Охота начинается - Аяна Грей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Поздравляю, воин.
– Спасибо… каптени. – Ему показалось странным использовать формальное обращение в разговоре с братом. Он откашлялся. – На самом деле я хотел спросить, нет ли у тебя минутки – поговорить.
– Ах… – Камау смотрел на лестницу вслед отцу Олуфеми. – На самом деле не лучший момент. У меня есть кое-какие дела.
Экон недовольно поежился, когда Камау попытался обойти его. Он повторил движение брата, заслонив ему путь:
– Кам. Это важно.
Камау впервые посмотрел ему в глаза, и Экон с удивлением прочел во взгляде брата неприкрытое раздражение.
– Так в чем же дело? Что не так?
Экон смутился и тут же возненавидел себя за это. Они с братом были одного роста, теперь они не уступали друг другу и по положению в обществе, но Камау по-прежнему мог посмотреть на него так, чтобы Экон почувствовал себя маленьким.
– Я… я хотел поговорить с тобой о брате Уго.
Камау поднял брови:
– А что с ним?
Экон обвел рукой зал, иллюстрируя свою следующую фразу:
– Я задумался, а почему его здесь нет? Он ведь один из братьев ордена, как он может не прийти на такое торжество?
Камау нахмурился:
– Я же вчера сказал тебе, что брат Уго молится в уединении.
– Молится в такое время? – Экон нахмурился.
– Он заслуживает почитания.
– Шетани – существо, за которым наши люди охотились почти век, было поймано, а он отправился молиться? – с просил Экон. – Не кажется ли тебе странным…
– Брату Уго сообщили новости касательно Шетани. – Голос брата неожиданно стал непривычно резким и официальным. – Если он прервет свое уединение, я сообщу тебе, но пока что у меня есть другие дела. – Он указал на зал: – А теперь отдыхай, ладно?
Экону не представилось возможности сказать что-то еще. Ловко повернувшись, Камау обошел его и направился вверх по лестнице. Эко озадаченно наблюдал за тем, как брат уходил, а затем принял решение. Сам не зная, что подтолкнуло его так поступить, он пошел следом. Как он и ожидал, к моменту, когда он дошел до площадки, там царила совершеннейшая тьма, за исключением узкого клина света, падавшего из кабинета Кухани. Этот свет притягивал Экона, манил его. Экон даже не осознавал, что задержал дыхание, пока его легкие не начали болезненно протестовать. Он остановился в нескольких десятках сантиметров от слегка приоткрытой двери, когда из-за нее до него донеслись голоса. Он замер.
– Отец, пожалуйста.
Холодок скользнул по коже Экона, так что волоски на руках встали дыбом. Он никогда в жизни не слышал, чтобы брат говорил так. Голос Камау, который еще несколько минут назад звучал уверенно и настойчиво, теперь был пронизан усталостью, отчаянием и… было что-то еще, намек на какую-то эмоцию, которую Экон узнал не сразу. Страх. Сквозь щель Экон различил два профиля. Камау и отец Олуфеми. Первый стоял на коленях, второй сидел в роскошном кресле, аккуратно сложив руки на коленях.
– Говори прямо, воин Окоджо. – Отец Олуфеми говорил спокойно, словно речь шла о погоде. – Что тебя тревожит?
– Это… что-то с моей головой, отец. – Камау посмотрел вверх, встретился взглядом с отцом Олуфеми, и Экон заметил, что у брата дрожит нижняя губа. – Я… вижу всякое, я не знаю, что думать. Кошмары…
– Кошмары? – Отец Олуфеми с любопытством поднял брови. – Какие именно кошмары?
Камау опустил взгляд и поежился, словно ребенок.
– Я их не понимаю, отец. Иногда они как сны, а иногда люди кажутся реальными, и… я нападаю на них. Я вижу кровь и хочу остановиться, но… не могу. – Теперь лицо Камау отчетливо выражало страх. – Другие Сыны рассказывают то же самое, отец. Им тоже снятся кошмары. Отец, мы не знаем, что происходит с нами…
– Тссс. – Олуфеми наклонился вперед и положил ладонь на щеку Камау, словно отец, утешающий сына. Как только он коснулся Камау, тот застыл. – Ничего больше не говори, дитя мое. Скоро все будет в порядке. Может быть, дать тебе лекарство?
– Я… – Камау запнулся, отклонился, уходя от прикосновения. – Не знаю, следует ли мне.
– Глупости. – В голосе отца Олуфеми звучала мягкость. Он слегка повернулся, и впервые Экон заметил, что лежит на кресле рядом с ним. Это была маленькая трубка из темного дерева, размером не больше его ладони. Хотя издали было сложно разглядеть, он заметил, что она набита чем-то блестящим и серебристым, похожим на кусочки перемолотых листьев. Экон не сразу осознал, почему этот цвет показался ему знакомым. А потом он вспомнил.
Листья хасиры.
Отец Олуфеми медленно поднял горящую свечу, стоявшую рядом на столе, и поднес ее к трубке. От нее начал подниматься дымок. В воздухе тут же распространился болезненно-сладкий аромат. Экон напрягся. Он понял, что помнит этот запах. Отец Олуфеми протянул трубку Камау и кивнул:
– Вдохни.
Несмотря на то что еще недавно Камау отказывался, теперь он охотно взял трубку из рук отца Олуфеми и сделал длинный вдох – движение было явно ему знакомо. Экон зачарованно смотрел на эту картину. Крепкое тело брата пронзила дрожь, а затем он расслабился. Когда он поднял взгляд, глаза у него блестели, а зрачки были расширены. Отец Олуфеми снова коснулся его щеки, и на этот раз Камау прижался к его ладони, словно влюбленный.
– Я знаю, я многого от тебя требовал, Камау, – мягко прошептал отец Олуфеми. – Но скоро все кончится. Как только Шетани будет уничтожено, вам с братьями больше не придется никого убивать.
Экона пронзило озарение, словно раскаленное добела лезвие. Он ждал, пока бессмысленное пустое выражение уйдет с лица Камау, когда тот осознает смысл слов отца Олуфеми. Он ждал, что в глазах брата появится отвращение. Но этого не происходило.
Отец Олуфеми снова поднес свечу к трубке и кивнул:
– Держи еще.
Камау снова взял трубку и вдохнул, слабо застонав, когда галлюциногенные листья подействовали на него. Отец Олуфеми насмешливо посмотрел на него:
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне… хорошо.
Отец Олуфеми кивнул.
– Так ты и будешь себя чувствовать, пока остаешься послушным. Слушай меня, мальчик. – Он подцепил Камау согнутым пальцем под подбородок, заставляя того поднять взгляд. – Вот мой приказ: ты не будешь говорить о своих кошмарах больше ни с кем, и ты прикажешь остальным братьям вести себя так же. Ты понял?
– Я… понял. – Камау кивнул и смущенно посмотрел на отца Олуфеми. – Отец, а можно… можно мне еще лекарства?
Отец Олуфеми мрачно усмехнулся, снова поджег листья
