Секретная карта - Майкл Стэкпол

Даже вирук им помогал. Рекарафи называл им древние вирукианские имена гор и рек. Он указывал им на беспорядочно наваленные груды камней, которые когда-то были грозными крепостями вируков. Он знал даже, где леса когда-то были вырублены вируками или людьми, а потом снова восстановились.

Когда Келес увидел вирука, поднявшегося над трупом чудовища, — Рекарафи сказал, что на их языке оно называлось «этхарсааль», — сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от ужаса. Он был уверен, что вирук явился убить его, чтобы отомстить — за произошедшее в столице или за погибших от руки его брата сородичей. Желудок Келеса свело коликой, он перегнулся пополам, его стошнило.

Воин и в самом деле пришел за ним, но не для того, о чем подумал Келес. Он объяснил Тайриссе и Моравену, что супруга послала его защищать Келеса. Нессагия предположила, — и это было верно, — что Келеса не отправили бы в Пустоши, если бы не случай на приеме; таким образом, его безопасность стала для ее супруга делом чести. Рекарафи догадался, что они поедут через Йелот, и поджидал их там. Он так и не объяснил путникам, как ему удалось так быстро добраться до главного города Солета. Келес полагал, что дело не обошлось без магии, и недоумевал: как людям удалось вырваться из-под власти таких могущественных хозяев?

Вирук очень помогал им, но вместе с тем был и величайшей помехой. Келес не мог находиться рядом с ним дольше пяти минут. Однажды он совершил большую глупость: выпил воды из реки ниже по течению от Рекарафи. Вода, которой касался вирук, оказалась для Келеса ядом, — он ужасно мучился первые два дня, будучи вообще не в состоянии двигаться, и весь остаток недели чувствовал себя больным. Ему снились кошмары, все чаще и чаще он просыпался неотдохнувшим, со страшной головной болью, чувствуя себя так, словно во сне был привязан к лошадям, и те всю ночь таскали его по кочкам.

Головная боль и болезненные ощущения мешали ему передавать сведения деду. Много раз он просто был не в состоянии сосредоточиться, а если все же удавалось связаться с Киро, то ненадолго, и Келес чувствовал, что связь очень слабая. Он привык к тому, что дед требовал от него новостей, но теперь старик делал это все реже. Келес объяснял это тем, что в случае удачи он старался сразу сообщить Киро обо всем, что удалось сделать, и деду просто требовалось время, чтобы разобраться. О том, что, возможно, дед просто стареет и его ум теряет былую живость, Келес даже и думать не хотел.

Вместо того чтобы размышлять о возрасте Киро, Келес ухватился за другую мысль. Возможно, думал он, дело не в них с дедом, а в особенностях Долосана. Над Долосаном прокатилась первая волна магии после сражения в Иксилле. Последствия были очевидны. Катаклизм исковеркал здешние места. Над землей возвышались широкие скальные плато, небо пронзали гигантские каменные пики. Их края были как будто оплавлены. Магия обрушилась на Долосан, сметая с лица земли горы, разрушая камень и изменяя все, чего коснулась.

Келес не поверил бы сам себе, если бы не проводил точных измерений. Кое-где огромные валуны сами собой двигались по ночам, и с утра начерченные Келесом накануне карты уже не соответствовали действительности. Он отправлялся проверить, не откатил ли их кто-то, — Келес и представить себе не мог, кто именно, — в сторону, но никаких следов на земле не было. Он пометил северную сторону одного из таких камней мелом. На следующий день метка оказалась точно с противоположной стороны. Она переместилась, а выступ на камне, который Келес и обвел мелом, — нет.

Долосан пропитался магией насквозь; с годами ее действие ослабло, но не исчезло окончательно. В одной из долин они обнаружили рощицу медных деревьев. Более того, их ветви и стволы вяло колыхались, словно водоросли на дне моря. Компания путников приостановилась у края рощицы, раздумывая, стоит ли туда соваться, или они рискуют утонуть в невидимой жидкости. Они все же въехали туда и почувствовали сопротивление, заставившее их двигаться медленнее. Голоса их стали глуше. Келес чувствовал, как невидимое течение колышет его волосы и края одежды.

Он осматривался, пытаясь увидеть растения и животных, обитавших здесь. Как это место изменило их? Может быть, птицы здесь огнедышащие, и они расплавляют дыханием медные ветки и листья, чтобы вить из них гнезда? Возможно, они стали похожи на рыб, и не летают, а плавают в этом странном подобии жидкости. А вдруг здесь могли бы жить и настоящие рыбы? Он не находил ответа на эти вопросы, но, задавая их себе, начал лучше понимать своего брата, его страсть к исследованию мира. Для Келеса такие вещи всегда были частью земли; для Джорима они и были землей.

Они прошли еще немного на запад и оказались в настоящих Пустошах. Днем над этими местами словно струился горячий воздух, — хотя в одной из долин изо рта у них пошел пар от мороза, а земля в другой на ощупь напоминала раскаленный металл. Холмы перемещались, — неспешно, но заметно, словно одеяла, под которыми ворочаются спящие дети. Иногда Келесу попадались знакомые растения, но они были либо больше, либо меньше обыкновенного размера. Цветки часто не соответствовали размерам всего растения и были окрашены в немыслимые яркие цвета.

Боросан Грист был счастлив, оказавшись в Пустошах, а Рекарафи и Кирас еще больше помрачнели. Для джианридина Пустоши были местом, где сохранилась магия, и где можно было отыскать необходимый для изобретений таумстон. Рекарафи же смотрел на земли, где когда-то жил его народ, и не узнавал их. Для Кираса это была колыбель магии, угрожавшей мастерству, которое он с таким усердием совершенствовал.

Однажды вечером Кирас был особенно раздражителен. Днем жаркое солнце напекло ему обожженную змеиным ядом щеку. Кирас отшвырнул ногой в сторону приблизившегося мышелова и прошипел:

— Уберите от меня эту мерзость.

Боросан удивленно поморгал.

— Мерзость? Он убил одну из тех змей с той же легкостью, что и вы!

Юноша покачал головой.

— Он убивает бесчестно, не имея понятия о том, что делает. Это мерзкое создание не представляет, что творит!

Моравен подкинул в огонь сухую палку.

— Вы не правы, лирсеррдин Дейот. Раз это творение Мастера Гриста, разве не он несет ответственность за действия джианригота?

— Согласиться с этим, Учитель, означало бы признать, что кузнец, выковавший мой меч, отвечает за его дальнейшую судьбу в большей степени, чем я. Изначально меч может поражать кого угодно, но выбор остается за мной. И за последствия отвечаю я.

— А вам не кажется, что и Мастер Грист отвечает за последствия? Вспомните, он ведь извинялся за неудачную попытку своего танатона убить чудовище.

Кирас прижал к правой щеке мокрую тряпицу. Яд змеи обжег его, кожу от уголка губ до глаза словно опалило огнем.