Наследство - Кира Измайлова

— Тони, — хрипло позвал он. Ведь проснется — испугается! Щетиной зарос по уши, не мылся черт знает, сколько времени, глаза красные от усталости, рубашка заскорузла, и не только от пота… — Тони, это я. Опоздал. Прости…

Она не шелохнулась. Генри тронул ее за плечо — никакой реакции. Чуть встряхнул — снова ничего.

Он сел рядом с нею на кровать, чувствуя только безмерную усталость. Да, он добрался как раз вовремя… чтобы найти ее спящей волшебным сном! И будить ее… она просила не пробовать даже! Но что делать? Как быть?

— Тони… — сказал он ей в самое ухо, наверняка оцарапав щетиной нежную щеку. — Тони, я не мог приехать раньше, я путал следы. У меня на хвосте висели… не знаю, кто. Не хочу знать. Я их стряхнул… вроде бы. Надо уходить, срочно!

— А он след сдвоил, вот и всё, — проговорила сквозь сон Мария-Антония. — Так и не нашли. А жаль, отец, отличный был зверь! С другой стороны, коли сумел уйти от охотников, пусть живет, он того заслуживает…

— Тони! — встряхнул ее Генри в очередной раз, и принцесса вдруг открыла глаза, моргнула несколько раз. — Тони, проснись!

Он готов был к чему угодно, к очередному представлению в духе "невинная дева и злой разбойник", еще к чему-то, но не к тому, что случилось дальше.

— Генри?.. — выдохнула принцесса, разом очнувшись. — Генри!!

— Ты… тихо, задушишь же… — Монтроз попытался высвободиться из кольца тонких, но сильных рук, не преуспел и сдался на милость победительницы. Хвала всем богам, она не плакала, только дышала отрывисто, будто долго бежала. — Да отлезь ты от меня, я же грязный, как не знаю кто!

— Я думала, ты уже не приедешь, — сказала девушка глухо, уткнувшись носом в его плечо. — Вообще не приедешь.

— Меня не так просто взять, — Генри не улыбался — все равно она его не видела. — Я живучий. Даже почти целеньким вышел на сей раз, так, едва оцарапало. Повезло чертовски: я прав оказался, в Сент-Иве ждали нас… меня. Я их и увел, а там… две команды оказалось, что ли? Пока они друг по другу пуляли, я и унес ноги. Кто-то еще за мной охотился, точно, так что я здоровый крюк дал, пока не оторвался. И только и думал: как ты тут, хватит тебе денег, не обидит ли кто? Тони? — Он пытался обернуть все в шутку. — Правду говори: никто не обижал?

— Пусть бы попробовали, — принцесса отстранилась, посмотрела ему в глаза. — У меня ведь твой револьвер.

— И правда что… — Генри неохотно разжал руки, потер глаза — в них будто песка насыпали. — Девушка с револьвером — это… ужасно…

— Генри! — услышал он еще сквозь сон. — О господи, да ты…

И он уже не чувствовал и не слышал, как Мария-Антония, пустив в ход весь свой обширный запас бранных слов, стаскивает с него пропыленную куртку, снимает сапоги и оставляет спать на скрипучей кровати, а сама идет вниз, чтобы попросить хозяйку сегодня приготовить двойную, нет, лучше тройную порцию на ужин, а еще нагреть воды, да побольше. И денег хватит, конечно, ведь он приехал. Он же обещал…

…Раздав распоряжения — теперь она действительно могла распоряжаться, вытащив у Генри из кармана горсть монет (он не обидится, рассудила Мария-Антония, раз деньги пойдут на дело), — девушка вернулась в комнату и села рядом со спящим каменным сном Монтрозом. Она знала, как такое бывает: когда умолкают на середине фразы и валятся без памяти, и не слышат, не чувствуют, что творится рядом. Видела сколько раз… и сколько раз сидела вот так же подле спящего мужа, вернувшегося домой лишь на несколько дней. Ей бы требовать его внимания — а Филипп и рад был этому, — но Марию-Антонию воспитали правильно. Она прекрасно понимала, что важнее в такой момент: пустая женина болтовня или пара часов крепкого сна. То, что не могло ждать, она, конечно, сообщала сразу, но прочее… до прочего, бывало, вовсе не доходило дело, и что уж теперь вспоминать!..

