Том 10. Публицистика - Алексей Толстой

Но не такой славы, не такого себе места хотел русский народ, — время сидеть ему в красном углу было еще впереди. Все же огромный национальный подъем всколыхнул все наше государство. Творческие силы рванулись на поверхность с мутного дна крепостнического болота, и наступил блистательный век русской литературы и искусства, открытый звездой Пушкина.

Недаром пращур плел волшебную сеть русского языка, недаром его поколения слагали песни и плясали под солнцем на весенних буграх, недаром московские люди сиживали по вечерам при восковой свече над книгами, а иные, как неистовый протопоп Аввакум, — в яме, в Пустозерске, и размышляли о правде человеческой и записывали уставом и полууставом мысли свои. Недаром буйная казачья вольница разметывала переизбыток своих сил в набегах и битвах, недаром старушки-задворенки и бродящие меж дворов старички за ночлег и ломоть хлеба рассказывали волшебные сказки, — все, все, вся широкая, творческая, страстная, взыскующая душа народа русского нашла отражение в нашем искусстве XIX века. Оно стало мировым и во многом повело за собой искусство Европы и Америки.

Русская наука дала миру великих химиков, физиков и математиков. Первая паровая машина была изобретена в России, так же как вольтова дуга, беспроволочный телеграф и многое другое. Людям науки, и в особенности изобретателям, приходилось с неимоверными трудами пробивать себе дорогу, и много гениальных людей так и погибло для науки, не пробившись. Свободная мысль и научная дерзость ломали свои крылья о невежество и косность царского политического строя. Россия медленно тащила колеса по трясине. А век был такой, что отставание — «смерти подобно». Назревал решительный и окончательный удар по всей преступной системе, кренившей Россию в пропасть и гибель. И удар произошел, отозвавшись раскатами по всему миру. Народ стал хозяином своей родины.

Пращур наш, глядя посолонь, наверно, различил в дали веков эти дела народа своего и сказал тогда на это: «Ничего, мы сдюжим…»

И вот смертельный враг загораживает нашей родине путь в будущее. Как будто тени минувших поколений, тех, кто погиб в бесчисленных боях за честь и славу родины, и тех, кто положил свои тяжкие труды на устроение ее, обступили Москву и ждут от нас величия души и велят нам: «Свершайте!»

На нас всей тяжестью легла ответственность перед историей нашей родины. Позади нас — великая русская культура, впереди — наши необъятные богатства и возможности, которыми хочет завладеть навсегда фашистская Германия. Но эти богатства и возможности, — бескрайние земли и леса, неистощимые земные недра, широкие реки, моря и океаны, гигантские заводы и фабрики, все тучные нивы, которые заколосятся, все бесчисленные стада, которые лягут под красным солнцем на склонах гор, все изобилие жизни, которого мы добьемся, вся наша воля к счастью, которое будет, — все это — неотъемлемое наше навек, все это наследство нашего народа, сильного, свободолюбивого, правдолюбивого, умного и не обиженного талантом.

Так неужели можно даже помыслить, что мы не победим! Мы сильнее немцев. Черт с ними! Их миллионы, нас миллионы вдвойне. Все опытнее, увереннее и хладнокровнее наша армия делает свое дело — истребления фашистских армий. Они сломали себе шею под Москвой, потому что Москва — это больше, чем стратегическая точка, больше, чем столица государства. Москва — это идея, охватывающая нашу культуру во всем ее национальном движении. Через Москву — наш путь в будущее.

Как Иван в сказке, схватился весь русский народ с Чудом-юдом двенадцатиглавым на Калиновом мосту. «Разъехались они на три прыска лошадиных и ударились так, что земля застонала, и сбил Иван Чуду-юду все двенадцать голов и покидал их под мост».

Наша земля немало поглотила полчищ наезжавших на нее насильников. На Западе возникали империи и гибли. Из великих становились малыми, из богатых — нищими. Наша родина ширилась и крепла, и никакая вражья сила не могла пошатнуть ее. Так же без следа поглотит она и эти немецкие орды. Так было, так будет.

Ничего, мы сдюжим!..

Фашисты в Ясной Поляне

16 декабря, при общем отступлении, немцы, бежавшие из Ясной Поляны, разрушили дом Льва Толстого и подожгли его.

