Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы - Литагент «АСТ»

5 сентября. Погода стоит все та же, самая дурная, осенняя; в моей хате оттого еще скучнее; впрочем, на нее я не могу жаловаться: она довольно просторна и чиста, что же более мне можно требовать? Малороссийские избы несравненно лучше русских тем, что они всегда чисты, вымазав ее раз в неделю, она как новая, ежели зимою они не будут холодны, то в рассуждении квартир не останется ничего желать.

Сегодняшнее число мне памятно по двум причинам: раз, как именины Лизы, а потом, как день, в который мы под Шумлою получили известие о заключении мира. Год тому назад радость окончания войны и удовольствие возвращения в отечество заглушали мои заботы и обманутые надежды. Два года назад любовь и они ласкали меня. А теперь скука бродит со мною неразлучно, как тень моя.

8 сентября. Сейчас кто-то взошел ко мне; я пошел посмотреть, и глядь, — это была моя хозяйка, очень недурная, молодая бабенка, за которой я начал волочиться; она побежала вон, я за нею через сени (которых двери я увидел заложенными) и другую хату, где она спряталась за печку.

15 сентября. Что касается до сквирских новостей, то их мало: театр, там появившийся, все еще существует, два раза в неделю играются на нем комедии Коцебу и т. п. Труппа не блистательная, даже и хорошенькой актрисы нет ни одной, но по месту и публике она очень хороша. Последняя, состоящая из городских чиновников и нашей братьи офицерской, не может быть взыскательна, ибо очень немногие из оной видели лучшее. И сцена, поставленная в сарае жидовской корчмы, очень изрядная, места, разделенные на ложи(!!), кресла и партер, или лавки, вмещают с сотню зрителей, — чего же более можно требовать от сквирского театра? Мою красавицу в трактире, со всем ее домом, жестоко побил пьяный мой сослуживец Милорадович, человек пустой и чрезвычайно задиристый, который с первой встречи с ним мне очень не понравился.

Откинув всякое лицеприятие, подобный поступок — без причины поругать слабую женщину — низок; несмотря на 1500 руб., которыми он за это обязан поплатиться, стращают нас закрытием любимого трактира. Удивительно, как нас можно этим испугать, и много ли мы потеряем! Но оставим это. Пользуясь случаем слушать оправдания, я много говорил с недоступной, хвалил ее прелести: зубы, ножки (те и другие точно хороши), даже последние ласкал; на мои любовные слова отвечала она иногда улыбкой. Говоря с миленькой своей дочерью, она назвала ее «сердцем» (очень обыкновенное выражение у поляков). «Когда же вы меня так назовете?» — спросил я, и, к удивлению моему, сложив с уст обыкновенную в таких случаях печать молчания, она отвечала: «Не знаю»; на другой ее ответ, что я над всеми так смеюсь, я отвечал: когда это насмешки, то она могла заметить, что я над нею одной так смеюсь. Конечно, я весьма медленно подвигаюсь вперед, но все еще безумной надежды не теряю, тем более что это единственное развлечение, которым я могу пользоваться в бедном образе моей жизни.

17. Возвратясь из Сквиры, вот два дня как я живу почти не выходя из моей хаты, окруженный присланными мне матерью: Литературной газетой, издаваемой Дельвигом и Сомовым, их же Северный Цветок на этот год, Телеграфом и письмами из дому и от Анны Петровны. От чтения первых я перехожу к занятию последними, на которые я уже приготовил ответы к завтрашней почте. С матерью и сестрой я говорю почти только о моей нужде и деньгах, а с Анной Петровной об ее страсти, чрезвычайно замечательной не столько потому, что она уже не в летах пламенных восторгов, сколько по многолетней ее опытности и числу предметов ее любви. Про сердце женщин после этого можно сказать, что оно свойства непромокаемого, impermeable (Вяз.[емский]), — опытность скользит по ним. Пятнадцать лет почти беспрерывных несчастий, уничижения, потеря всего, чем в обществе ценятся женщины, не могли разочаровать это сердце, или воображение, по сию пору оно как бы и первый раз вспыхнуло. Какая разница между ней и мною. Едва узнавший, однажды познавший существо любви, — в 24 года, я, кажется, так остыл, что не имею более духу уверять, что люблю!!!

