Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

Пытаясь успокоиться и привести свои чувства в порядок, я перехватила внимательный взгляд мужа. Однако он сразу же отвернулся и с несколько озадаченным видом спросил у сэра Уильяма:

— Почему вы так поступили? Ведь я дал вам все, о чем вы просили. — Казалось, он был абсолютно уверен, что верность продается и покупается. Сэр Уильям молча склонил голову. — Ведь именно вы вручили мне корону Англии на поле боя.

Это было ужасно — то, как люди вдруг отхлынули от сэра Уильяма. Казалось, у него на лице проступили грозные признаки бубонной чумы. Вроде бы никто и с места не сошел, и все же вокруг него мгновенно образовалось пустое пространство, и теперь он стоял там один, лицом к разгневанному королю, не сводившему с него взгляда.

— Вы — брат моего отчима, — с отвращением продолжал Генрих, — я считал вас своим дядей. — Генрих посмотрел на мать — та судорожно глотала, словно желчь подступила ей к самому горлу и ее вот-вот вырвет. — Моя мать говорила, что вам, ее ближайшему родственнику, я могу полностью доверять.

— Это какая-то ошибка, — вмешался лорд Томас Стэнли. — Сэр Уильям наверняка сумеет объяснить…

— Сэр Уильям действовал не один, вместе с ним еще сорок весьма влиятельных людей обещали претенденту свою поддержку и верность, — вмешался сэр Роберт, хотя его и не спрашивали. — Сэр Уильям собрал немало сторонников претендента, и все вместе они переправили ему целое состояние.

— Вы, член королевской семьи Англии, приняли сторону какого-то претендента? — Генрих с трудом подбирал слова; казалось, он все еще не в силах поверить, что предателем оказался его дядя, его ближайший советник. А ведь он хотел меня пристыдить, прилюдно продемонстрировав доказательства предательской деятельности моей матери; он хотел потрясти весь двор, назвав полдюжины людей, которых намерен предать в руки палача, дабы остальные впредь не пытались нарушить данную ему присягу. Он никак не предполагал, что, устроив этот спектакль в целях укрепления собственной власти, отыщет предателя в самом узком кругу, среди своих друзей и родственников. Я видела, что его мать все еще судорожно цепляется за спинку его кресла-трона и едва стоит на ногах; вытаращенными от ужаса глазами она смотрела то на своего мужа, то на своего деверя и, по-моему, была уверена, что они оба в равной степени оказались предателями. Что ж, подумала я, вполне возможно, так оно и есть, ведь братья Стэнли никогда не действуют порознь. Возможно, они договорились, что сэр Уильям окажет поддержку претенденту, а лорд Томас Стэнли по-прежнему будет отечески опекать короля, и в итоге оба они спокойно дождутся того момента, когда станет ясно, за кем будет победа. Как всегда, они были твердо намерены выиграть во что бы то ни стало, оказаться на стороне победителя, а значит, оба считали, что Генрих Тюдор, скорее всего, будет низложен.

— Почему? — надломленным голосом снова спросил Генрих. — Почему вы меня предали? Меня! Который дал вам все! Меня! Которого вы столько лет поддерживали?

И тут он, видно, решил прекратить задавать эти бессмысленные вопросы, услышав в них явственное проявление слабости. Его безнадежный диалог с сэром Уильямом и впрямь напоминал жалобное хныканье мальчишки, которого никто никогда не любил; который был вынужден вечно жить в ссылке и лишь надеяться, что, может быть, ему когда-нибудь удастся вернуться домой; который никогда не мог понять, почему он разлучен с матерью, почему у него нет и не должно быть друзей, почему он живет в чужой стране, а дома у него одни враги. Но, похоже, Генрих все же сумел взять себя в руки и вспомнил, что кое-каких вопросов задавать не следует никогда.

Кстати, меньше всего ему хотелось, чтобы сэр Уильям и впрямь начал ему отвечать и придворные услышали, почему он готов был всем рискнуть ради «этого мальчишки» и отказаться ото всего, что получил от короля. Видимо, этот выбор был связан с некой «остаточной» верностью сэра Уильяма Дому Йорков и не лишенной оснований уверенностью в том, что «мальчишка» и есть настоящий наследник престола. Подобных признаний Генрих, разумеется, не хотел слышать и никак не мог допустить, чтобы их услышали придворные. Кто знает, сколькие из них были втайне согласны с братьями Стэнли? Хлопнув рукой по столу, Генрих заявил:

— Довольно! Я не желаю слышать от вас ни слова оправданий!

Но сэр Уильям и не проявлял ни малейшего желания оправдываться. Он стоял, гордо подняв голову, и лицо его было бледно. Глядя на него, трудно было усомниться в том, что он уверен: его дело правое, он пошел за тем, кого считает истинным королем.

