Во славу Отечества - Евгений Белогорский

- Падение Парижа может расколоть страну, и тогда Ваше наступление может не состояться, Фош, Вы это понимаете?

- Заняв Париж, немцы не смогут продвинуться в глубь страны к Орлеану или Гавру. Я ручаюсь вам за это.

- А если с помощью своих монстров они перебросят полк, или даже дивизию в Ваш тыл и снова вскроют Вашу оборону, что тогда? Именно этот вопрос, насколько я знаю, рассматривался Вами сегодня на заседании штаба.

- Самый лучший выход - это новое русское наступление, пусть даже против австрияков. Сегодня сообщили, что умер император Франц-Иосиф, это очень благоприятный момент для наступления в Галиции. Немцы обязательно снимут свои войска с нашего фронта, и мы получим передышку.

- Знали бы Вы, какую цену они за это просят! – взорвался Клемансо, сверля маршала злобным взглядом.

- Вам решать, господин президент. Хочу только сказать, что у Парижа осталось около 36 часов.

В пылу военных страстей этих дней, мало кто обратил внимание на происшествие, случившееся в немецком Бреслау 5 июля. В этот славный солнечный денек в особняке польского адвоката Ковальского разыгралась страшная драма. Основной её фигурой был постоялец пана адвоката господин Пилсудский, находившийся там под домашним арестом германской полиции.

Его арест носил чисто условный характер, поскольку в особняке находилось всего два представителя власти в лице агентов сыскной полиции, фиксировавших все перемещения своего подопечного по городу и его встречи.

В тот злополучный день один из агентов, спускаясь с крутой лестницы, подвернул ногу, и его товарищ поспешил отвезти больного к врачу, проживающему в двух кварталах ниже по улице. Именно поэтому, ворота поместья незваному гостю открыла личная охрана пана Юзефа в лице трёх дюжих поляков.

Они исподлобья рассмотрели седовласого кавказца в поношенном костюме, державшего под левой рукой средних размеров коробку, тщательно завёрнутую в пергаментную бумагу.

- Что надо? - недружелюбно буркнул старший  из охранников, однако, гостя подобный тон ничуть не смутил.

- Пан Юзеф дома? – произнёс он на хорошем немецком языке и, не дожидаясь ответа, повелительно произнес, – доложи, что Камо пришел.

То, с какой лёгкостью и обыденностью прибывший назвал имя вождя польских боевиков, а так же столь известное в их среде имя, заставили спросившего охранника немедленно повиноваться, оставив гостя под присмотром двух других стражей спокойствия Пилсудского.

Не прошло и пяти минут, как охранник торопливо вернулся и с почтением пригласил Камо следовать в дом. Оказавшись в прихожей, кавказец изящным жестом повесил свое соломенное канотье на вешалку для шляп и ловко пристроил свою коробку на тумбочке для перчаток.

Окинув себя в зеркале и поправив костюм, гость неторопливо, с достоинством, поднялся на второй этаж, где  располагалась приёмная и личные апартаменты главы польского легиона.

Здесь его попросили распахнуть пиджак, на что  Камо только презрительно фыркнул, но подчинился. Охранники с полным  знанием своего дела осмотрели гостя пана Юзефа, но ничего стреляющего и режущего у него не обнаружили.

- Ну, довольно, не заставляйте моего дорогого гостя стоять в гостиной,- пророкотал Пилсудский, выходя из дверей роскошного кабинета, временно превращённого в приёмную для посетителей,- для него в этом доме найдутся более достойные апартаменты.

Он театрально повел кустистой бровью, и охрана сейчас же отскочила в сторону, хотя всего пять минут назад старый бомбист лично приказал им обязательно проверить внезапно появившегося гостя.

- Прошу,- Пилсудский дружественным жестом пригласил Камо, и вслед за гостем прошел в богато обставленную комнату. Она наглядно демонстрировала, что глава польских легионеров ничуть не бедствует, и дела его идут хорошо. Появление в особняке Пилсудского столь известного в среде революционных боевиков гостя, как Камо, сильно заинтриговало хозяина.

Старый боевик прекрасно знал своего гостя по довоенному времени, когда он сам занимался экспроприацией царских банков в Польше. Громкие нападения Камо на банки Кавказа и его берлинская эпопея, по своей значимости ничуть не уступали славе самого пана Юзефа, если даже не превосходили её. Известие охраны о приходе Камо вызвали настороженность и ревность в душе командира легиона, но весь вид гостя наглядно показал, что тот переживает не лучшие свои времена, и поэтому Пилсудский моментально ощутил свое превосходство над своим собратом по бывшей профессии.   

