Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

— Иафет, — сказал он, — вы хорошо поступили, и я поздравляю вас. Вы можете считать этот день лучшим в вашей жизни. Вы теперь совершенно овладели его благорасположением. Но вы не должны говорить об этом вашим друзьям в Ридинге. Пускай они думают, что ваш отец так же сердит, как и прежде, что, между прочим, будет совершенная правда в отношении к другим. Продолжайте ваши успехи и позвольте мне помогать вам в остальном.

Я возвратился домой, заснул крепким сном и видел во сне все происшествия дня и мою очаровательную Сусанну Темпль. Поутру я пошел в Адельфи. Отец еще не вставал, но арапы расхаживали по комнатам и, увидев меня, тотчас же доложили и, желая придать мне самое громкое происхождение, сказали, что сын Бурра-Зеба изволил прийти. Я вошел в спальню, поцеловал у отца руку и, пожелав ему доброго утра, спросил, не раскаялся ли он в добром своем поступке.

— Нет, сын мой. Я думал о тебе всю ночь. Нога только много вредила моему покою; утром ужасно разболелась, а некому было помочь, доктор не приходил.

Хорошо, — подумал я, — есть надежда на будущее благополучие. Тут я ему развязал ногу с обыкновенными приготовлениями, и от этого боль совершенно успокоилась; он надел халат, и мы отправились завтракать. Я заметил, что почтенный отец мой вовсе не был зол, но, живя с людьми, которые терпеливо сносили его прихоти, и притом, занимая в военной службе довольно важное место, он привык к тону повелительному, отчего сделался несносен для всех его окружающих. В продолжение недели я рассказал ему все обстоятельства моей жизни и смело могу сказать, что я твердостью своего характера и благонравием сумел совершенно овладеть им. По его желанию я переехал и жил вместе с ним. Нога его почти совершенно выздоровела. Он решился купить дом и навсегда поселиться в Лондоне. В хлопотах я один раз только видел Мастертона, потому что все время проводил с отцом. Я писал Кофагусу, не говоря ему, однако, ни слова о настоящей моей жизни. Утром как-то Мастертон посетил нас и после непродолжительного разговора с генералом объявил мне, что он убедил Кофагуса оставить квакерство и что через некоторое время он придет в Лондон с женой и с Сусанной Темпль.

— На время?

— Нет, он решился постоянно жить в Лондоне.

— Как! Он намерен возвратиться к заблуждениям этого света?

— Да, и не один еще, а с дорогой супругой, которая вовсе не противится этому, и кажется, очень рада новому переселению.

— Я никогда и не сомневался в противном. Но Сусанна Темпль?

— Сусанна не в состоянии расстаться со своими родными, и когда она будет вместе с вами и наденет наше платье, особенно когда разоблачится от квакерского наряда и убедится моими советами, то наверно ее очарует. Это мой план и исполнение его предоставьте мне. Но знает ли ваш отец о вашей любви?

— Нет, я ему не сказал этого. Да о женитьбе ему еще рано говорить, я думаю. По-настоящему, предложение не худо бы сделать с его стороны. Не можете ли вы уладить это дело?

— Отчего же нет! Но надобно подождать немного, как вы говорили. Со временем — вот их адрес — сходите к ним, и если можно, то завтра. Да, нельзя ли вам будет в четверг у меня обедать?

— Если только генерал будет в хорошем расположении духа, то… но во всяком случае я уведомлю вас.

На другой день я пожаловался на головную боль и сказал отцу, что пойду погулять немного. Я торопился по адресу, данному мне Мастертоном, и, к большому удовольствию, застал одну только Сусанну. После первых приветствий я спросил, нравится ли ей Лондон.

— Я даже боюсь, Иафет, не слишком ли он мне понравится. Знаете ли вы, что Кофагус не носит более нашей одежды?

— Перемена эта, может быть, огорчает вас, Сусанна, но он поступил так, вероятно, чтобы не казаться странным в обществе.

— Его еще можно извинить, но сестру, Иафет, которая выросла и воспитывалась в нашей вере… О, это слишком!

— Но что она сделала?

— Она носит соломенную шляпку с лентами.

— А какого цвета ленты?

— Одного цвета с платьем, серые.

— Я не вижу тут тщеславия, Сусанна, и не обвиняю ее, если она переменила шелк на солому. Но какие представляет она на это причины?

— Что муж ее этого требует, потому что он не может выходить с нею никуда, когда она в квакерском наряде.

— Долг жены велит ей слушаться своего мужа, точно так же, как я повинуюсь отцу. Но я бы не постыдился ходить с вами по улице; и если вы желаете, то я с удовольствием пойду.

Сусанна согласилась, потому что мы часто вдвоем гуляли в Ридинге. Я повел ее в Оксфордскую улицу, а оттуда в Бонд-Стрит и другие более посещаемые места столицы. Натурально, ее одежда и наружность привлекали всеобщее внимание; Сусанна это заметила и просила меня возвратиться домой. Она почти испугалась, приписывая это не красоте своей, а странному наряду.

— Мне кажется, Кофагус навсегда хочет поселиться в Лондоне? — сказал я, когда мы пришли домой.

— Я этого не слыхала. Напротив, мне сказали, что он приехал сюда на несколько недель, и то по делам. Если же он пробудет долее, то это для меня будет совершенное несчастие.

— Отчего?

— Народ здесь ужасно груб, нельзя даже спокойно пройти по улице.

— Вспомните, любезная Сусанна, что в вашей секте гораздо менее людей, но если бы вы надели платье, совершенно там незнакомое, то, разумеется, вы возбу-дили бы всеобщее любопытство. Следовательно, вы не можете порицать здешних жителей. Я теперь вспомнил слова Мастертона о вашем костюме, что в нем более тщеславия, чем скромности.

— Если бы я так думала, Иафет, то сейчас же бы сняла его.

— Согласитесь, что очень было бы неприятно, если бы все стали думать, что вы гуляете именно для того, чтобы на вас смотрели. Можно одеваться просто, скромно и не возбуждая всеобщего внимания.

— Я почти не знаю, что ответить вам на это, но мне кажется, что вы все согласились нарочно опровергать мои мнения.

— Вы не правы, Сусанна. Я вовсе не иду против ваших мнений, я буду уважать их, несмотря на разницу наших взглядов. Но я должен вам сказать откровенно, что если бы жена моя оделась так, что этим привлекла бы на себя всеобщее внимание, то ревность заставила бы меня восстать против этого, и я не виню Кофагуса, который заставил жену свою сделать некоторые изменения в костюме; она очень хорошо поступает, слушая советы своего мужа. Красота ее не есть общее достояние.

Сусанна молча обдумывала мои слова.

— Вы, кажется, не согласны со мною, Сусанна, я очень сожалею об этом.

— Не могу сказать, что совсем не согласна, Иафет.

В это время вошли Кофагусы. Он был в прежнем наряде, а она в сереньком шелковом платье, но сверх него была надета прекрасная турецкая шаль. Вообще она казалась очень мила. Я сказал им, что мы гуляли и что общее внимание ужасно как не понравилось Сусанне.