Зеро - Эрик Ластбадер

— Почему ты медлишь? — властно спросила Митико. Дзёдзи посмотрел на Митико и перевел взгляд на дверь.

— Возможно, он прав. Они могут убить ее.

— Нет, если ты сделаешь все правильно. Ужин — наш пропуск внутрь.

Она оттащила гангстера в сторону и, взявшись двумя руками за рукоять меча, кивнула:

— Начинай. Помни, их нужно отвлечь разговором. Дзёдзи набрал полную грудь воздуха и постучал в дверь.

— Пора ужинать, — ответил он на вопрос из-за двери. Дверь отворилась, и в грудь Дзёдзи уперся ствол пистолета.

— Кто ты? — подозрительно спросил охранник. Дзёдзи узнал в нем одного из похитителей Тори. Справившись с волнением, он назвал первое пришедшее на ум имя.

— Я тебя не знаю, — подозрения в голосе прибавилось.

— Я вас тоже вижу впервые. Я лишь выполняю свою работу, и все.

— Похоже, ты человек маленький, — рассмеялся охранник и распахнул дверь пошире.

Дзёдзи посторонился, и из темноты выступила Митико. Ее меч молнией сверкнул в воздухе. Охранник еще улыбался, когда лезвие катаны вонзилось в его грудь.

Дзёдзи, отшвырнув в сторону ненужный теперь поднос с едой, стремительно метнул танто в привставшего со стула второго охранника. Тот рухнул на пол. Шум упавшего тела разбудил Тори, она лежала на футоне у стены.

— Бабушка! — закричала Тори, вскакивая с постели и бросаясь к Митико.

Митико, споткнувшись о тело убитого охранника, метнулась навстречу. Она подхватила Тори на руки.

— Бабушка, ты здесь! Ты пришла за мной! Правда, пришла? Это не сон?

— Это не сон, малышка. Я здесь. — Слезы катились по лицу Митико.

— Бабушка, я знала, что ты придешь за мной. Я ждала тебя. Почему ты плачешь?

Митико сказала подошедшему Дзёдзи:

— Я не хочу, чтобы она видела все это.

— Бабушка, эти люди спят?

— Да, милая. Они устали, охраняя тебя, и прилегли отдохнуть.

Митико на мгновение запнулась. Но горячая волна радости уже окатила ее, отбросив ненужные сомнения. Боже, подумала Митико, она жива и здорова. Она крепко обняла Тори.

Дзёдзи, убедившись, что оба гангстера мертвы, вытащил свой танто из груди охранника. Он вывел Митико, прижимающую к груди Тори, из комнаты.

— Как ты себя чувствуешь, малышка? — спросила Митико. У нее кружилась голова от радости и облегчения. Она пошатнулась, Дзёдзи осторожно поддержал ее.

— Я так скучала по тебе, бабушка. — Тори уткнулась лицом в волосы Митико.

Темный коридор был пуст. Лишь работающая машина нарушала тишину.

— Мама тоже пришла за мной? — спросила Тори сонным голосом. Она уже снова клевала носом.

— Ты ее скоро увидишь, совсем скоро, моя храбрая малышка, — тихо ответила Митико.

Лилиан с отрешенным выражением лица сидела на террасе перед входом в ресторан. Не чувствуя вкуса, она отпила чаю.

Лилиан наблюдала, как желто-бурая бабочка порхает над листьями папоротника. Она садилась, снова взлетала, не задерживаясь на месте дольше единого мгновения. Неподалеку по вьющейся лиане медленно и осторожно ползла мохнатая гусеница.

Лилиан налила себе еще чаю. Два таких разных создания, так не похожих друг на друга и так связанных друг с другом. Пройдет несколько дней, и мохнатая гусеница исчезнет, превратившись в легкие, порхающие буро-желтые крылья.

Гусеница и бабочка. Два существа в одном. Как и во мне. Вчера еще я была гусеницей, я родилась ею и прожила в ее облике много лет. Но сегодня, сегодня я бабочка. Наконец-то со мной произошло чудесное превращение. Я освободилась от своего прежнего мира, этой уродливой тюрьмы — моей жизни. Я свободна, я совершенно свободна. Лилиан счастливо улыбнулась.

Она увидела его, когда он входил в ресторан. Высокий, худощавый человек с моложавым лицом. Лилиан улыбнулась. Ему так идет легкая седина.

Его серые глаза внимательно оглядели зал. Он искал ее. На Лилиан было новое платье от Диора, так шедшее ей. Ощущение свободы вновь нахлынуло на нее.

Человек был одет в жемчужно-серый костюм в полоску. Лилиан с удовольствием отметила, что костюм тот самый, который она сама выбрала для него — великолепный, элегантный, не чета тем мешковатым уродцам неопределенного цвета, которые он но1:ил прежде. Лилиан снова улыбнулась. Она-таки привила ему вкус.

