Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И главное: своим террористическим правлением Иван IV задержал социально-экономическое развитие России минимум на три столетия. Советский экономист А.П. Спундэ в «Очерках экономической истории русской буржуазии» об эпохе Грозного писал следующее: «Именно в это время феодальная реакция одерживает сокрушительную победу над ростками нового, гораздо более прогрессивного экономического строя. С именем Грозного более всего связано беспощадное разрушение Новгорода, поднявшегося по своему экономическому и общественному уровню на голову выше Москвы. Грозный буквально выжег, вытоптал и утопил всё мало-мальски способное к созданию “третьего сословия” и в Новгороде, и в Пскове. Вряд ли можно назвать какое-либо другое мероприятие московских царей более реакционным и вредным для развития страны».
При всей его образованности и уме первый русский царь был тираном и палачом, человеком мстительным и злобным, подверженным припадкам необъяснимой ярости и разврату. Человек, носивший личину смиренного и покаянного грешника, ханжа и фарисей, он, по замечанию князя Катырева, «на пролитие крови был дерзостен и неумолим». То есть пределов его жестокости не было. Но тут его безропотным подданным немного помогло обстоятельство, которое верно подметил коллега (по должности) Грозного – И.В. Сталин:
– Ивану помешал Бог. Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, а потом целый год кается и замаливает грех, тогда как ему нужно было бы действовать ещё решительнее!
Да, есть у Ивана Грозного немалые заслуги перед русским народом, но в его (народа) сознании они перечёркиваются страшными деяниями государя, фактически воевавшего со своими подданными. В головах простых людей до сего дня не совмещаются в нечто целое добро и зло. Неслучайно известный историк и литературовед Вадим Кожинов советовал в своё время:
– Нам следует не сгорать от стыда за то, что у нас был Иван Грозный, а с полным правом гордиться тем, что мы, русские, вот уже четыреста с лишним лет никак не можем примириться со злом этого своего царя.
Конечно, в тысячелетней истории нашего многострадального народа кошмар прошлого всегда мучил его лучшие умы. Но никто и никогда из них не пытался выдать чёрное за белое, оправдаться. Хорошо сказал об этой стороне русского менталитета Ф.М. Достоевский: «Пусть в нашем народе зверство и грех, но вот что в нём неоспоримо – это именно то, что он, в своём целом, по крайней мере (и не в идеале только, а в самой заправской действительности) никогда не принимает, не примет и не захочет принять своего греха за правду!»
Рискнём несколько дополнить эту замечательную мысль нашего великого соотечественника: и чужого. И чужой грех, чужое преступление русский человек за правду не примет. Убедительным подтверждением этому является отношение России к роли сегодняшних западных «цивилизаторов» в Югославии, Афганистане и Ираке. На очереди Сирия и Иран, а там и… Не дай Бог, конечно.
Конец династии. Фёдор Нагой был окольничим. Он ведал придворными церемониями, сопровождал царя на приёмах и во время его поездок, входил в состав Боярской думы, хотя боярином не являлся, но стать таковым хотел. Нежданно-негаданно ему засветило – государь прислал сватов к его дочери Марии.
Конечно, Нагой знал о печальной участи предшествующих супруг тирана: странной смерти Марфы Сабуровой через две недели после венчания, пострижении в монахини девицы Анны Колтовской, утоплении в полынье Марии Долгоруковой, смерти Анны Васильчиковой вскоре после свадьбы, погребении заживо Василисы Мелентьевой.
Не хотелось подобной судьбы для родной дочери. Но случай! Когда ещё представится нечто подобное, да и не воспротивишься грозному государю. Словом, 6 сентября 1580 года Иван IV обвенчался с 16-летней красавицей Марией Нагой.
Похотливый и развратный государь находился в это время в состоянии физического полураспада. «Ему было только пятьдесят лет с небольшим, а он казался дряхлым, глубоким стариком», – писал историк Н.И. Костомаров. Юная царица с содроганием ждала каждой ночи, боясь не угодить государю. Основным чувством, господствовавшим в её сознании, был страх, временами переходивший в ужас (день смерти старшего сына царя).
19 ноября 1581 года Мария родила сына. Ребёнок (его назвали Дмитрием) стал для неё отрадой и спасением от душевных ран. Да и царь после кончины сына несколько присмирел.
Кремль стал похож на монастырь. Грозный каялся в своих преступлениях, жертвовал святым обителям сокровища из казны и составлял списки (синодики) своих личных жертв, требовал постоянно служить по убиенным. Но умирать не хотел, за жизнь цеплялся, свозя со всей Руси знахарей и колдунов. Возмездие пришло 18 марта 1584 года.
Царевичу Дмитрию было в это время два года и четыре месяца. Рос он слабым и больным ребёнком, страдал нервными припадками, похожими на эпилептические. Во время припадков он был невменяем: «за что ухватится зубом, то и объест, объедал руки матери своей и Ондреевне, дочке Нагого, едва у него отняли». Это было следствием переживаний матери, её постоянного страха перед супругом-иродом, которого сменил на троне его сын Фёдор.
Вдову с сыном отправили в Углич. 15 мая 1591 года там произошла трагедия: девятилетний ребёнок погиб. Сразу возникло две версии случившегося: несчастный случай и убийство. По первой, Дмитрий играл на заднем дворе в тычку (в «ножички»), упал в сильном припадке горлом на нож и нанёс себе смертельную рану. Версия неправдоподобная. По второй, его убили, чтобы расчистить дорогу к власти Б. Годунову (у царя Фёдора Ивановича детей не было).
Горожане полагали, что Дмитрия погубили по распоряжению царского представителя в Угличе. Это вызвало бунт. Подозреваемые в содеянном были убиты. Следственная комиссия, присланная из Москвы, пришла к следующему выводу: «Царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом». Комиссию возглавляли митрополит Геласий и боярин Василий Шуйский.
После похорон царевича Марию Нагую постригли и под именем Марфы сослали в монастырь святого Николая на реке Выксе. Сослали и забыли. Но через двенадцать лет пришлось вспомнить: на западной границе Руси появился самозванец, который выдавал себя за царевича Дмитрия.
Инокиню Марфу срочно привезли в Москву и представили пред светлые очи нового государя. Борис Годунов приказал:
– Говори правду, живой твой сын или нет?
– Не знаю, – ответила бывшая царица и с явной издёвкой добавила: – У Бога все живы, али не так?
Царь был с супругой, та в ярости набросилась на инокиню, осыпая её бранью. Отстранив жену, Годунов попросил Марфу, назвав её прежним именем:
– Говори, Мария, всё, что знаешь.
– Сказывали мне, что он жив, – тихо молвила инокиня. – Вроде бы его тайно
