Евангелие от рыжего кота - Саша Суздаль

Понимая, что произошло нечто выдающееся, Тарас сказал Марико: — Рассказывай! — и она его отпустила.

— Сейчас, — сообщила она и, набравшись терпения, распорола обложку, вытащила листы, а потом восстановила повреждение. Тихон, взиравший на кощунство, получив книгу назад, дотошно рассматривал её, но повреждения не заметил.

— Листы принадлежат библиотеке! — предупредил он, и Марико утвердительно кивнула головой и сообщила:

— Конечно! Я только сниму копию.

Она сняла копию и углубилась в текст. Тарас и Тихон стояли возле неё, как официанты перед важным посетителем, и не смели сказать и слова, иначе Марико пустит их на сок. Когда она подняла глаза на Тараса, он спросил Марико:

— Мы идём в ресторан? — на что она кивнула ему головой. Пока они сидели в ресторане, Марико не проронила ни слова, кушая всё, что подавали, и только в гостинице, сполоснув лицо, она заметила Тараса.

— Стоит рассказать о том, что происходило раньше, чтобы тебе стала понятной ситуация, в которую попал Дюдон де Компс и Кудря, совершая путешествие в Киевское княжество, — сказала Марико, взглянув на Тараса, так как её распирало от желания кому-то рассказать о найденном манускрипте.

— Разорив северные княжества и разрушив города Рязань, Пронск, Суздаль, Владимир и Козельск, — начала она, как учительница, — осенью 1240 года внук Чингисхана, Бату, со своими братьями Каданом, Бури и Бучеком вторгся Переяславское и Киевское княжество. Он перешёл Днепр южнее устья реки Рось и направил свое многотысячное войско в сторону Киева. В монастырской церкви Святого Георгия в Каневе молились за славу оружия руського и отправлялись на стены крепости Родень. Против такой огромной орды трудно устоять, но отчаянная защита крепости задержала Бату, и он большую часть своего войска отправил в обход Роденя, следуя на запад вдоль реки Роси. Еще долго оборонялись в тылу Бату воины Роденя, а войска хана уже брали крепости Витичев, Василев, Белгород. В ноябре передовые ханские отряды уже делали разведку боем на подступах к Киеву, атакуя валы, построенным князем Ярославом. Защищая Киев с востока, юга и запада, они возвышались на двенадцать метров, укреплённые сверху деревянными стенами и каменными надвратными башнями.

В то время Данила Романович, князь Галицкий, недавно ставший и князем Киевским, оставил в Киеве своего тысяцкого Дмитра, кому и пришлось защищать город от хана Бату. Только в декабре хан Бату смог взять разрушенный город, который до последнего защищали мужественные киевские воины. Ворвавшись в Киев, чингизы никого не пощадили, только раненного тысяцкого Дмитра притащили к хану и он сказал ему в лицо: — Не задерживайся, хан, в земле этой долго. Если же медлить будешь, земля эта сильная, соберутся на тебя и не пустят тебя в землю свою.

Крепость Родень сравняли с землёй, а весь люд в Каневе, который ещё остался, угнали в неволю. Киев долго стоял разрушенный, и новые князья, назначенные ханом, боялись в нём оставаться. Убежавшие княжеские семьи и родовитые жители, нашли себе приют на севере в Новогрудке, столице недавно возникшего княжества литовского, под руководством князя Миндовга, который перенял в свой герб трезубец Рюриковичей и взял православную веру для души. Княжество объединило литовских, польских и руських воинов для отражения атак монгольских ханов, с одной стороны, и немецких рыцарей из Тевтонского Ордена – с другой. Ко времени, когда Кудря и Дюдон де Компс предприняли своё путешествие, власть в опустошенном Киеве формально принадлежала галицкому князю Льву Даниловичу, а на самом деле этими землями командовали монгольские баскаки, собирающие дань.

Закончив просвещать Тараса, Марико вытащила копию манускрипта, найденного ей в Лаврской библиотеке, и развернула его на столе.

— Приде мѣ въ устье Днепръское, и оттолѣ же поиде по Днѣпру горѣ. Яко велику честь приялъ мѣ къ другы свои …, — начала Марико, но Тарас её остановил: — Ты не можешь читать на понятном языке?

«Пришли мы в устье Днепра, а оттуда вверх по течению, — начала читать Марико: — С великой честью расстались мы со своими друзьями, а по уходу предались печали. Дюдон де Компс плёлся сзади и плакал, не скрывая слёз. Вид гиганта, погрузившегося в слезливую грусть, не нравился мне, но я сам ощущал подобные чувства, так как привык к компании госпитальеров, а Марию почитал, как сестру. Выбирая, каким путём нам идти, я решил странствовать через степь, а не идти по Днепру, дорогой длинной и опасной близостью к монгольским отрядам. Два дня мы шли вдоль устья Буга, через который переправились только на третий день и путешествовали дальше между рогаткой рек: Буга и Ингула. Господь Бог нас миловал, и мы никого не встретили. Места эти называются Лукоморье, здесь ранее гуляли половцы и печенеги. Но теперь время настало смутное и опасное, а особенно здесь, где и в мирное время могут захватить в плен крымчаки или ордынцы, а потом продать за тридевять земель. Странные крытые повозки мы заметили утром следующего дня. Они появились на востоке вместе с солнцем, и мы ослеплённые светилом, не сразу их разглядели. Так получалось, что наши пути пересекались впереди, и мы с Дюдоном рассуждали между собой о том, стоит ли пропустить караван или продолжать идти дальше.

— Негоже божьему человеку отступать от пути истинного, — сказал Дюдон де Компс, не сбавляя темпа ходьбы.

— Так хочется размять кости, что кулаки чешутся, — поддержал я, расправляя плечи.

Вскоре мне удалось рассмотреть людей возле кибиток, и я понял, что это свободные берендеи[70]. Обычно они держаться лесов или границы леса и степи, но иногда совершают набеги на южные места, в поисках добычи, а когда поймают татар или ордынцев, то беспощадно их вырезают. Возле кибиток, по бокам, шагали пешие с копьями в руках, а всадники выпасали табун лошадей, подгоняя отстающих. Берендеи не спешили, да и нам торопится некуда, поэтому встреча произошла совсем буднично. К нам бесстрашно подъехал молодой черноволосый юноша на ордынском, низкорослом коне. Он был одет в обычную для Руси рубаху из холста, вышитую красной нитью и опоясанной кожаным, с чёрным орнаментом, ремнём с подвешенным мечом. Холщовые портки заправлялись в яловые сапоги без каблуков, а на голове красовалась войлочная круглая шапка с меховым околышем. Юноша мельком скользнул по мне взглядом, считая своим, а уставился на Дюдона де Компса. В отличие от других госпитальеров, придерживающихся в одежде простоты, Дюдон де Компс любил вместо шемизы[71] белые рубашки с воротником, которые, выглядывая из-под котты[72], на фоне красного сюрко выглядели пышным излишеством. Увидев у Дюдона белый крест на красном сюрко, юноша склонил к нему голову и спросил: