Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон

Другие кодексы чести устанавливают правила столь же неизменные, как те, что царили у мидийцев и персов, но кодекс Юго-Запада признает лишь одно универсальное правило — драться при любом раскладе, драться перед лицом любого врага, пусть даже и на невыгодных условиях.

Иные кодексы имеют уважение к определенному цивилизованному или, по меньшей мере, не совершенно дикому оружию. Но этот обязывает драться с любым инструментом разрушения в руках, будь то острие охотничьего ножа или срез ружейного ствола. Да что там! Дуэлянт лесного захолустья предпочтет биться с двуствольным дробовиком в руках или с полевой пушкой, заряженной раскаленными докрасна молниями, если, конечно, сможет достать такие дорогостоящие боеприпасы{629}.

Саммерфилд совершенно определенно дает понять читателю, что говорит не о подчиняющейся строгим правилам, почти бесстрастной дуэли, каковыми обычно являлись встречи джентльменов Старого Юга или Новой Англии. Нет, тот тип поединка, о котором заводит речь автор, зверь совершенно иной породы — и эту точку зрения Саммерфилд высказывает напрямую:

В нынешние времена в большинстве стран благодаря могучей силе общественного мнения дуэли редко приводят к человеческим жертвам. Каждый противник стремится «зацепить» другого, как называют они попадание в ногу или руку. Но кто когда-либо слышал о том, чтобы «зацепить» кого-то в Арканзасе или в Техасе? Нет, здесь стремятся «зацепить» в голову или в сердце…{630}

Рассказ Саммерфилда о жизненных путях «десперадос» с юго-западных окраин носит этакий угодливо-восхищенный тон. Он лепит героев из не признающих законов хулиганов и головорезов и прославляет бессмысленное кровожадное насилие. Он подчеркивает, что эти дуэлянты из юго-западных земель совершенно непохожи на старомодных джентльменов — дуэлянтов Старого Юга и Новой Англии. У типичного дуэлянта из юго-западных штатов

темная печать дикости в крови, и руководствуется он инстинктами дикаря — как плохими, так и хорошими. Мышление его такое же, как мышление дикаря — необузданное, грубое, эксцентричное и буйное.

И в самом деле, как отличается их модель поведения от той, которую мы привыкли ожидать от человека чести на дуэли. Фактически дуэлянты Саммерфилда не более чем просто жестокие и разнузданные бандиты, для которых убивать направо и налево являлось образом жизни, как можем мы заключить по тем историям, которые рассказал нам автор о карьере и «боевом пути» своих героев.

Джек Смит Т. из Миссури — один из «дуэлянтов», привлекших внимание Саммерфилда. «Он был Аяксом как по габаритам, так и по храбрости», — рассказывает нам Саммерфилд. Однако любой флер благородства Смита, которым наделяет его автор, тут же испаряется, едва мы читаем о том, как он зарезал человека, пытавшегося его убить. Мы узнаем и о случае, когда Смит хладнокровно застрелил двух людей, которых повстречал на дороге, только за то, что те имели глупость признаться ему, что занимаются перекупкой земли{631}. Мы читаем довольно цветистую историю о бое, который, судя по всему, происходил в стенах учреждения законодательной власти Арканзаса, между неким Энтони и спикером, Джоном Уилсоном, в 1836 г. Энтони грубо оскорбил Уилсона прямо в присутствии многих из членов Палаты. Уилсон и не подумал назначить секунданта и вручить обидчику вызов, чтобы далее дело шло, как положено в дуэльной практике, нет, он вытащил охотничий нож — грозное оружие, прозванное «арканзасской зубочисткой», — и ринулся на врага. После нескольких бросков и выпадов Энтони, вооруженный в том же духе, метнул нож в Уилсона, но промахнулся. Уилсон, видя противника безоружным, приблизился, чтобы покончить с ним.

Уилсон бросился на него стрелой — прыжком пантеры — туда, где тот стоял без движения на полу. Одним свирепым ударом выпустил кишки жертве, и та хватала их руками, когда те падали. Другой удар, нацеленный в шею, надвое рассек главную артерию, откуда багровым фонтаном ударила кровь…{632}

Суть рассказанной только что выше истории иллюстрирует для нас различие между лицом, каковое мы, тотчас же увидев, узнаем и признаем как дуэлянта, и его более грубым родичем — необузданным шалопаем из салуна. Все это ясно показывает, что большинство поединков нового Американского Запада — даже и в 30-е и 40-е гг. девятнадцатого столетия — не имеют права претендовать называться дуэлями.