Северные Цветы на 1830 год никак не могут сравниться с вышедшими в 29, которые решительно лучше своих прежних, и стоят наряду с предшественниками своими. Даже отделение поэзии, всегда и во всех альманахах превосходящее прозу, весьма бедно. Отрывок из VII гл. «Онегина», описание весны, довольно вяло; маленькие, альбомные его [Пушкина] стишки: «Я вас любил» и т. п., не лучше, точно также, как и эпиграммы его и Баратынского, очень тупы.

Последний отрывок поэмы «Вера и неверие» написан хорошими стихами; но холоден. Из идилий Дельвига понравилась мне одна: «Изобретение ваяния», еще Подолинского «Гурия» и, наконец, Плетнева отрывок перевода Ромео и Джульетты. Об остальном балласте и не стоит говорить.

Из прозаических статей замечательны: «Вор» Сеньковского и «Кикимора» Сомова, обзор же его очень плох. Литературная газета, ими же издаваемая, заслужила справедливую похвалу публики. Оригинальные повести (отрывки из романа Погорельского), помещенные в ней, отличаются прекрасным слогом и верным описанием наших нравов; выбор переводных статей также хорош; критика очень умеренная. Нельзя тоже сказать про Полевого, который сделался литературным демагогом — Sansculotte, который кричит и ругает литературную аристократию, — Дантон журнальный, ругающий всех без исключения знаменитых, как он иронически их называет; в этих критиках пристрастие его слишком явно. Журнал его еще занимателен разнообразностью помещаемых статей. Между ними часто появляются тоже хорошие отрывки из новых народных романов. Картины нравов похожи на прежде помещаемые в Северной Пчеле, но уступают им в слоге. В обоих журналах очень мало появляется хороших стихотворений (исключая двух басен Крылова и нескольких пьес Пушкина, особенно двух: «Арион» и «Смуглянка», и «Пловца» Языкова — напечатанных в Литературной газете), особенно в Телеграфе; зато уже брани в нем из-за булгаринского «Выжигина» и «Дмитрия Самозванца» в Литературной газете больше, чем должно позволять. В последней «Историю» Полевого называют образцовой глупостью и спекуляцией на деньги подписчиков.

22. … Мое волокитство за панною Фил., кажется, кончилось: в этот трактир теперь никто не ходит, следственно, и мне неловко там бывать и нежничать с побитой красавицей. Зато другой трактирщик, Блезер, недавно женился на хорошенькой девочке, лет 15-ти. Вся молодежь вертится теперь около нее; она гораздо милее и не так недоступна, как моя дура.

23.

…В последних числах октября.(Презренной прозой) говоря,В деревне скучно… —

В моем Антонове, и особенно когда в нем живешь по нужде без денег, — не раз вспомнишь этот стих Пушкина. Сегодня был прекрасный осенний день; мороз очистил атмосферу и высушил землю, солнце ярко светило и даже грело. Озеро, видное из окон моей хаты, или став, как здесь называют запруженные речки, простирающиеся более чем на версту от плотины, близ которой я живу, было спокойно, и ярко отражало светлую синеву чистого неба, свежую зелень нив и обнаженные красноватые рощи, окружавшие оное. Прекрасные сии виды веселили взор и любителя прекрасного, и неутомимого охотника, но не меня. Они ни на минуту не разогнали моих забот, а охоту бродить с ружьем я также покинул давно. Бремя их тяготит меня и не дает места никакому другому чувству. — Против обыкновения, сегодня вечер провожу я дома, потому что Ушакова нет дома, а то бы и сегодня двенадцатью робертами заключился мой дневной труд. Хочу воспользоваться вечером, написав к сестре письмо.