Соленая падь - Сергей Залыгин

- Вы сами были очевидцами жизни освободившейся России, товарищи военнопленные! - провозгласил он, обращаясь к кому-то, кто был далеко за деревянными стенами кузодеевского амбара. - Так неужели же вы хотите видеть Россию снова порабощенную? Неужели такого же порабощения вы ожидаете и для себя, когда возвратитесь к своим отцам, детям и женам? А если вы не хотите порабощения для себя, почему же хотите его для нас? Товарищи! Наша партизанская армия уже являет пример пролетарского единения: в ней сражаются мадьяры, австрияки, чехи, латыши, представители многих других народностей. Это - лишь начало великого и вечного единения. Отныне в мире будет не множество, а только два противника - трудящиеся и эксплуататоры. Национальная же рознь отошла в прошлое.

И Петрович спросил еще раз: "Почему?" - а потом подсел к Довгалю, стал с ним разговаривать, обращение же, которое он произнес, тотчас было принято без обсуждений, единогласно, и еще пошли и пошли на трибуну старейшины делегаций, делегаты с мест, каждый со своим воззванием, и съезд их слушал затаив дыхание, голосовал, принимал единогласно.

К крестьянству:

- Братья! Если мы теперь попятимся назад, что нас ожидает? Проклятье наших будущих поколений, так как на них наложат тяжелое рабство, их будут продавать на базарах, как безмолвный скот. Об нас нечего и говорить - нам один конец...

К бывшим фронтовикам:

- Вы, шедшие умирать под палкой Николая Второго! И не зная, за что гибли в Августовских лесах, Пинских болотах, в Карпатах и на Кавказе, неужели теперь вы грудью не станете на защиту крестьянских прав?

К иностранцам в Сибири:

- Вы, французы свободной республики и англичане ограниченной королевской власти, вы, чехи, поляки, итальянцы, румыны, сербы, - неужели вы позволите себе поддерживать самодержавие Колчака и заковывать русский народ в рабство? Все избранные нами учреждения при малейшем поползновении на самоуправление Колчак разгонял и расстреливал. Чего же желает трудовое крестьянство? Оно желает принять участие в государственном строительстве через своих представителей, избранных на основе прямого, равного и тайного голосования. Оно желает прекратить братоубийственную войну. Оно желает завязать дружественные отношения с иностранными народами, дабы навсегда избежать войн между ними. И мы, крестьяне, заявляем для сведения всех-всех иностранцев в Сибири: разговаривать с Колчаком будем только с оружием в руках!

Мещеряков слушал. Воззвания слушал и себя тоже - свои мысли, разные свои заметки...

Никто как будто не обратил внимания, а вот он заметил, что на съезде появились еще два человека. Делегаты не делегаты, гости не гости, просто два лица - представители от Заеланской степи... Это его обрадовало несказанно значит, Жгун жив, делает свое дело. Это не без его участия Заелань послала представителей на съезд.

...Среди воззваний и обращений мелькнуло одно, тоже как будто никем не замеченное: делегация северной восставшей местности вопреки выступлению своего урманного главкома просила присоединить ее к Освобожденной территории.

Унтер Лепурников все время занимал Мещерякова. Нельзя ему было не поверить, а доверить можно ли?

Сражение, вот оно - остается сорок восемь часов, может, и того меньше. И ошибаться уже нельзя, некогда. Все ошибки и всегда делаются через нельзя, но уже совсем невозможно, совсем немыслимо было ему уйти нынче со съезда с ошибкой...

К земству:

- Может быть, земство объяснит нам: за что мы вели войну с Германией? А если не может объяснить, почему же до сих пор поддерживает тех, что в эту преступную войну нас толкнул? Довольно нас дурачить! Где было земство, когда в Томске арестовывали думу? в Омске - вашу же эсеровскую директорию? Его тогда было не видно и не слышно, зато слышно теперь, когда надо уговаривать нас, наше честное возмущение и восстание. Где было оно, еще спросим мы, когда Колчак арестовал и расстрелял тех земских деятелей, которых мы действительно выбирали? Иуды, защищайтесь от Колчака сами, а не защищайте Колчака от нас! Уйдите с дороги!

К интеллигенции:

- Все, у кого в груди бьется сердце, а не простая мочалка, кто сохранил хоть каплю чести, у кого не совсем умерли лучшие порывы - все идите к нам!

К правым эсерам:

- "Террор! Насилие!" - кричите вы громко, боги и ангелы террора, стараясь заглушить грохот истинной борьбы трудящегося за свободу и независимость. И за тридцать сребреников служите своим недавним врагам, в которых сами стреляли. Если бы убитый вами царский министр Столыпин жесточайший враг трудящегося крестьянства - восстал из гроба, он был бы вам теперь покровителем, а вы ему - верными и пресмыкающимися лакеями...

И только когда воззвания кончились, к съезду снова обратился Петрович. Маленький и торжественный.