При советской власти усадьба и дом Льва Толстого стали музеем, где все до мелочей сохранялось в том виде, как было при жизни писателя. Святилищем в этом доме была небольшая угловая комната с голыми штукатуренными стенами, сводчатым потолком и окошком, затемненным ветвями, — аскетическое и суровое, как все отношение к себе и своему творчеству Льва Николаевича. Сидя на низеньком стуле за неудобным столиком, он работал здесь, маленький, с морщинистым бородатым лицом, с седыми бровями, нависшими над непримиримым, блестящим от старой молодости, холодным взглядом его серых глаз. В комнате не было ни произведений искусства, ни скульптуры, ни картин, ни ковров. В углу — садовые инструменты, да несколько уздечек висело на стенах, да на подоконнике бумажка с сухими семенами, да шкаф с книгами.

Здесь расправлял крылья его гений, для которого был тесен самый мир, с неправдой, ложью и беззаконием — несправедливого закона. Здесь его юношески пылкое сердце билось любовью к прекрасному человеческому, — чему он посвящал свои вдохновенные строки. Здесь его совесть негодовала на несправедливость и диктовала пламенно обличительные слова; здесь рождались страницы, над которыми мы смеялись и плакали и учились быть лучше, чем мы были.

Здесь же стояла причуда его русской совести — крестьянская соха, за которой — в поле, в ветреный день — его увековечил великий художник Репин.

Все это разрушено, растоптано, разорвано, сожжено солдатами Гитлера. На штукатуренных стенах они, уходя, оставили на память человечеству порнографические рисунки.

Солдатам Гитлера нечего оправдываться невежеством, — каждый немец знает, кто такой Лев Толстой. Разрушение и осквернение Ясной Поляны сделано солдатами Гитлера сознательно. Они лишь послушные исполнители основной политической установки Гитлера: уничтожать, стирать с лица земли всякую национальную культуру, чтобы человечество стало «не помнящим родства», чтобы не осталось в порабощенном фашистами мире иных заповедей, кроме полевой книжки Гитлера «Моя борьба».

Немцы сознательно разрушали старинные кварталы и архитектурные ансамбли английских городов; они сознательно превращали в щебень дивные памятники Ленинграда и Варшавы; уходя из Святых гор, они осквернили могилу Пушкина; они взорвали редчайший архитектурный памятник русского зодчества XII века — Святую Софию в Новгороде; они разрушили петергофские фонтаны — одно из самых восхитительных произведений позднего барокко; всюду, где прошли немцы, уничтожены культурные ценности, взорваны университеты, театры, вырублены прекрасные парки. Если в руки гитлеровским солдатам попадались ученые, люди искусства, они их с особенным вкусом расстреливали или швыряли в концлагерь на голодную смерть.

Рядом с чудовищным списком пленных красноармейцев, погибших от мучительных, изощренных пыток, зарезанных, запытанных, повешенных, изнасилованнык девушек, женщин и детей, растет список дикого разрушения, осквернения культурных ценностей и национальных святынь.

Мы отказываемся измерять воображением глубину нравственного падения солдат Гитлера. Это не варвары, ибо варвары не виноваты в том, что еще не поднялись на ступень цивилизации. Не оскорбляйте варваров, называя этим именем солдат Гитлера. Не обижайте природу, называя дикими зверями солдат Гитлера. Они просто — падшая сволочь.

Гитлер — глава шайки международных гангстеров — обработал и воспитал миллионы немцев так же, как в школе воров воспитывают жуликов и громил, но лишь в более широком масштабе; он проштемпелевал их души каленым тавром свастики и великолепно организовал для порабощения и ограбления народов обоих полушарий.

Мы после разберемся в том, каким образом была дана возможность осуществления этого небывалого в истории заговора. Сейчас задача всех цивилизованных и свободных народов — спасти цивилизацию и свободу, спасти гуманитарную культуру, над которой потрудилось столько поколений. И во имя торжества нравственности, торжества гуманитарной культуры, торжества национальных свобод всех стран и народов, без колебаний и без пощады, — истребить эти миллионные армии свирепых гангстеров, ибо они пали так низко, что у них нет права просить о снисхождении.

Адольф Шикльгрубер, называемый Гитлером, в начале своей карьеры был неудавшимся художником. Нам неизвестны альбомы с его рисунками, но мы можем определить их стиль, рассматривая стены рабочего кабинета Льва Толстого после того, как там побывали немцы. Наш исторический долг — отрубить руки у этого неудавшегося художника, который осквернил порнографическими рисунками храм нашего национального искусства.