Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Люй Бувэй

Глава третья

Использование многих / Жэнь шу

Все, кто исправляет какую-либо должность, основным своим занятием считают наведение порядка, а смуту полагают преступлением. Если, положим, случится смута, но никто не понесет за это ответственности, смута будет разрастаться. Если властитель любовью к начальствованию показывает границы своих возможностей, а любовью к лести демонстрирует свою незащищенность, тогда его подданные без всякого труда сохраняют за собой свои места тем, что изображают покорность и послушание. Тогда правитель для них всего лишь вышестоящий управляющий для таких же управляющих. Такие подданные слепо следуют за ним во всем ради продвижения по службе. Статус правителя и статус подданного в таком случае не разграничен твердо. Это как если бы уши слышали лишь шум, но не различали пяти нот; это как если бы глаза реагировали на свет, но не распознавали бы пяти цветов; это как если бы сердце обладало некими представлениями, но ни о чем не ведало бы в отдельности. Все это зависит от окружения.

Чтобы уши слышали, необходима тишина; чтобы глаза различали, нужен свет; чтобы ум разбирался в вещах, он должен быть в согласии со всей природой. Но если правитель и подданные меняются своими ролями, от этих трех слуг человека, о которых говорилось выше, никакого толку. Правитель рушащегося царства не то чтобы не мог слушать своими собственными ушами, не то чтобы не мог видеть собственными глазами, не то чтобы не понимал вещей собственным умом. Но из-за того, что статусы правителя и подданных функционально перепутаны, из-за того, что высшие и низшие не разграничены, хотя бы он и слышал ушами, что он услышит; хотя бы и видел глазами, что он увидит; хотя бы и понимал умом – что именно он поймет?

Помыслы о собственных удовольствиях и готовность выслушивать разумные речи – этого глупый никогда совместить не сумеет! Глупец может стремиться к этому, но никогда не достигнет этого. Не достигнет, стало быть, не будет обладать знаниями; не будет обладать знаниями, стало быть, не будет вызывать доверия к себе.

Тварям без костей невозможно объяснить, что такое лед. Но правитель, имеющий на службе мужей совета, располагает возможностями для проверки истинности речей, и потому несчастью неоткуда подкрасться к нему. Так что ему не следует полагаться исключительно на изощренность своего слуха, зрения и ума – он может чувствовать себя спокойно, только когда он действует в согласии с мерой и в соответствии с природным порядком.

Ханьский Чжаоли-хоу увидал, наблюдая за животными, которые должны были быть принесены в жертву в храме предков, что жертвенная свинья слишком мелка, и приказал соответствующему чину заменить ее. Чиновник между тем опять явился с той же самой свиньей. Чжаоли-хоу тогда спросил: «Разве это не та же свинья, что и прежде?» Но чин молчал, ничего не отвечая, и хоу велел тюремщикам покарать его. Те, кто сопровождал хоу, спросили: «Как вы, ваша милость, могли узнать, что это та самая свинья?» Властитель ответил: «Собственными ушами слышал я это молчание чина».

Когда Шэнь Бухай услышал об этом, он продекламировал: «Как узнать, что скоро оглохнешь, – если уши чутки отменно; как узнать, что ослепнешь скоро, – если глаза зорки отменно; как узнать, что грозит безумье, – если речи верны необычайно». Поэтому и говорится: отбросить слух и не прислушиваться – и слух станет предельно острым; отбросить зрение и не присматриваться – и глаза станут необыкновенно зоркими; отбросить рассудок и не стараться ничего познать – и станешь справедливым, как сама природа. Если отбросить эти три вещи и не пользоваться ими – будет порядок; если же воспользоваться этими тремя – неминуема смута.

Вот каким образом объясняется тот факт, что на слух, зрение и рассудок, содержащийся в сердце, нельзя полностью полагаться: доставляемые ими знания о внешнем мире неполны, все, что благодаря им слышат и видят, – поверхностно. Если же с помощью поверхностного и ограниченного знания стремиться к тому, чтобы умиротворить всю Поднебесную, усмирить порочных и темных, навести порядок среди тьмы народа, такие намерения, конечно же, окажутся неосуществимыми!

На расстоянии всего лишь в десять ли ухо уже ничего не услышит; то, что находится за занавесью или стеной, – глаз уже не увидит; дворец, занимающий площадь всего лишь в три му, и тот ум человеческий охватить не в силах. Что же говорить о том, что происходит на востоке – в стране Кайу, или на крайнем юге – у племени доин; стремиться на крайнем западе – подчинить народ-племя шоуми, на крайнем севере – инкорпорировать народ чжаньэр? Властитель не может не подвергать проверке такого рода речи!

Порядок и смута, покой и опасность, существование и гибель – их дао не может быть двойственным; посему высший разум – это отказ от разума, высшая доброжелательность – это забвение доброжелательности, высшая сила – это отказ от проявления силы; без слов и без размышлений, в глубоком покое ждать [своего] времени, с приходом его – откликаться, оставив помыслы, следовать [ему] – вот закон всякого отклика; быть незамутненным, чистым, объективным, простым, правильно относиться к началу и концу – вот порядок правления; вторить непропетому, следовать неслучившемуся.

Цари древности занимались мало чем, но отзывались на великое множество событий. Откликаться – вот искусство правления истинное. Приводить в исполнение – таково дао подданного. Тот, кто действует, встречает препятствия, тот, кто реагирует, обретает покой. Приходит зима, и все откликается холоду; приходит лето, и все откликается жаре – чем же тут заниматься правителю? Поэтому и говорится: дао властителя в том, чтобы не знать и не действовать, но быть добродетельнее тех, кто имеет знания и занят деятельностью, тогда он будет владеть ими, а не они им.

Некий чин обратился за советом по какому-то делу к Хуань-гуну из Ци. Хуань-гун ответил: «Поговорите об этом с нашим отцом – Гуань Чжуном». Этот сановник снова спросил его о чем-то, и тогда Хуань-гун сказал: «Спросите нашего отца Гуань Чжуна». Так повторялось три раза, и тогда некто праздный стал говорить: «Первый раз – Гуань Чжун, второй раз – Гуань Чжун; надо сказать, и легко же быть правителем!» Хуань-гун на это отвечал: «Когда я не обрел еще отца Чжуна, мне было очень тяжело самому. Но после того, как я обрел отца Чжуна, отчего бы мне не пожить легко?» Если то обстоятельство, что Хуань-гун нашел Гуань-цзы, принесло большое облегчение в делах, то чего можно ожидать от обретения искусства дао?!

Конфуций был в затруднении между Чэнь и