- Товарищи делегаты второго съезда Освобожденной территории! А теперь мы должны обратиться к самим себе, самих себя спросить: истинная ли мы Советская власть? Мы - это то самое и есть, за что идет наша борьба, или еще не то? Или нам лучше объявить себя властью временной, подождать ее, настоящую, сформироваться окончательно с приходом Красной российской Армии и Реввоенсовета? Чтобы ни в коем случае не противопоставить себя ей, как это уже ошибочно и трагически случалось на некоторых партизанских фронтах? Пусть каждый задумается над этим вопросом всею силой своей души, своего ума и пусть выскажет здесь и сейчас свое решение!

Снова первым на вопрос откликнулся Брусенков.

- Что нам, товарищи, более всего нынче необходимое? - спросил он. - В нашей борьбе и в повседневной жизни? Единство нам совершенно необходимое! Не было единства у трудящегося - из-за этого он и терпел сколь веков унижение и рабство. Без него народ не мог подняться и пойти, как один, к единой цели, а поднялся и пошел - оно ему стало еще нужнее. Единство - это все одно что главная цель. Нету одного - нету и другого, потому что когда каждый видит цель своей борьбы как ему вздумается, то это уже начинается несерьезная блажь. От единства - и дисциплина, и храбрость, и организованность, а в результате - конечная и полная победа. С единством все можно, все видать кто какой человек, на что годный: идти вперед либо бежать позади всех. Это строй, в котором у каждого свое место, в котором каждый черпает свое доверие друг к другу, черпает силу, чтобы перенести любую невзгоду, не заплакать, когда больно... И, товарищи, мне вовсе не понятно, почему по главному вопросу всего нашего существования и всей нашей борьбы некоторые товарищи стараются внести в трудящуюся среду раскол, сомнение, недоверие друг к другу и неверие в свои собственные силы? Подчеркиваю свое предложение - немедленно приступить к голосованию краевого Совета, и не какого-нибудь там временного, а подлинного и настоящего, с которым нам не стыдно уже будет встретить власть Совета Народных Комиссаров и слиться с ним воедино! Предлагаю голосовать за кандидатов в этот подлинный Совет!

Довгаль сказал коротко:

- Высказываю личное свое мнение. Я - за выборы краевого Совета. Но временного. И когда моя кандидатура будет нынче выдвигаться на голосование, то я заранее должен предупредить: не могу я еще сказать, будто Советская власть - это я и есть. Не могу! Нету на это права, не позволяют мне этого моя совесть и мой долг. Никогда в жизни не позволю я себе забегать вперед ее!

- Слово имеет товарищ главнокомандующий Объединенной Крестьянской Красной Армии товарищ Мещеряков Ефрем Николаевич! - объявил Кондратьев.

Объявил, даже не предупредив Мещерякова ни словом, ни жестом.

Минута настала долгая. Она давно должна была настать.

Что слово будет - Мещеряков не сомневался, что оно будет вот сейчас, в этот самый миг, - оказалось для него неожиданным, застало его врасплох.

Но, должно быть, неожиданность была нужна. Ради Брусенкова она была нужна, ради Толи Стрельникова, Коломийца, Таси Черненко - это в их лицах заметил Мещеряков растерянность, это их он должен был застигнуть врасплох.

Тихо и почти ни для кого не заметно происходило сейчас событие: Брусенков снова вышел против Кондратьева, против Петровича, против Мещерякова - тоже.

Так же спокойно, и даже незаметно следовало брусенковский вызов принять.

И Мещеряков кивнул Петровичу, своему комиссару. Сосчитал про себя: "Раз, два, три!.."

Взошел на трибуну и сказал:

- Есть ли у кого сомнения, будто наша партизанская армия борется за подлинную Советскую власть? Нету таких сомнений и не может быть, а ведь не объявляет же наша армия сама себя Красной и российской? Не делает этого самозванства. Та придет, и придёт уже скоро и неизбежно, и мы своими вполне боеспособными силами, призывными возрастами вольемся в нее для окончательной победы над ненавистным врагом во всей Сибири, во всем Дальнем Востоке, когда потребуется - то и во всем мире. Так будет. И я считаю, что это есть правильный и единственный пример и для нашей гражданской власти. Считаю, что истинное выступление и в полной справедливости сделал только что с этой же самой трибуны товарищ Довгаль. По высокой совести и славе нашей борьбы сделал он!.. - Еще раз сосчитал Мещеряков: "Раз, два, три!.." - А когда так, то я и выдвигаю его кандидатом на предстоящее сейчас голосование. Еще разрешите заверить съезд в предстоящей победе нашей армии над врагами сибирского крестьянства и всего человечества. Ура! - "Раз, два, три!.." Поднял руку. - Еще раз провозглашаю великий наш девиз: земля - крестьянам, фабрики - рабочим и свобода - всему трудящемуся народу. Ура-ура!