…Генри проспал до самого вечера, а потом очнулся — не проснулся, а именно очнулся, будто из проруби бездонной вынырнул, — сел, озираясь.

— Я взяла у тебя денег, — сообщила Мария-Антони, растягивая на руках его драную куртку. Вернее, теперь уже зашитую. — У меня почти ничего не осталось, а ты наверняка страшно голоден.

— Это точно, — сознался он, протирая глаза. — Только сперва собак бы накормить, если уже явились…

— Явились, — кивнула принцесса. — Я проверила. Их накормили, как ты велел, они спят на конюшне.

— Хорошо… — мужчина снова помотал головой, заставляя себя проснуться. — Ты как тут? Никто не трогал? Только честно.

— Никто, — девушка улыбнулась. — В дилижансе оказалась одна замечательная пожилая дама, она опекала меня, как родную внучку. И объяснила, как вести себя и что говорить, если вдруг… А на крайний случай у меня был револьвер.

— Погоди, погоди, — нахмурился Монтроз, с трудом соображая спросонок. — Это что за тетка такая? И почему тебя тут называют какой-то фамилией…

— Шульц, — напомнила Мария-Антония. — Это ее фамилия. Мариам Шульц. А я, изволишь ли видеть, ее троюродная внучка со стороны мужа.

— О господи… — Генри рухнул поперек кровати. — Тебе везет, как… Я не знаю просто! Взять и наткнуться на старуху Мариам, которой детей в округе пугают, а потом назваться ее внучкой!

— Троюродной, — заметила принцесса. — И это была ее идея.

— Ты ей рассказала что-нибудь?

— Ничего, кроме той самой истории о разоренной ферме. Но она не поверила. Ты и сам говорил, — вздохнула принцесса, — мне трудно притворяться простолюдинкой. Даже руки меня выдают.

— Тебе сказочно повезло, — пробормотал Генри, поднимаясь на ноги. Его слегка покачивало, как пьяного, это давала о себе знать застарелая усталость. — Ты мне потом все расскажешь, Тони. А сейчас…

— Ужин полчаса как готов, — сказала она невозмутимо. — Иди вниз, хозяйка тебе подаст. А потом поди и вымойся, от тебя разит, как из выгребной ямы, Генри Монтроз!

— Когда ты обниматься лезла, ты об этом не вспоминала, — буркнул он, пряча ухмылку.

— Я была слишком рада тебя видеть, чтобы еще и принюхиваться, — отрезала принцесса. — Иди, покуда ужин не остыл. Он здесь и так не сказать, чтобы слишком хорош!

Генри только вздохнул, отправился, куда послали, и приговорил минимум три порции непонятного варева с ошметками мяса, именовавшегося здесь "рагу с овощами". Да и ладно, что — и кого — бы ни спровадили в это безобразие, оно все равно оказалось горячим, сильно сдобренным пряными травами и достаточно сытным, чтобы заставить его желудок возликовать.

Потом он сходил проведать псов — те стараниями Марии-Антонии получили причитающуюся им кормежку и теперь действительно дрыхли, хотя и проснулись навстречу хозяину, — и лошадь. Та выглядела скверно, и конюх, хмурясь, сказал, что кобыла вряд ли уже будет бегать, как прежде. Генри было жаль скотинку, но он купил ее по случаю, привыкнуть не успел, а его жизнь мало располагала к сантиментам относительно таких вот случайных лошадей… Придется купить новую, вот и все, подумал он.