Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На горном хребте, где мы теперь находились, ни днем ни ночью не видно было дыма или огненных столбов, мы могли поэтому сохранять единственную надежду, что русские сюда еще не проникали, но мы не чувствовали себя в безопасности. Только в немногих местах можно было сесть на коней, чаще продираться пешком сквозь густой кустарник и вести за собой лошадей. Мы продвигались таким образом с неописуемыми усилиями и затруднениями приблизительно часа три, наши лица и руки были в крови, наши одежды были изодраны колючками. Наибольшие трудности были с нашими ранеными, которые очень страдали; трупы трех павших абазов мы также везли с собой на лошадях. Держась посередине узкого горного хребта, мы должны были неизбежно в конце концов дойти до абазского двора, и эта надежда поддерживала наши силы.
В 4 часа утра мы наконец натолкнулись, к нашей радости, на первый абазский дозор. Двор, или, собственно, пять дворов, находился от нас на расстоянии нескольких сотен шагов. Мы могли бы пройти мимо, если бы дозорные нас не увидели и не окликнули. В одном из дворов жил Хуссейн-эфенди, храбрый тамада и имам, которого я знал очень хорошо. Мы сделали привал на несколько часов, потому что смертельно устали и наши лошади едва могли передвигать ноги. Мы нашли здесь пищу для себя и корм для лошадей, а также оставили трупы товарищей, передали раненых попечению женщин, а двух взятых в плен казаков, которых тащили связанными целую ночь за собой, – надзору тамады. Около 50 вооруженных людей собралось у Хуссейна: женщины и дети все уложили, и население пяти юнэ приготовились к бегству и сопротивлению. Хуссейн сказал мне, что неприятель занял всю дорогу до Мазги, но часть его войск пошла на Мазгу и там соединилась с колоннами из Анапы и Суджука. Я спросил, нельзя ли собрать несколько сот людей, чтобы вынудить неприятеля прервать его слишком растянувшуюся линию, но Хуссейн сказал мне, что все потеряли голову и стараются только спасти свою семью и имущество. О нашей артиллерии знал он только то, что вчера после полудня со стороны Мазги была слышна сильная канонада, следовательно, орудия должны быть там и сейчас. Он также уверял меня, что оба начальника мехкеме – Фарис-бей и Хаджи-Яхья со всеми их муртазиками уже в течение нескольких дней находятся при орудиях. Я считал, что до Мазги еще три хороших часа пути, если я только снова не стану блуждать, как недавно. Но этого больше можно было не опасаться, потому что уже настал день и Хуссейн дал мне двух хороших проводников, знавших в совершенстве каждую тропинку.
Через час после нашего прибытия к Хуссейну я попросил у него гонца, чтобы без промедления отправить письмо к лейтенанту Станкевичу.
Хуссейн предоставил мне для этого своего сына Цекери, который немедленно отправился с одним проводником. Я приказал офицеру оставить небольшой отряд с одним орудием на пригорке, а с большей частью его войск, которые к утру, с прибытием созванных контингентов, должны были удвоиться, выступить вниз по горам влево от занятой русскими дороги на Суджук и угрожать коммуникации неприятеля. Если вышедшие из Суджука колонны начнут отступать в крепость, то он должен идти за ними вплоть до крепости, занять там позицию вне пределов досягаемости крепостного огня и не сдавать ее без энергичного сопротивления.
Люди и лошади оправились, поэтому мы выступили в 8 часов и к полудню пришли к Мазге, где я нашел мою полубатарею на зимней квартире. Фарис-бей и Хаджи-Яхья находились там со всеми своими муртазиками, но все же с очень немногими абазами. Даже обычная охрана в сильном страхе убежала домой, чтобы спасти находящиеся в опасности семьи. Я нашел около 400 человек почти сплошь кавалеристов, из них едва было 100 человек пехоты, да и эти почти все были бедные ребята, из которых только немногие имели 3–4 патрона, хотя все они были воодушевлены лучшими намерениями. Мои ординарцы, всегда возившие с собой запас патронов, разделили их насколько это было возможно, чтобы не обделить самих себя, так что в конце концов у каждого оказалось по меньшей мере 10 патронов.
Я спросил обоих начальников мехкеме и нескольких значительнейших старшин, нельзя ли собрать большее число войск. Они ответили, что все их усилия со вчерашнего дня оказались бесплодны, потому что панический страх охватил весь народ и каждый думает только о своем собственном спасении. Они едва смогли собрать эту небольшую группу, чтобы не оставить пушки под ударом. Накануне вечером лейтенант Корнацевский обстреливал неприятеля, сконцентрировавшего у Мазги свои силы в составе 5 батальонов, 700 казаков и 16 орудий и опиравшегося на бывшую крепость. Утром наша артиллерия снова сделала около 20 выстрелов. Вследствие этого русские не захотели покидать свою позицию у Мазги и ближайшие дворы остались непотревоженными. Абазская конница, кроме того, со вчерашнего дня взяла в плен 16 человек.
Мы советовались, что же теперь делать дальше. Хаджи-Яхья предлагал поехать в нижнюю горную цепь Шевгагай, которая тянется вдоль побережья между Суджуком и Анапой. Эта часть страны густо населена и до сих пор не была потревожена неприятелем, поэтому там было бы легче всего собрать к завтрашнему дню большое число воинов. Предложение было хорошим, и я решил с конницей и тремя орудиями двинуться на Шевгагай, но Фарис-бей должен был с пехотой, 50 всадниками и пушкой под командой унтер-офицера Матчинского остаться на прежней позиции, следить за неприятелем у Мазги, тревожить его и стараться собрать воинов из ближайших окрестностей. В 3 часа мы выступили в поход, обошли с севера Мазгу и двинулись по равнинам Анапы на Шевгагай. От неприятеля не ускользнуло наше продвижение по направлению к Анапе, и хотя он основательно занимал это место, все же отрядил из Мазги в Анапу принадлежащие к тамошнему гарнизону отряды, т. е. пехотный батальон, сотню казаков и четыре орудия. Мы маршировали долгое время в одном направлении, на расстоянии больше двух верст друг от друга, в получасе езды от Анапы. Мы приблизились друг к другу и обменялись несколькими пушечными выстрелами. Неприятель двинулся
