Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога - Жан-Анри Фабр

Хозяйка гнезда вернулась и находит чужачку. Что такое? И она яростно набрасывается на противницу. Завязывается драка. Они то парят, почти не двигаясь, совсем близко одна от другой, жужжат и, наверное, бранятся в воздухе. Потом садятся на спорное гнездо, то одна, то другая. Я жду, что они сцепятся и пустят в ход жало. Нет, они не намерены вступать в смертельный бой и рисковать жизнью, чтобы расплатиться за обиду. Материнский инстинкт слишком силен, и соперницы лишь шумят и слегка толкают друг друга.

Победу одерживает настоящая владелица гнезда: очевидно, она черпает силы и смелость в своем ощущении правоты. Сев на гнездо, она не оставляет его и встречает соперницу сердитым шуршаньем крыльев. В конце концов захватчица отступает и улетает. Каменщица-хозяйка тотчас же принимается за работу, и так старательно, словно она не совершила только что такого далекого путешествия.

Вторая из моих пчелок совсем не явилась.

Решено проделать новый опыт. Теперь я попытаюсь как можно точнее высчитать время, потраченное пчелой на возвращение домой. Для нового опыта мне нужно гораздо больше пчел, и я отказываюсь от каменщицы: много этих пчел не наловишь. Под краем крыши моего амбара находится густонаселенное гнездо халикодомы амбарной. Эта пчела вдвое меньше каменщицы, но разве это важно. Тем больше чести будет этой пчеле, если она сумеет пролететь четыре километра и найти свое гнездо. Я набираю сорок пчел и каждую помещаю в отдельную бумажную трубочку. Чтобы добраться до гнезда, к стене приставлена лестница: она послужит моей дочери Аглае, чтобы следить за гнездом и точно отметить время появления первой пчелы. Мои карманные и домашние часы сверены и поставлены одинаково.

Устроив все это, я ухожу, унося в коробке сорок пленниц. Я иду на берег Лига, туда, где работает каменщица. Здесь мои пленницы выпущены, каждая с большой белой меткой на спинке. Не так легко и просто брать концами пальцев одну пчелу за другой; сорок раздраженных пчел, сующих жалом во все стороны. Невольно начинаешь остерегаться и бессознательно стараешься избежать укола жалом вместо того, чтобы понежнее взять пчелу. Короче говоря, из сорока пчел только двадцать улетели быстро. Остальные либо ползали в траве, либо сидели на листьях. Очевидно, это помятые при мечении.

В момент вылета здоровые пчелы не летят прямо к гнезду, как это делают в таких же случаях церцерис. Они летают как-то растерянно, одни — в одну сторону, другие — в противоположную. Однако, насколько это позволяет быстрый полет пчел, я замечаю, что пчелы, полетевшие было в противоположную от гнезда сторону, изменяют направление. Я не ручаюсь за это: трудно уследить за насекомым, исчезающим из поля зрения уже на расстоянии двадцати метров.

До сих пор погода благоприятствовала опыту, но вот она изменяется: при удушающей жаре небо начинают заволакивать тучи. Поднимается довольно сильный южный ветер, именно с той стороны, куда должны лететь мои пчелы, чтобы вернуться к гнезду. Смогут ли они лететь против такого ветра. Им придется лететь низко над землей, как при собирании меда. Полет на высоте, с которой они могли бы видеть окрестности, мне кажется, при таком ветре невозможен. Я возвращаюсь в Оранж с большими сомнениями в успехе моего опыта.

Подходя к дому, я вижу Аглаю с разгоревшимися от оживления щеками. «Две, — говорит она, — прилетели в три часа без двадцати минут с ношей пыльцы под брюшком».

Пчелы были выпущены в два часа. Следовательно, меньше трех четвертей часа им понадобилось для того, чтобы пролететь четыре километра. Это поразительный результат: ведь по дороге они еще и собирали пыльцу с цветков, да и летели против ветра. Следующие три вернулись на моих глазах, и все с провизией. День подходил к концу, и продолжать наблюдения не стоило. Когда солнце заходит, амбарные халикодомы покидают гнездо и укрываются, не знаю, где именно. Может быть, они прячутся под черепицами крыши, может быть, заползают в трещины и углубления в стене, а может быть, устраиваются на ночь и еще где-то.

На другой день, когда солнце призвало к гнезду разлетевшихся на ночь пчел, я снова принялся следить и подсчитывать халикодом с белой меткой на спинке. Успех превзошел все мои ожидания: я насчитал пятнадцать пчел, вернувшихся к гнезду и занявшихся здесь своей обычной работой. Потом разразилась гроза, несколько следующих дней были дождливыми, и наблюдения пришлось прекратить.

Итак, из двадцати пчел, которые, как мне казалось, были в состоянии лететь далеко, пятнадцать вернулись: две — в течение первого же часа, три — вечером, остальные — на следующее утро. Они вернулись к гнезду, несмотря на противный ветер и незнакомую местность. Несомненно, они в первый раз оказались на берегу Аига, где я выпустил их на волю. Никогда бы они сами не залетели так далеко: все нужное для постройки гнезда и снабжения его провизией у них было здесь же, поблизости. Известковую землю доставляла тропинка под стеной, нектара и цветочной пыльцы было достаточно на цветущих лугах, окружающих мой дом. Да я и вижу каждый день, что они собирают все нужное именно здесь, не улетая дальше какой-нибудь сотни метров от амбара.

Мои дальнейшие опыты над способностью халикодом издали возвращаться к своему гнезду были первоначально описаны в письме великому английскому натуралисту Чарлзу Дарвину. Я должен был дать ему отчет в нескольких опытах, идею которых он дал мне в своих письмах. Это был приятный долг: хотя обнаруженные мною факты и удаляли меня от теории Дарвина, я относился и отношусь с глубоким благоговением к благородству его характера и к его искренности как ученого. Я занят был составлением этого письма, когда до меня дошла потрясающая весть: этот чудесный человек умер. Нет смысла писать письмо теперь, когда он покоится в Вестминстере рядом с Ньютоном. В безличной форме, свободной от условностей, я изложу то, что нужно было рассказать в более ученой манере.

Английского ученого более всего поразила при чтении первого тома моих «Энтомологических воспоминаний» способность халикодом находить свое гнездо после того, как они были далеко от него унесены. Что помогает им при возвращении, какое чувство руководит ими? Ученый писал мне тогда, что ему всегда хотелось проделать один опыт с голубями, но другие занятия отвлекали его, и он не успевал осуществить это свое желание. Ученый просил меня попытаться проделать подобный опыт с моими пчелами. Задача оставалась той же, но птицы заменялись насекомыми.

В своем письме Дарвин предлагал мне поместить каждую пчелу в отдельную бумажную трубочку, как я и делал это в моих первых опытах. Затем перенести их для начала шагов на сто в направлении, противоположном тому, куда я намерен занести их окончательно. Здесь поместить пчел в круглую коробочку, которую быстро вращать то в одном, то в другом направлении. Этот прием должен уничтожить у них на некоторое время чувство направления. Проделав все это, повернуть обратно и пойти к тому месту, где предположено выпустить пчел на свободу.