Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн

Иногда я с удивлением обнаруживаю, что знаю такие факты из жизни некоторых стран, которые не являются достоянием широкой публики. Я говорю это для того, чтобы вы обратились ко мне, если когда-нибудь мой опыт будет вам полезен».

А 28 июля 1949 года на просьбу губернатора Джеймса Соукса надписать экземпляр «Унесенных ветром», который планировалось поместить в витрину под стекло в здании «Атланта Джорнэл», Пегги отвечает отказом и пишет губернатору, что посылает ему экземпляр своей книги в переводе на югославский — по причинам, которые губернатор так до конца и не понял, хотя Пегги попыталась их объяснить:

«В Югославии, как и во всех других коммунистических странах, пресса во все тяжкие поносит «Унесенных ветром», к моему большому удовольствию и гордости. Пишут, что роман превозносит личное мужество и личную предприимчивость (качества, которые в высшей степени претят коммунистам) и изображает в отвратительной буржуазной манере любовь человека к своей земле и своему дому. И тут коммунистические критики добродетельно доказывают, что любой школьник знает, сколь порочны эти идеи. Ведь в коммунистических странах государство — это все, а личность — ничто. Любить свой дом и сражаться за свою землю — значит, по их мнению, поступать как изменник».

Лето 1949 года выдалось немилосердно жарким. В квартире Маршей было душно, и чтобы немного передохнуть, Джон с Пегги часто обедали на веранде ресторана Пьедмонтского клуба автолюбителей, на берегу большого пруда.

Вечером 11 августа они как раз и намеревались пойти туда пообедать вместе с молодым историком Ричардом Харвеллом — их новым знакомым. День, однако, выдался на редкость утомительным для Пегги, и она попросила Джона позвонить Харвеллу и спросить, не смогут ли они отложить их встречу до следующего вечера. Харвелл, конечно, согласился.

Весь день Пегги выглядела страшно подавленной, и после легкого обеда Джон уговорил ее съездить в Художественный театр на Персиковой улице посмотреть английский фильм «Кентерберийские рассказы». И если они хотели бы попасть на первый сеанс, им следовало поторопиться, вот почему у Пегги не было времени переодеться. Ей пришлось отправиться в кино в своем ярком хлопчатобумажном домашнем платье, чем-то напоминавшем платье швейцарской школьницы.

Пегги помогла Джону спуститься по лестнице, и, проехав на машине несколько небольших кварталов, они оказались почти у театра. В четверть девятого Пегги, все еще находившаяся в подавленном состоянии, припарковала машину у обочины. Театр находился через дорогу, на углу 13-й и Персиковой улиц, и чтобы попасть к нему, Маршам нужно было пересечь Персиковую улицу, очень опасную здесь для пешеходов из-за оживленного движения и отсутствия предупреждающих знаков и переходов. А кроме того, на расстоянии примерно сотни ярдов в южном и северном направлениях улица круто изгибалась, блокируя тем самым обзор для пешеходов, переходящих ее там, где намеревались это сделать Марши.

Остается неизвестным, почему Пегги не объехала кругом, чтобы припарковаться у 13-й улицы или хотя бы на противоположной стороне Персиковой улицы. Но, поскольку до начала сеанса оставалось лишь несколько минут, она, вероятно, сочла за лучшее пристать к первому же подходящему месту.

Пегги вышла из машины первой и, обойдя ее кругом, помогла выйти Джону, который до сих пор ходил шаркающей походкой и нуждался в помощи, даже чтобы перешагнуть через бровку тротуара. Чувствуя, что они выбрали не самое безопасное место для перехода, Пегги, по словам Джона, впоследствии занесенным в полицейский протокол, подождала вместе с ним, пока на отрезке улицы от поворота до поворота не останется машин, за исключением двух, уже заворачивающих за угол 13-й улицы.

Пегги взяла Джона под руку, и они медленно двинулись через дорогу. Марши успели пересечь центральную линию и уже приближались к тротуару, когда Пегги увидела, как справа от них неожиданно появился автомобиль, мчавшийся как раз посередине Персиковой улицы.

