Последний день лета - Андрей Михайлович Подшибякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
94
Лезвие соприкоснулось с запястьем Крюгера и вдавилось в кожу, пустив первую капельку крови.
В двери зашурудел ключ.
Витя очень не хотел, чтобы всё случилось на глазах у мамы. Придется подождать, пока все лягут спать или куда-нибудь уйдут.
Он проворно отскочил от стола, бросил нож в ящик и повернулся к коридору.
Подполковник Жигловатый был слегка пьян, весел и почему-то запачкан помадой совершенно не маминого цвета.
— Че, Витюха, уроки сделал, на? — он шутливо погрозил Крюгеру пальцем. — Ты там это, смотри. Отставить безобразничать! Чтобы одни пятерки там, вот эта хуйня вся.
Витя не смог совладать со своей мимикой, да и не видел смысла — теперь — этого делать. Он презрительно скривился.
Жигловатый чуть нагнулся, оперевшись на колени, и в упор уставился ему в лицо. Пахнуло коньяком, теплом и женскими духами.
У мамы таких духов не было.
— Ты мне рожу-то не криви, — гораздо менее благодушно отчеканил подполковник. — Дядя Гена мужика из тебя сам сделает, на, раз Светка со своим недоноском не справились.
Витя не понял, что пришло быстрее: понимание, что речь идет о его папе, или ощущение подполковничьей щеки под кулаком.
Бить он не умел, и был килограмм на пятьдесят легче оппонента, но почти не почувствовавший боли Жигловатый от неожиданности отшатнулся и чуть не упал на задницу.
Следующее, что почувствовал Витя, — страшный удар в скулу, отправивший его на кухонный пол. Бамбуковые шторы в панике заверещали.
— А я тебя, сучонка, предупреждал, на. Е-ди-но-на-ча-ли-е! — по слогам повторял свое любимое слово подполковник, потирая отбитый кулак. — Уважал бы старших, слушался бы дядю Гену, — так и пизды не надо было бы получать. Ничего-о-о, я из тебя сделаю отличника боевой и политической подготовки, на. И не таких обучали основам воинской дисциплины, на. Ты еще лыбиссься?! Отставить!
Глаза Жигловатого сверкнули бешеными огоньками, хорошо знакомыми многим младшим по званию. Он снова сжал кулак и отвел руку для удара.
Глаз начал заплывать, вся правая половина лица болела, но утонувший в розовой вате Крюгер ничего этого уже не чувствовал.
Подполковник так и не понял, как оказался на полу. Светкин выблядок, еще секунду назад трясшийся посреди кухни и готовый обоссаться, больше не трясся — а, напротив, навис над распластанным на спине подполковником, улыбаясь неестественной улыбкой. Его колени больно упирались в грудную клетку.
Разделочный нож, который Витя держал в руке, замер в миллиметре от правого глазного яблока замначальника военной кафедры Совпартшколы.
— Тс-с-с! — сказал подросток паучьим голосом и прижал палец свободной руки к губам.
Острие ножа не сдвинулось с места — его словно зафиксировали тисками.
Подполковник забыл, как дышать. Моргать он тоже боялся — существовала серьезная вероятность повредить веко.
— А я знаю, о чем думает дядя Гена, — сказал выблядок сквозь улыбку. — И для этого мне даже не надо красть у дяди Гены его разум!
Крюгер хихикнул.
Лезвие не пошевелилось.
— Вить… — одними губами начал Жигловатый, одновременно едва заметно пошевеливший пальцами прижатых к полу рук.
На долю секунды острие пропало из поля зрения, но тут же вернулось на свое место в миллиметре от глазного яблока.
Сначала подполковник почувствовал, что кровь начинает заливать ему глаза.
Боль из глубокого пореза на лбу пришла уже потом.
— А думает дядя Гена о том, — как ни в чем не бывало продолжал выблядок, — что дядя Гена очень большой и сильный. И сейчас дядя Гена улучит момент, скинет с себя зазевавшегося мальчика и отберет у него нож.
Именно это, по правде говоря, подполковник еще секунду назад и думал. Затем он бы покалечил сучонка так, что тот всю жизнь ходил бы с палочкой или, что еще лучше, был бы прикован к кровати и ссался под себя. Светка, конечно, распиздится, но, во-первых, он хорошо умел ее по-мужски успокаивать, а во-вторых, ничего страшного — она не старая, еще родит. Может, со второго раза лучше получится. Родина, как говорится, требует героев — пизда рождает дураков!
Второй надрез Крюгер сделал за подполковничьим ухом.
Жигловатый дернулся.
Острие вернулось на прежнее место.
Глаза подполковника впервые приняли испуганное и умоляющее выражение.
Сидевший на его груди подросток сказал самые непонятные и самые кошмарные слова, слышанные Жигловатым в жизни:
— Не знаю, способен ли Витя отрезать дяде Гене лицо, надеть его на себя как маску и в таком виде встретить маму с работы, — но с удовольствием это выясню, если дядя Гена пошевелится или скажет хоть слово.
Дядя Гена не шевелился, слов не говорил и старался не дышать.
Крюгер, вся правая часть лица которого начала превращаться в огромный фингал, с улыбкой кивнул.
— А теперь дядя Гена будет слушать меня очень внимательно. Когда Витя разрешит, дядя Гена встанет, вытрет с пола кровь и соберет свои вещи. После этого дядя Гена уйдет и больше никогда не придет. А если дядя Гена когда-нибудь увидит маму Свету, он сделает вид, что они незнакомы. Дядя Гена хорошо меня понял?
Подполковник не понимал, как выразить полное согласие с такой постановкой вопроса, поэтому чуть шевельнул залитыми кровью из пореза на лбу веками. По правде говоря, Светка и так начала ему надоедать — с энтузиазмом у нее было всё в порядке, но вот увядшие телеса… Да и выблядок, как выяснилось, был слишком напряжным прицепом. Ничего-ничего, подумал успокаивающийся Жигловатый. Дядя Гена не злопамятный, просто злой и память у него хорошая. За это унижение сучонок еще заплатит так, что Светка будет жалеть, что аборт не сделала. Но не сразу, не сразу. Пусть выблядок очухается, подзабудет свою мудацкую выходку, подумает, что всё уже позади…
Витя наклонился вплотную к подполковничьему лицу и сквозь улыбку сказал:
— А если дядя Гена примет хоть одно необдуманное решение, то я сведу с ума и убью всех его родственников, всех его друзей и всех его близких и дальних знакомых. А когда все эти люди будут разлагаться в земле, я приду за дядей Геной.
Подполковник посмотрел на своего мучителя в упор — и понял, что выблядка раньше особо не разглядывал: глаза, вроде, у него были темные, а так и хер с ним, и без него было, на кого посмотреть.
Сейчас из горящих бешеным весельем глаз подростка его звала могила.
Было в этих глазах и что-то
