Война в небесах - Дэвид Зинделл

— В шубе тебе будет жарко, — заметил хозяин дома, сам одетый в стеганый шелковый халат светло-серого цвета. — Лучше сними ее.

Данло скинул шубу и сел за стол в камелайке и маске.

Густой, пьянящий аромат кофе причинял ему нестерпимые мучения.

— Какие необыкновенные у тебя волосы, — сказал Констанцио, разливая кофе по чашкам. — Такой густо-черный цвет, перемешанный с рыжиной, нечасто встретишь.

Данло так хотелось пить (и есть), что он залпом проглотил кофе, глотнул обожженным ртом воздух и спросил:

— Вы, случайно, не тот Мехтар Хаджиме, которому принадлежала лучшая мастерская на улице Резчиков?

Серое лицо Констанцио стало, как ни удивительно, еще более серым.

— Ты хочешь знать, кто я? А кто такой любой человек? Кем мы рождаемся?

— Простите… я не совсем понимаю.

— Кто такой ты, Данло с Квейткеля? Кем ты родился и кем хочешь стать?

Вторую чашку Данло пил медленнее и осторожнее.

— Я уже назвал вам мое имя — и если хотите, скажу, какова моя цель.

— Сделай милость, — сказал Констанцио, взглянув на фигурку алалоя, которую держал в руке.

— Есть вид скульптуры, которым Мехтар Хаджиме владел лучше всех городских резчиков. Говорят, что он любого человека мог превратить в алалоя.

Данло смотрел на высокого, изящного человека напротив и гадал, действительно ли это Мехтар Хаджиме. Раньше, по словам Бардо, Мехтар носил кряжистое, волосатое алалойское тело, изваянное им самим.

— Да, я, кажется, помню этот стиль, — сказал Констанцио, поглаживая статуэтку. — Это было давно, еще во времена Поиска. Мэллори Рингесс тогда тоже трансформировался в алалоя.

— Я слышал, что трансформировал его Мехтар Хаджиме.

— В наше опасное время о Мэллори Рингессе говорят самые разные вещи. — Глаза Констанцио ввинтились в Данло, как стальные сверла. — Человек, пьющий кофе в маске, — весьма необычное зрелище. Почему ты не снимешь ее?

— Мне и так удобно. Но, может быть, это причиняет какое-то неудобство вам?

— Нет-нет. Все мы носим те или иные маски, не так ли?

— Это верно. — Данло понял вдруг, что этот Констанцио и есть Мехтар Хаджиме, — он знал это так же точно, как то, что на лице у него есть нос. Если уж Мехтар сумел превратить себя в алалоя, то потом ему, конечно, не составило труда переделаться в этого серолицего Констанцио. — Вы вот тоже носите маску — чужое имя.

— Меня зовут Констанцио с Алезара.

— А меня — Данло с Квейткеля.

Некоторое время они пили кофе и смотрели друг на друга. Молчание прервал Констанцио.

— Хорошая работа, — сказал он, подняв вверх статуэтку. — Где ты ее достал?

— Сам вырезал.

— Это правда? Ты сам ее сделал?

— Правда.

— Значит, ты режешь по кости не хуже, чем этот твой Мехтар — по живому телу.

— Мой?

— С тех пор, как Мехтар ваял своих алалоев, прошло лет двадцать.

— Я надеялся, что он, даже изменив имя и удалившись на покой, остался мастером своего дела.

Констанцио опустил глаза на свои длинные гибкие, хорошо вылепленные пальцы.

— Говорят, тело всегда помнит то, что мозг забывает. Человек может сто лет не бывать в Невернесе, но на коньках бегать все равно не разучится.

— Значит, вы думаете, что Мехтар по-прежнему способен изваять из человека алалоя?

— С таким же искусством, как ты изваял эту фигурку.

— Такая работа, должно быть, дорого стоит?

— Очень дорого. Мехтару пришлось бы приобрести новые лазеры, сверла, лекарства. И оборудовать новую мастерскую.

— Понятно. — Данло снова обвел взглядом комнату. В клариевом ящике серебрилось даргиннийское висячее гнездо — вещь практически бесценная. — Сколько же, например?

— Десять тысяч городских дисков.

— Десять тысяч?!

— Вот именно.

— Но такой суммой может располагать только очень богатый человек.

— А ты, стало быть, не богат, Данло с Квейткеля?

— Нет, не богат.

— Как же ты тогда надеялся изведать, что значит быть сильным и полным жизни, как алалой?

Данло вспомнил детство, проведенное среди приемных родичей. Копье он метал дальше и точнее, чем Чокло, да и любой другой из его молодых соплеменников, но в борьбе Чокло неизменно клал его на обе лопатки.

— Десять тысяч дисков — большая сумма, — сказал Констанцио, — но даже она недостаточно велика.

— То есть как?

Констанцио махнул рукой в сторону настенного фравашийского ковра.

— Ты видишь здесь много красивых вещей — но их уже меньше, чем было десять дней назад. Мне пришлось обменять три тондо и ковер на оскорбительно малое количество продуктов. Цены на все съестное, даже на курмаш, стремятся к бесконечности. В такие времена денег, сколько бы их ни было, всегда мало, всегда.

— Денег у меня нет, — сказал Данло, потрогав вделанные в стол кусочки бирюзы. — И никогда не было.

Констанцио, глядя на него с явным недоверием, сказал:

— Надо было бежать из этого города, пока еще можно было. Я давно боялся, что это рингистское безумие приведет к войне.

— Почему же вы тогда остались?

— Потому что думал, что в Невернесе будет безопаснее, чем где-либо еще.

— Но ведь вселенная повсюду одинакова, правда?

— Совершенно верно. Поэтому единственное, что обеспечивает безопасность, — это вещи, ценные вещи.

Данло посмотрел на свою чашку, сделанную из рубинового фосторского стекла.

— Вот у вас много вещей — чувствуете вы себя в безопасности?

— Я готовился к чему-то подобному всю свою жизнь и обезопасил себя больше, чем кто-либо другой в этом городе.

— У вас, наверно, много друзей?

— Когда-то меня предал Бог, потом близкие люди — теперь я ни во что такое больше не верю.

— Жаль, — сказал Данло. Свет излился из его глаз, но сочувствие гостя, казалось, только рассердило Констанцио.

— На что ты, собственно, надеялся, если у тебя нет денег? — снова спросил он.

— У меня есть нечто другое.

— Что именно?

— Вот. — Данло достал из кармана шубы шелковый мешочек, развязал его и вытряхнул на ладонь сверкающий алмазный шар.

— Бог мой! — ахнул Констанцио. — Уму непостижимо. Можно подержать?

Данло отдал ему сферу, и Констанцио принялся вертеть ее туда-сюда своими вспотевшими пальцами. Шар в его руках искрился разноцветными огоньками.

— Скраерская сфера. Откуда она у тебя?

— Не могу вам этого сказать.

Констанцио пристально посмотрел на него и сказал:

— Глаза у тебя тоже необычные. Очень редкого синего цвета. Известно тебе, что Мехтар однажды сделал пару таких же точно глаз?

— Правда? — сказал Данло, хотя хорошо знал историю о том, как Мехтар переделывал его мать в алалойку.