Он прошел в зал ресторана. Лилиан, посидев несколько минут, вошла следом. Ей не пришлось искать его, он, как обычно, сидел в дальнем углу, напротив двери. Раньше Лилиан забавляла эта привычка садиться на одно и то же место во всех ресторанах, где они бывали. Но, когда он объяснил ей, почему так поступает, она прониклась уважением к его дисциплинированности.

Метрдотель подвел ее к его столику и ушел. Лилиан улыбнулась, он улыбнулся в ответ, встал и нежно поцеловал ее.

Заказал ей аперитив. Сам он пил кампари.

— Как ты?

Он никогда не называл ее по имени. Лишь в постели, в минуту экстаза, захлебываясь, произносил ее имя, словно стараясь наверстать упущенное.

— Какие приключения произошли по дороге? Как это похоже на него. Не спросит: «Поездка прошла без приключений?» — а именно так. Так уж он воспитан — извлекать полезные сведения из всего — даже из обыденных, ничего не значащих разговоров.

— Поездка оказалась очень приятной, — сказала Лилиан, кивком поблагодарив метрдотеля, который лично принес ей коктейль — они были тут завсегдатаями.

— Я рад. Выпьем за удачное путешествие. — Он поднял бокал. Они обменялись улыбками и выпили.

— Очень рад тебя видеть.

— Ты говоришь так, словно не был уверен, что увидишь меня в этот мой приезд.

Она следила за выражением его глаз. Он научил ее этому, а также многому другому, например, определять национальность по чертам лица. Он всегда учил ее чему-то полезному.

— Честно говоря, я сомневался.

— Почему? Я ведь всегда была пунктуальна.

Он согласно кивнул:

— Но этот приезд не похож на все предыдущие. — Он говорил очень серьезно. — Сейчас все по-другому. — Лилиан внимательно посмотрела на него. — Это ведь последний раз.

— Ты считал, что я могу сдрейфить?

— Прошу прощения?

Ей нравилась его растерянность. Это была такая редкость, что Лилиан при виде его недоуменного лица охватило какое-то странное возбуждение. Лилиан ласково улыбнулась.

— Неужели ты полагал, что я передумаю в последний момент?

— Такое случается. Что-то подобное происходило и со мной перед самой женитьбой.

Он редко заговаривал о своей жене. Ее мать — еврейка, это пятно лежало и на дочери. Он знал об этом, когда женился, и понимал, на что идет. Если этот факт выплывет наружу, придется туго. Так и случилось. Кто-то из врагов раскопал этот компромат, стараясь сгубить его карьеру, а может, и его самого. Но все произошло наоборот. Однако прежде его жену арестовали, подвергли бесконечным допросам и даже пыткам. Она вышла из тюрьмы, но не из ступора, в который впала на одном из допросов. Сейчас она была в санатории. Он навещал ее каждую неделю.

— Я сдрейфил? Так ты это называешь? — Он грустно улыбнулся. — Да, я сдрейфил. Нельзя сказать, что я не любил ее, это не так. Я ее любил. Но все же...

Лилиан наблюдала за его глазами.

— Это был очень серьезный шаг. Ко всему надо было привыкать заново. Жизнь не так-то просто изменить. Наше тело привыкает к определенному образу жизни, наш ум — к определенному образу мыслей. И они противятся переменам.

Разве не так?

— Иногда так, иногда нет. По всякому случается.

— Но отчего это зависит?

В его глазах светился неподдельный интерес, и Лилиан с удовольствием отметила это.

— От человека. От обстоятельств.

Она сделала глоток из запотевшего стакана.

— Человеку очень трудно меняться, если он счастлив. Или, наоборот, несчастлив. Но я обычно не бываю ни по-настоящему счастливой, ни по-настоящему несчастной. Люблю перемены. Я рада им, стремлюсь к ним. Перемены позволяют чувствовать себя... — Она на секунду запнулась. — Свободной. Да, свободной.

— И тебе никогда не хотелось ничего устойчивого, постоянного?

Насколько же эта пытливость не в его духе!

— Я ненавижу покой.

Он серьезно кивнул.

— Понимаю тебя. Думаю, что очень хорошо понимаю. — Он улыбнулся своей мимолетной озорной улыбкой, которую Лилиан так любила. Она придавала его серьезному и даже сумрачному лицу мальчишеский вид. Лилиан вспомнила, как они познакомились. Это произошло много лет назад; в ту пору она была очень дружна с его сестрой.

Как раз сестра и познакомила их. Случилось это здесь, в Париже. Лилиан часто бывала в бистро на бульваре Сен-Жермен. Она любила сидеть в уютном кафе, потягивая коктейль и наблюдая за студентами, составлявшими большинство посетителей. Ей нравилась их юная жизнерадостность, они частенько распевали песни Пита Сигера. Случалось, на нее накатывала ностальгия по собственной юности. Но тоска быстро уступала место чувству освобождения от вашингтонской жизни, измен Филиппа, одиночества.