знаете, милый друг, по части похищения чужих мыслей, что никто столько не ворует их, как именно Антон Рубинштейн, не говоря уже о том заимствовании, которое существует в его темах, часто очень избитых. Как, например, его романс для фортепиано Es-dur, переложенный Венявским для скрипки с фортепиано, есть такое сочинение, которое само похоже на очень многое и очень многое на него, ни дать, ни взять, как гоголевские герои “Мертвых душ”, про которых всегда кажется, что я кого-то знаю точно такого. Но это, впрочем, не мешает этому романсу быть премилому, потому что Рубинштейн, il a cette verve dans la composition qui les rend tres attrayant [у него есть тот огонек в сочинениях, который делает их весьма привлекательными]. Вообще я люблю его сочинения, потому что он самую ничтожную мысль умеет сказать с такою страстью, что приведет в движение все нервы. Trio Направника мне также нравится. Я не заметила похищения, потому что не довольно коротко знакома с обоими сочинениями, но, конечно, похищение сделано заведомо, потому что он-то как chef d'orchestre [дирижер] хорошо знаком с Вашею оперою. Я о Направнике как человеке имею дурное мнение, о Фолькмане я знаю, что он старичок, очень беден и живет в Пеште. Так как его сочинения мне очень нравятся, то я в Вене наводила об нем справки, но не могла достать его подробного адреса. Мне чрезвычайно нравятся те дикие гармонии, которые преобладают в его сочинениях, и безотрадная тоска, которая в них часто слышится. Не знаю, как благодарить Вас, мой милый, безгранично любимый друг, за то удовольствие, которое Вы мне хотите доставить, оставив Ваши сочинения. Если бы мне не было уже так дорого все, что есть Вы, я сказала бы, что эти сочинения будут мне особенно дороги, но при всем этом в них будут заключаться для меня особенные воспоминания..