Машина приближалась столь стремительно, что Пегги, должно быть, сразу осознала, что они окажутся у нее под колесами, если не успеют дойти до тротуара. Она закричала что-то нечленораздельное и в ту оставшуюся долю секунды, когда необходимо было принять верное решение, вдруг запаниковала и, бросив Джона, оставшегося неподвижно стоять на том месте, через которое, казалось, непременно должна была проехать эта машина, круто повернулась и бросилась бежать обратно через улицу, туда, где был припаркован ее собственный автомобиль.

Прохожие, оказавшиеся там, в ужасе смотрели на эту сцену, прекрасно сознавая, что должно сейчас произойти. Крики неслись с обеих сторон Персиковой улицы. Водитель мчавшегося автомобиля внезапно осознал опасность и в отчаянной попытке избежать столкновения резко свернул влево, не подозревая, что один из двух пешеходов, стоящих на проезжей части улицы, вдруг развернется и побежит наперерез автомобилю-нарушителю. Водитель резко нажал на тормоза, но машину бросило вперед, и она, проехав еще около шестидесяти футов, наконец остановилась.

Пегги оказалась под колесами, и ее протащило за визжащим шинами автомобилем на расстояние около семи футов. Она лежала на дороге без сознания и вся в крови. Ясно было, что раны ее весьма серьезны.

Кто-то вызвал по телефону «скорую», еще кто-то помог Джону перейти улицу, чтобы подойти к тому месту, где лежала Пегги. Он опустился на колени и стоял так над распростертым телом жены, не позволяя никому коснуться ее или сдвинуть с места до приезда «скорой». И никто из прохожих не знал в эту минуту, что пострадавшая женщина — Маргарет Митчелл.

Водитель, сбивший Пегги, молодой человек, сидел, не двигаясь, под присмотром двоих мужчин, в ожидании полицейской машины. Через двенадцать минут после происшествия подъехала «скорая» из Грейди-госпиталя, и Джон настоял на том, чтобы сопровождать Пегги в госпиталь, где после рентгена и оказанной экстренной помощи она была помещена в палату на третьем этаже. Началась борьба за ее жизнь.

Положение Пегги было серьезным: перелом черепа, сотрясение мозга, многочисленные повреждения внутренних органов и перелом ребер. С одной стороны, Пегги необходима была операция на черепе, которая позволила бы уменьшить давление его деформированных частей на мозг, а с другой — врачи опасались, что хирургического вмешательства больная не вынесет.

На третий день Пегги, казалось, пришла в себя и с трудом пробормотала что-то бессвязное. Медсестра доложила, что Пегги выпила немного апельсинового сока, прошептав: «Какой невкусный». Еще кто-то рассказал, что она простонала, что у нее все болит.

Джон и Стефенс почти не отходили от постели Пегги, а все остальные члены семьи Митчелл всегда находились поблизости, так же как и Августа, и Ли Эдвардс, и Маргарет Бох.

С того момента, как стало известно, что Маргарет Митчелл, автор самого знаменитого из всех американских романов, стала жертвой дорожного происшествия, телефон в госпитале звонил непрерывно и толпы людей заполнили вестибюль, желая видеть ее. Медора мобилизовала всех друзей, которые, по ее мнению, могли помочь телефонисткам на их перегруженных коммутаторах. Все пять дней, пока Пегги боролась со смертью, тысячи людей звонили в Атланту, чтобы узнать о ее состоянии. Был среди них и президент США Гарри Трумэн.

Пегги сразу стала своего рода символом для тех, кто сам пострадал в таких жестоких и нелепых происшествиях. И в то время как Пегги в палате Грейди-госпиталя пыталась выжить, газеты по всей стране писали о необходимости уделять больше внимания проблемам безопасности на дорогах и ужесточить дорожные правила в крупных городах. А двадцатидевятилетний водитель такси Хью Грэвит из Атланты, находившийся за рулем автомобиля, сбившего Пегги, тоже стал своего рода символом ужасных последствий безрассудной езды.

За Грэвитом тянулся длинный хвост дорожных нарушений, но раньше ему всегда удавалось сравнительно легко отделываться. На этот раз, однако, машина была его собственной, а пострадавшая — одна из самых известных женщин Атланты.