Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

В результате Аргачи предлагает хану провести настоящую «судебную экспертизу», предложив всем женщинам, присутствовавшим при разговоре, в ходе которого и было озвучено обвинение против него, нарисовать его портрет. В результате он на основе полученных рисунков доказывает, что ни одна из участниц разговора вообще никогда его не видела. И, естественно, сам в качестве компенсации за необоснованное обвинение и привлечение к суду получает чиновничью должность.

Аргачи и судья

Как-то, блуждая [по кочевьям], Аргачи забрел в небольшой городок и увидел взволнованную толпу. Когда Аргачи поинтересовался о причине, выяснилось, что в соседнем городке, что напротив, живет один алчный и пронырливый судья, который ради наживы готов был положить жизнь, ради денег готов был продать собственную жену. Ради выгоды он готов был превратить малое судебное дело [в большое], благое деяние в преступное, даже правого сделать виновным.

Прознав об этом, Аргачи про себя пригрозил ему: «Я тебя!» – и прямиком направился в дом судьи. Войдя к судье, Аргачи преклонил перед ним колено и сказал:

– О, судья-нойон мой, нет ни одного нойона, ни одного места, куда бы я не обращался по одному судебному делу. Не осталось нойона, который бы обратил внимание и решил мое дело. В конце концов я пришел к Вам, – сказал он, притворно заплакал и сделал страдающий вид. Судья подумал: «Ну, вот и явился человек, который даст денег» – и сказал:

– Ну, расскажи скорее, что произошло!

Аргачи громко заплакал и, вытирая слезы рукавом терлика, сказал:

– Дело было так. Несколько дней назад я зарезал жирного барана, сделал борцо[216] и стал развешивать. В этот момент прилетели мухи, проглотившие свои головы[217], и сьели его. Могли бы Вы рассудить это дело?

Услышав это, судья смеялся до колик в животе. Подшучивая над Аргачи, он произнес:

– Если так, то с этого дня, как только ты увидишь муху, прихлопывай ее ладонью. Если тебя станут обвинять в убийстве мух, приходи ко мне.

Когда Аргачи вставал, одна большая черная муха, покружив над головой судьи, опустилась на его лысину. Увидев это, Аргачи обрадовался и тихо, чтобы не вспугнуть муху на голове судьи, выхватил кнут, продетый за ремень, и несколько раз хлестнул по голове судьи. Судья закатил глаза, схватился за голову, истошно закричал и свалился с сиденья.

Когда Аргачи, добившись своего, с чувством исполненного долга неспешно покидал двор судьи, прибежали помощники судьи и схватили Аргачи.

Когда его привели во дворец хана, Аргачи сказал:

– Судья-нойон велел мне, увидев муху, убивать ее. Поэтому я убил муху, которая села на голову судьи.

Хан очень разгневался, но не сказал ни хорошего, ни плохого и отпустил Аргачи.

«Зачем нужен судья, расследующий всякую ерунду», – решил хан и лишил судью его обязанностей, говорят [Arγači, 1990, q. 155–157].

Данный рассказ – синьцзян-ойратский вариант широко распространенного сюжета «Человек на суде за убийство мухи» [The types…, 1961, р. 457] / «Глупец жалуется в суд на мух» [Сравнительный указатель…, 1979, с. 333]. Основное ядро анекдота – удар по носу судье, разрешившему убивать мух где угодно, – полностью соответствует описанию сюжетного типа в обоих каталогах. Тем не менее мы обнаруживаем в этой сказке ряд особенностей, отражающих представление ойратов об устройстве судебной системы.

В рассказе вновь поднимается проблема несправедливого суда и корыстолюбивых судей, а Аргачи вновь выступает в качестве народного «адвоката». Учитывая, что судья, даже такой несправедливый, несомненно, мог оказаться куда более опытным в юридических делах человеком, нежели вышеупомянутый богач Гомбо, Аргачи вынужден действовать более тонко. В качестве предлога для обращения к судье он выбирает подачу ему жалобы, по которой, как он утверждает, до сих пор ни один представитель власти не смог принять правильного решения. Тем самым он фактически бросает вызов профессиональным знаниям и опыту судьи, который к тому же предполагает, что сможет получить от него немалые деньги за рассмотрение дела.

Как и следовало ожидать, судья попадает впросак со своим решением и в результате сам же страдает от «буквального» его исполнения на практике. Примечательно, что привлечь к ответственности Аргачи сам он не может, поскольку уже является потерпевшим. А дело высокопоставленного чиновника (недаром Аргачи называет его «судьей-нойоном») следовало разбирать уже хану, которому народный «адвокат» цитирует решение судьи и указывает, что лишь буквально ему следовал. Примечательно, что хан в данном случае демонстрирует объективность и фактически не находит состава преступления в действиях Аргачи, отпуская его. Более того, тот факт, что судья тратит время на принятие столь мелких дел, в глазах правителя становится доказательством его непрофессионализма и приводит к смещению судьи с должности.

Подводя итоги нашего исследования, мы можем сделать вывод, что в проанализированных сюжетах отражается отношение народа к представителям судебной власти, вместе с тем в некоторых из них достаточно четко описываются те или иные стадии процесса и их особенности, характерные для судебной практики тюрко-монгольских народов.

Несомненно, ойратский народ не слишком жаловал представителей власти, справедливо обвиняя их в предвзятости и взяточничестве, а в ряде случаев – и в прямом непрофессионализме, отсутствии специальных знаний и опыта, что препятствовало принятию правильных решений. Однако именно эти недостатки судей позволяют защитнику народных интересов Аргачи одерживать верх над теми, кто притесняет простолюдинов.

Что же касается отражения в цикле сказок об Аргачи процессуальных реалий, то мы имели возможность убедиться в том, что составители сказок неплохо представляли себе, в частности, стадии судебного процесса от подачи иска и до принятия решения, а в отдельных случаях даже апелляции. В качестве доказательств в разбирательствах, как можно увидеть в приведенных текстах, использовались не только устные показания участников процесса и свидетелей, но и письменные документы, осмотр места происшествия и даже своего рода экспертиза.

Все это наводит на мысль о том, что подобные сюжеты могли сочинять люди, имеющие отношение к судебным реалиям, возможно и сами неоднократно принимавшие участие в разбирательствах в том или ином качестве и хорошо знавшие природу судей в системе ойратской власти и управления.

§ 26. Суд и судьи в тюркских и монгольских пословицах и поговорках

Привлечение пословиц и поговорок как источника сведений о праве и правоотношениях, и особенно о правовых воззрениях, имеет давнюю традицию в юридической науке. В отечественной юриспруденции важность подобного рода источников для понимания истоков правосознания, процесса формирования правовых традиций и изучения обычного права отмечали еще в XIX в. выдающиеся правоведы З.А. Горюшкин, Ф.Л. Морошкин, Н.С. Таганцев, М.Ф. Владимирский-Буданов и др. (см. об этом подробнее: [Ли, 2009; Самедова, 2009, с. 21–22; Цихоцкий, 2002, с. 20]).

Уже в первой половине XIX в. специалисты стали заниматься сбором и