Соблюдая правила хорошего тона, хозяин дома вначале поинтересовался здоровьем Камо и его родных, затем стал говорить об общих знакомых и только после этого поинтересовался причиной приведшей к нему дорогого гостя.

Камо сначала сконфуженно помолчал, но вместе с тем, не утрачивая чувства собственного достоинства, сообщил, что бежал из России, и теперь вынужден искать для себя временное пристанище, чтобы переждать лихое военное время. Зная, что у пана Юзефа есть хорошие связи в Германии, он надеялся на его помощь в легализации. Сейчас так трудно получить хорошие документы.

Слушая слова просителя, Пилсудский внутренне ликовал. Помимо воли хозяина грудь выпятилась вперед, голова гордо приподнялась вверх, и польский вождь, принял позу патрона, который общается с человеком ниже его по положению. К Пилсудскому уже ранее являлись беглецы из России, для которых режим Корнилова был смертельной угрозой, поскольку все их прежние и нынешние деяния попадали под смертельную статью. Все они боялись напрямую связаться с германскими властями из-за опасения немедленного ареста и скорого суда военного времени. Поэтому пан Юзеф с его связями с германской полицией и разведкой, был очень и очень полезен этим русским неудачникам.

Наслаждаясь чувством хозяина положения, Пилсудский посетовал, что немцы стали очень привередливы и, помня прежние берлинские похождения Камо до войны, он ничего не может твёрдо гарантировать, но обязательно постарается помочь просителю. Пусть пан зайдет к нему через три дня, может быть, к этому сроку у Юзефа будут для него хорошие вести.

Собеседники поговорили ещё некоторое время, и гость решил откланяться. Находясь в прихожей, Камо взял ранее оставленную им коробку и, сняв обертку, извлек на свет конфетную коробку известной варшавской кондитерской фабрики, перевязанную цветной лентой.

- Прямо с Маршалковской! – с гордостью заявил Камо, торжественно протягивая свой подарок в руки Пилсудскому. 

Что-то дрогнуло в лице старого боевика, и он с радостью принял из рук кавказца весточку из родной Варшавы. Охранники также с восторгом разглядывали столь необычный подарок, с почтением толпясь за спиной своего вождя.

- Рад буду снова видеть Вас через три дня, пан Камо, – с теплотой в голосе произнёс Пилсудский, – возможно, я смогу убедить полицию в Вашей нейтральности.

Гость с радостью склонил свою седовласую голову в знак признательности хозяину за его скорые хлопоты и поспешил удалиться в сопровождении младшего охранника.

Камо успел пройти чуть больше квартала от ворот особняка Ковальского, когда громкий взрыв и звон битого стекла с шумом потряс воздух мирного Бреслау. Адская машина, умело заложенная Камо в конфетную коробку, была приведена в действие в тот момент, когда Пилсудский снял верхнюю крышку, желая попробовать «настоящих варшавских конфет».

В результате взрыва польский вождь погиб на месте от множества ранений, несовместимых с жизнью. Также вместе с ним погибли два охранника, стоявшие на момент взрыва рядом с Пилсудским.

Сам виновник этой трагедии сумел благополучно скрыться с места взрыва, сев на велосипед, заботливо оставленный у привратника одного из доходных домов. Прошло всего тридцать восемь минут с момента взрыва, а Камо, сняв седовласый парик и поменяв дешёвый костюм эмигранта, на одеяние преуспевающего коммерсанта, уже садился в берлинский экспресс, на который он заранее купил билет.

Через сутки знаменитый налётчик спокойно пересел на поезд идущий в Росток, чтобы  вновь поменять обличие на старой явочной эсдековской квартире и с новыми документами выехать на пароме, курсирующем по маршруту Росток – Копенгаген.

Сограждане! Подлый враг нашего народа в лице германского кайзера Вильгельма вновь показал свой ужасный лик, преступив черту дозволенности, которой ранее придерживались все цивилизованные нации, ведя войны между собой.

Последний налёт германских дирижаблей на Лондон, со всей очевидностью показал, что кайзер взял курс на целенаправленное уничтожение мирного населения нашей столицы и разрушение города. Всё это является недопустимым деянием не только с позиции христианской морали, но также неприемлемым поступком с точки зрения простого человеческого понимания.