— Уведите его! — приказал Генрих стражникам, стоявшим у дверей; они вышли вперед, окружили сэра Уильяма, и он без единого слова покорно последовал за ними. Он так и не стал просить о помиловании; он даже не попытался что-то объяснить. Нет, он уходил из зала с высоко поднятой головой, понимая, какую высокую цену ему придется уплатить за это. Ни разу прежде я не видела у него такого выражения лица, ни разу не видела, чтобы он выступал так гордо и независимо. Я всегда считала Уильяма Стэнли сумой переметной, ведь он столько раз менял стороны, перебегая туда, где оказался победитель. Но сегодня — хотя его уводили в тюрьму как предателя, хотя шел он навстречу собственной смерти, хотя он потерял все ради того, чтобы оказать поддержку «этому мальчишке», который, по слухам, был моим братом, — сэр Уильям шел гордо, высоко подняв повинную голову.

Сэр Роберт, чьи фамильные земли были некогда конфискованы сэром Уильямом, давно уже точил на него зуб и сейчас смотрел ему вслед с улыбкой на лице. Потом, словно опомнившись, он сунул руку в мешок с печатями, словно намереваясь показать нам еще один сюрприз, но Генрих остановил его.

— Довольно, — сказал он, и я заметила, что выглядит он совсем больным, а его мать и вовсе была полумертвой от пережитого потрясения. — Я сам их рассмотрю у себя в кабинете. Вы можете идти. Все. Я больше никого не желаю видеть. Мне не нужен никто… — Он запнулся и посмотрел в мою сторону, но как бы мимо меня, словно я была последним человеком, который способен был дать ему утешение после такого предательства. — Мне никто из вас больше не нужен!

Вестминстерский дворец, Лондон. Февраль, 1495 год

Подозрительное отношение Генриха ко всем Йоркам и в первую очередь ко мне привело к тому, что он стал подыскивать моей сестре Анне такого мужа, которому мог бы полностью доверять; тем самым он собирался хотя бы ее исключить из списка возможных средоточий мятежных настроений. В итоге его выбор пал на Томаса Хауарда, графа Суррейского, который уже был подвергнут достаточно долгому наказанию за верность Дому Йорков и лишь недавно вышел из Тауэра. Томас Хауард прежде был человеком Ричарда; однако Генриху он ясно дал понять: он всегда хранил верность исключительно английской короне вне зависимости от того, на чьей голове она находится. И как только корона оказалась у Генриха, он последовал за нею. Генрих сильно в нем сомневался и долгое время подозревал Хауарда в тайной приверженности Йоркам, однако тот спокойно ждал в Тауэре, когда король сочтет возможным выпустить его на свободу, — так пес ждет взаперти возвращения своего хозяина, — и это убедило Генриха в его честности. Он решил, что можно рискнуть, выпустил Томаса из Тауэра, и вскоре тот уже был помолвлен с моей сестрой Анной; он получил обратно свой титул и обрел все основания думать, что династия Хауардов при Тюдорах сумеет подняться не хуже, чем при Йорках.

— Ты не против этого брака? — спросила я у Анны.

Она лишь спокойно на меня глянула. Ей было уже девятнадцать, и ее успели предложить в жены чуть ли не всему христианскому миру.

— Замуж мне действительно пора, — сказала она. — И ведь, согласись, могло быть гораздо хуже. А Томас Хауард — человек, подающий надежды, и я думаю, что благодаря милостям короля он сумеет подняться достаточно высоко. Впрочем, сама увидишь. Теперь Хауард на все готов ради Генриха.

А Генрих, не тратя времени даром из-за им же назначенного брака, вновь погрузился в разбирательства сложного дела о мешке с печатями, ибо список тех, кто буквально с самого начала предавал его, все рос.

Джаспер Тюдор, единственный человек, которому Генрих мог безоговорочно доверять, возглавил судебную комиссию и вместе с одиннадцатью лордами и восемью судьями тащил в суд каждого, кто когда-либо упоминал об «этом мальчишке» или хоть раз шепотом назвал имя принца Ричарда. Перед Джаспером представали священники, клирики, чиновники, знатные лорды и члены их семей, их слуги и сыновья — это был некий ужасающий парад людей, которые брали у Тюдора деньги, приносили Тюдору клятву верности, но при этом считали, что «этот мальчишка» и есть настоящий король. Многие лорды, несмотря на высочайшее положение в обществе, несмотря на все то богатство, которое они обрели благодаря Генриху, готовы были рискнуть и своими интересами, и своим состоянием ради «этого мальчишки». Казалось, их непреодолимо влечет к нему; они следовали за этой звездой, более яркой и более заманчивой, чем звезда Тюдора, отбросив всякие мысли о собственном благополучии. Они были готовы подобно христианским мученикам принять страдания за Дом Йорков, дав обет чести, рискуя собственной безопасностью и посылая «мальчишке» слова любви и преданности, написанные их рукой и скрепленные печатью с их фамильным гербом.