Когда дуэли исчезли в Америке в годы после Гражданской войны, место их в массовом сознании заняли драки головорезов с «пушками» в руках. Итак, встречи с пистолетом на заре остались в прошлом. Борзописцы, авторы популярных сказаний о ковбоях повествовали читателю о таких удальцах, как «Дикий Билл» Хикок, и о тех не признающих никакого закона, кроме закона силы, господах, лучшим примером которых служит Джесси Джеймс. По мере того как железнодорожные пути уходили все дальше и дальше через континент, с ними двигались и границы. В бесчисленных крохотных городках, расположенных в миле-другой неизвестно откуда, горячие ребята дрались — дрались между собой, дрались с шерифами или с индейцами. Они пьянствовали, таскались по шлюхам и играли кто во что на деньги, они грабили почтовые кареты, банки и поезда и были скорыми на расправу, грубыми и жестокими. Все это называлось Диким Западом и, повторимся, не имеет ничего общего с рассматриваемой нами темой.

Глава тринадцатая.

Дуэли под триколором — Франция, 1789–1914 гг.

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ — гроза, которая разразилась над Францией 14 июля 1789 г., — смела ancien régime (старый режим). В те последовавшие за штурмом Бастилии полные тревог и кошмаров годы рухнула монархия, королю отрубили голову, церковь и нобилитет подверглись гонениям и террору, даже календарь, и тот до неузнаваемости изменили пламенные борцы за народное счастье. Франция вступила в новую эру, где правили — или должны были править — заявленные принципы: Liberté, Egalité et Fraternité (свобода, равенство и братство. — Пер.). Новые люди не оставили камня на камне от бастионов старых привилегий, в новой республиканской Франции все стали равны, все именовались citoyen — гражданин. В представленной здесь вниманию читателя главе освещается история дуэлей во Франции между революцией 1789 г. и началом Великой (или Первой мировой) войны в 1914 г. — период, который историки иногда называют «длинным девятнадцатым веком».

Одна из причуд данного отрезка времени в отдельно взятой стране состоит в том, что нам есть о чем поговорить применительно к нему, ибо дуэли во Франции не только не исчезли, но и расцветали пышным цветом. Странно, не правда ли? В конце концов, дуэль представляла собой типичнейшую черту ненавистного революционному народу ancien régime, такую же, как изысканные церемониалы Версаля, полотна Франсуа Буше или обсыпанные пудрой парики. И все же дуэль пережила революцию. Она не просто пережила революцию, но и сама стала революционной, включив в число своих адептов массы новых прозелитов. Тогда как при ancien régime дуэли являлись прерогативой офицерства и аристократов (и вообще дворян), что обычно значило одно и то же, во Франции девятнадцатого века буржуа Делакруа в их сюртуках и «дымоходах» [75]тоже признанно выходили на защиту чести со шпагой или пистолетом. Дуэли демократизировались: в результате во Франции они сохранили свою актуальность и привлекательность до 1914 г., тогда как в англосаксонском мире отмерли к 1870 г.

Революция не одобряла дуэлей — они представляли собой пережитки прошлого, привилегию, саму по себе не совместимую с новым порядком. Ж.А. Бруйе — кюре и член Национального собрания — хорошо понимал, в чем заключались обязанности его коллег-законодателей:

Нет никакого сомнения, господа… что вам выпала славная возможность искоренить дуэли. Коль скоро суровость закона прежде показывала себя неспособной против сего безумства, вы окажете неоценимую услугу человечеству, если избавите его от столь ужасного бича{633}.

Кюре также находил себя особой, достаточно обмирщенной для признания за собой права и способности стать идеальным закоперщиком и руководителем кампании против дуэлей: «Нужно быть Цезарем или сельским викарием, чтобы отважиться противопоставить себя безумию дуэли — кем-то, кто стоял бы за пределами любого подозрения в боязливости или того, что называется трусостью»{634}. Национальный конвент последовал совету кюре и во II году Республики [76] объявил дуэли незаконными. Якобинский режим 1793–1794 гг. попытался также извести поединки в армии{635}.

Как бы ни смотрели на дуэль официальные власти, она, тем не менее, прекрасно прижилась и великолепно чувствовала себя в лихорадочной атмосфере французской политики после 1789 г. Томас Карлайл в его «Французской революции» замечал следующее: